***
Я отправился спать намного позже Кетернии: мы с Мариссой слишком долго разговаривали. Во время нашей беседы я понял, что у нас действительно есть что-то общее, помимо одинаковых сил. Я откинулся на подушку, когда выяснил, что моих восстановившихся сил с трудом хватало на создание прохладного воздуха в комнате. «Хорошо, что в ближайшие дни мне не понадобятся силы», — с радостью подумал я, закрывая глаза.***
Мы оказались в Париже, который я раньше видел только на картинках. Нас окружали узкие улочки, мощеные серым камнем. Небольшие дома в пару этажей казались мертвыми: никаких намеков на жизнь в них не наблюдалось. — Это же не Совет? — с легким опасением спросила Кетерния. — Нет, наверное, — я растерялся. На углу улицы был указатель, буквы на котором расплылись словно воск от огня. В воздухе витал легкий запах кофе и свежей выпечки, с которыми я всегда ассоциировал этот город. — Ты слышишь? — Кетерния прикрыла глаза. — Скрипка. Я замер — прекрасная мелодия отозвалась вдалеке. — Думаю, стоит идти на звук, — решил я, поворачивая направо и уверенно шагая в сторону очередной улочки, похожей на предыдущую как две капли воды. Кетерния, стараясь не отставать, иногда замирала, безуспешно вглядываясь в номера домов, которые менялись, стоило нам только отойти. Наши шаги эхом отлетали от кирпичных стен, растворяясь в ночном воздухе. — Мы не ходим кругами? — поинтересовалась Кетерния, указывая на дом, около которого заставила цвести розы еще три улицы назад. Я тяжело сглотнул, этот город все больше и больше угнетал меня. — Похоже на то, — я развернулся, собираясь следовать в другую сторону. Не успел я сделать и двух шагов, как к скрипке присоединилось пианино. — Рыдания и дождь, — прошептала Кетерния. Я удивленно посмотрел на нее, следуя за звуком. Каждое движение давалось мне все труднее: ноги словно вязли в каменной кладке, а в голове стоял противный гул, мешавший ясно мыслить. Кетерния, похоже, тоже была настороже, она постоянно оглядывалась, когда где-то вдалеке слышались шаги. Я бы тоже волновался из-за них, но то место, откуда лилась музыка, интересовало меня больше, чем фантомная поступь. — Страашно… — Ты что-то сказала? — я повернулся к Кетернии, но та лишь испуганно покачала головой и подбежала ко мне, создав катар в правой руке. Мы шли очень долго, постоянно утопая в лабиринте бесконечных улиц. Когда небо стало совершенно черным, словно вместо него там была пустота, фонари, незаметно развешенные по домам, начали слабо тлеть, едва освещая дорогу. — У тебя тоже какое-то противное чувство? — спросила Кетерния, закусывая губу. — Агаа, страашница… Девушка вскрикнула, рассекая густую тьму катаром, но там ничего не было. Эта манера говорить показалась мне отдаленно знакомой. — Наверное, это очередная проверка, — ответил я, стараясь сохранять видимость спокойствия, но сердце в груди билось чересчур быстро. — Мне не нравится эта проверка, — огненная стражница подняла несколько огненных шаров на ладони, но те мгновенно потухли, стоило им только коснуться темноты, простиравшейся впереди. — У тебя совершенно нет сил, а моих такими темпами надолго не хватит. Если это проделки Совета, то они уже мне ненавистны. Ее «если» засело у меня в голове, выстукивая противный навязчивый ритм. «Если, если, если, если… — повторял я. — Если не Совет, то кто? Тот, кто пытается его уничтожить?» Страх сковал мое тело, заставляя опасливо обернуться, словно ожидая, что за спиной будет стоять какая-нибудь нечисть, готовая убить меня. Однако позади было все также пусто и безжизненно, как и раньше. Я глубоко вздохнул, стараясь унять дрожь. «Просто нужно идти вперед, не обращая внимания на звуки», — уверил я сам себя. Именно в этот момент заливистое пианино прекратило свою игру. — Думаю, нам стоит бежать, — с дрожью в голосе, которую я никогда прежде не слышал, сказала Кетерния, смотря прямо на меня. — С чего бы? — я упорно подавлял страх. — Смеелый страаш, — что-то из темноты прошептало мне прямо в ухо, мимолетно касаясь своей конечностью моего плеча. Кетерния мгновенно резанула тьму подле меня, но там, как и прежде, ничего не было. — Вот с чего, — резко сказала чертовка и, схватив меня за руку, понеслась дальше по улице, не обращая внимания на навязчивый шепот. Эмоции, с которыми я умудрялся бороться еще несколько минут назад, хлынули через край, позволяя всепоглощающему ужасу поселиться в моей голове. И, как бы я ни старался, это чувство никуда не уходило, лишь привлекало своих старых знакомых: панику и глупость. — Бульвар, — возглас Кетернии прорвался в мою голову, заставляя обратить внимание на смену обстановки. Деревья, росшие по краям, были усыпаны лампочками, ярко подсвечивавшими зеленые кроны. Однако каждое новое дерево становилось все желтее, пока последняя пара не оказалась совершенно голой, словно человеческий скелет. Скрипка заиграла с новой силой, пианино лишь изредка вмешивалось в холодящую музыку. — Куда дальше? — спросила Кетерния скорее у себя, но я посчитал, что мой совет был ей необходим. — Нам направо, — сперва мне показалось, что я сказал это наобум, но, когда по моему совету мы вышли к красивому замерзшему фонтану, я понял: что-то будто говорило мне, куда нужно было свернуть. Наконец мы вышли к парку, тщательно разбитому на дорожки, перемежавшиеся с газоном, деревья угрожающе шелестели из-за невидимого ветра. — Эйфелева башня! Я бы очень хотел разделить восторг Кетернии, только противное чувство засело в голове, намекая, что лучше бежать. У подножия памятника стояло пианино с прислоненной к нему скрипкой. Музыка прекратилась. — Стоит позвать остальных? — осторожно спросила огненная стражница, неуверенно смотря на музыкальные инструменты. — Не думаю, — ответил я, приближаясь к пианино. Я резко открыл крышку и обрушил кулак на клавиши, но не услышал ни звука. — Саша, — я обернулся на Кетернию. Вокруг нас образовалась стена из тьмы, теснившая нас к бушевавшей Сене. Кетерния метнула несколько огненных шаров в непроходимую черную вуаль, но те лишь с шипением утонули в ней. — Нужно прыгать, — сказал я, перелезая через парапет и наклоняясь над водой. — Чертовски плохая идея, — прошептала Кетерния. — Хотя, чего я теряю? Она первая сорвалась вниз, я же замер, оглянувшись вокруг. Я уже не знал, был ли этот кошмар испытанием. Я шагнул вперед и полетел в пропасть.— У каждого стража есть свой секрет, Упрятанный в сердце скелет…
Противный напев окружил меня, отдаваясь грохотом в ушах. Остальных слов песни я не услышал: они утонули в звоне колоколов. Внезапно я упал на землю, неудачно приземлившись, — я поморщился, почувствовав боль в ноге. «Ничего серьезного», — с надеждой убедил я сам себя. — Пришли, — заключила Кетерния, подходя к двери небольшого трехэтажного домишки, около которого мы оказались. Окна здания приветливо горели, на подоконниках были выставлены горшки с цветами, по стене вился плющ. Небольшое крыльцо, украшенное искусной росписью, выцветшей от старости, вело к не менее прекрасной входной двери, над которой висел фонарь со свечой. Чем дольше я осматривался, тем хуже мне становилось. Казалось, будто я медленно терял рассудок. Мелкая дрожь гуляла по телу, усиливая страх и тревогу, поселившиеся в голове. — Александер, сядь, — огненная стражница совладала с собой, подавив ужас; ее слова были приказом, который мне не хотелось нарушать. Я тяжело опустился на землю, облокотившись на стену домика, который словно задрожал от моего прикосновения. — Что-то не так, — прохрипел я, внезапно не имея сил говорить нормально. Кетерния задумчиво кивнула, не сводя глаз с окна третьего этажа. Именно в той комнате был таинственный скрипач, который потерял своего пианиста. Я рвано вдохнул тяжелый воздух, распалявший легкие. «Что дальше? Я здесь умру?» — безразлично спросил я сам себя. — Я схожу проверю, что там. Сиди здесь, зови меня, если что, — вновь приказала чертовка. — Я не дам тебе умереть. Последние слова растворились в звуке ее шагов, ставшем чрезвычайно громким. Я устало прикрыл глаза: даже держать их открытыми казалось чересчур сложным занятием. Голова раскалывалась, боль пульсировала по всему телу, и я никак не мог понять, почему. «Может, все дело в том, что я заболел, будучи человекоподобным стражем?» — лениво подумал я. Я с трудом приоткрыл глаза и огляделся вокруг, но меня встретило буйство красок, раздражающих зрение.— У каждого стража есть свой секрет, Упрятанный в сердце скелет. Один скрывает в себе…
Я вновь не расслышал продолжения, резко схватившись за голову, которую, казалось, рвало на части, череп трещал под напором сумасшедшей какофонии. Я понимал, что кричу, но не слышал этого. Безумный поток мыслей кружился в моей голове, эхо песни звучало на периферии, заставляя вслушиваться в каждое слово. «У каждого…, — удар сердца. — …стража есть…» Я растянулся на земле: под щекой чувствовалась прохлада камня. — Я схожу с ума, — шепот сорвался с моих губ, а может, это был крик или не высказанная мысль. В следующее мгновение все оборвалось, я хрипло дышал, пытаясь подняться, но руки предательски дрожали. Именно тогда я понял, что такое истинная боль. Остро нахлынувшее чувство разжигало пожар в груди, я вцепился в футболку, ожидая увидеть на своих руках кровь, но там ничего не было. Тело не слушалось, я хотел кричать, но не мог, словно жизнь оставляла меня. «Меня ли?» — вопрошало мое воспаленное сознание. Внезапно эта боль оборвалась так же резко, как и началась. Я широко открыл глаза, вытер руками слезы, катившиеся по щекам. Грузно сев и облокотившись на стену, я попытался отдышаться, но времени, похоже, не было: наверху что-то громыхнуло, а затем раздались быстрые шаги по лестнице. Я постарался встать, что удалось мне не без труда. Кетерния в один прыжок преодолела крыльцо, молча схватила меня за руку, подбежав ко мне, и понеслась прочь от дома. Я не сопротивлялся: гримаса ужаса словно сковала лицо огненной стражницы. — Господи, Саша, нужно быстрее, — раздраженно шипела девушка, сворачивая в очередной переулок. Каждый шаг, отдалявший меня от музыкального дома, возвращал мне толику сил, которые были всецело направлены на побег от того, чего так боялась Кетерния. «Или кого», — поправил я сам себя, споткнувшись о поребрик. Через несколько минут я запутался, сколько поворотов направо и налево мы сделали, а где наткнулись на тупик. Казалось, будто этот Париж был гигантским лабиринтом, меняющимся каждый раз, когда мы находили дорогу к выходу. — Стой, нужно отдохнуть, — я резко потянул Кетернию за руку, а затем привалился к стене, переводя дыхание. Стражница чертыхнулась, но, увидев, как дрожали мои ноги, замерла на месте. — Что там было? — мой вопрос повис в воздухе, словно был лишь риторическим. Лицо Кетернии было непроницаемой маской, но все скрываемые эмоции горели в глазах, которые звенели напряжением, страхом и скорбью, смешанной с легким сумасшествием. — Что там было? — увереннее повторил я, ставя акцент на каждом слове. Стражница вздрогнула и медленно сглотнула, руки непроизвольно сжались в кулаки. — На третьем этаже небольшая комната с пианино, свет приглушен, Себастьян и Марисса… Ее слова были бесчеловечно оборваны нагнетающим грохотом, раздавшимся неподалеку от нас. «За углом», — я отлип от стены и, стараясь не упасть, поплелся к концу улицы. — В сторону! Я метнулся к зданию в самый последний момент, когда взрыв с оглушительным грохотом разнес ближайший дом. Уши заложило, глаза слезились от поднявшейся пыли, легкие обжигало огнем. Кетерния вынырнула из облака, у нее на лбу зиял небольшой порез, сочившийся кровью. — Бежим, — шепнула она, протягивая мне одну руку, а в другой удерживая катар. Мы без разбору неслись по улицам, уворачиваясь от взрывов, следовавших за нами по пятам. После очередного поворота мы вновь оказались подле Эйфелевой башни, красиво подсвеченной в беззвездной ночи. — Тупик, — рвано выдохнула Кетерния. Все улочки, куда мы могли бы свернуть с этой площади, уже были взорваны: ядовитый черный дым клубился над руинами домов, облизываемых пламенем. «Нужно срочно найти выход», — подумал я, впиваясь взглядом в окружение. Эйфелева башня в самом деле выглядела потрясающе. — Полезли наверх, — предложил я. — Ты осмелишься залезть в лифт в такой ситуации? — Кетерния недоверчиво посмотрела на меня. — У тебя достаточно сил? — проигнорировал я ее вопрос и побежал к ближайшей «ноге» памятника. — Саша, черт тебя подери, не убегай просто так, — стражница последовала за мной, воровато оглядываясь по сторонам. Мы остановились около подножия. — Дай угадаю, ты хочешь, чтобы я создала пару лиан, и мы забрались наверх? — Кетерния бросила на меня пристальный взгляд. — Именно, — я пожал плечами. — Тогда держи, — девушка протягивала мне катар, перестававший пылать обжигающим огнем; я уставился на нее в недоумении. — Если что, атакуй первым, хотя ты и сам в курсе. Я принял оружие и обхватил прохладную каменную рукоятку, кастет был приятно тяжелым. Я замахнулся и со свистом рассек воздух. Краем глаза я заметил, что тьма, что преследовала нас раньше, начала вытекать из переулков. — Пока ты колдуешь, скажи, что там было, — я услышал, как Кетерния прервалась и еле слышно выругалась. — Ведь что-то случилось с Мариссой? Вопрос непосильным грузом повис в воздухе, ответа на него уже не требовалось: пронзительная тишина была чересчур красноречива. Чернильная тьма медленно подползала все ближе к нам, пузырясь и противно шипя, вдалеке вновь раздалась скрипка. Я принял оборонительную позицию, чувствуя, как катар с готовностью звенел в руке. — Она ранена? — спросил я с невероятной холодностью и спокойствием. Кетерния снова промолчала. «Не может быть…» — ошарашенно пролетело у меня в голове, но снаружи я был похож на непоколебимую бесчувственную статую. По рукам прошлась мелкая дрожь, я уставился в землю пустым взглядом, внутри у меня ничего не существовало, все обратилось в прах, тлен, ничто… — Саша! — Кетерния вылетела передо мной, разрезая смолистую фигуру сверкающим катаром. Тьма с противным шипением опала на землю, но ее место сразу занял новый силуэт; движениям этой мертвой армии вторила скрипка. Я знал, что произойдет в следующий момент. — Саша, сейчас не… — стражница встала передо мной, готовясь вновь ударить врага. — Я знаю, — это был чужой голос, голос незнакомца. — Продолжай создавать лианы, я справлюсь. Я сделал уверенный шаг вперед и, стоило монстру подойти ко мне, всадил катар в то место, где у человека было сердце: у чудовища там была пустота. — Но… — Кетерния воспротивилась на секунду, однако, увидев мой ледяной взгляд, вернулась к Эйфелевой башне. Я спокойно выдохнул, когда более не чувствовал присутствия стражницы рядом со мной. Горькое осознание реальности грубо придавливало меня к земле, но я не хотел чувствовать потерю: я должен был защитить чертовку и себя. «Хоть кто-то выйдет из ада живым», — подумал я. — И это будем мы, — грубо рявкнул я, разбежался и с безразличием рассек сумрачные фигуры, открывшие свои безобразные рты, чтобы начать свою заунывную песню. Несколько черных капель их крови окропило мои руки и лицо, но это лишь раззадорило меня.— У каждого стража есть свой секрет,..
Я проскользнул в самую гущу тьмы, вдыхая спертый воздух сражения. Силы вновь вернулись ко мне, они рвались наружу, стремились уничтожить этих уродов, однако я держал их в узде, позволяя лишь слегка обморозить кастет.— Упрятанный в сердце скелет.
Я мысленно повторял слова песни, пока кромсал очередное чудовище, разлетающееся чернильной жижей.— Один скрывает в себе убийцу, Боясь огорчить свою сестрицу…
— я замер, вслушиваясь в эти строчки; в этот момент одна из теневых фигур ринулась в мою сторону, но алая лента пролетела сквозь нее, выжигая всю чернь. Я махнул рукой в благодарность Кетернии. Я знал, о ком были эти две строчки. Я хотел уничтожить его. «Заморозить», — хладнокровно подумал я. — Саша, двигайся сюда, я соорудила наш подъемник! — крикнула стражница, я обернулся в ее сторону и заметил, что огненные ленты с трудом сдерживали натиск врагов, о которых я забыл на некоторое время. Я рванул к ней, на ходу разрубая бурлящую темноту, пытавшуюся отрезать наш путь к отступлению. В тот момент, когда сумрачная стена разлетелась передо мной, зловещее пение продолжилось.— Другой может остаться один, Когда проиграет Совету старшин.
Я замер, внезапно ощутив силу этих слов, врезавшихся в память, пылавших на черепе свежим ожогом. Эти строчки были обо мне. — Сколько можно, а? — Кетерния вылезла передо мной, обрушивая бесконечные удары на монстров, чьи разинутые рты беззвучно смеялись над моей слабостью. — Двигай давай, я их отпугну. Я рассеянно кивнул и побежал сквозь удачно образовавшуюся трещину в тьме. Эйфелева башня сияла: отсветы огня чертовки играли бесконечными искрами на темном металле. — Быстро, вставай в петлю, — девушка прорвалась ко мне. Я видел, что она была на пределе.— Иная страшится забвенья семьи И ляжет за память о ней костьми,
— я крепко вцепился в лиану, отбросив в сторону катар. — Не слушай, — успокаивающе сказала Кетерния, заглянув ко мне в глаза. Я только сейчас заметил, что она приняла основной удар на себя: вся в ранах, руки тряслись от недостатка сил… — Держись! — она выдавила из себя улыбку. Мы взмыли вверх за секунду до того, как монстры обрушили свои туманные руки на башню. Краем глаза я увидел, что нас тянули наверх каменные глыбы, летящие вниз. — Надо прыгать! — крик девушки с трудом прорвался сквозь свист ветра. Я сиганул первый, цепляясь руками за одну из бесконечных перекладин. Кетерния, слегка опоздав, успела схватиться лишь одной рукой. Я, все еще чувствуя себя незнакомцем, молча помог ей, притягивая поближе к себе. — Куда дальше? — стражница уселась на железной балке, крепко держась. До вершины было далеко, но единственным возможным путем туда был лифт. Я глянул вниз: тьма медленно обволакивала Эйфелеву башню, пожирая ее; земли уже не было видно. — Пошли в лифт, — я перелез на соседнюю балку, а затем спрыгнул на площадку, огни на которой горели особенно ярко. — Давай, я тебя поймаю! Кетерния неуверенно переползла поближе ко мне, а затем взглянула вниз, борясь со страхом. — Точно поймаешь? — неуверенно спросила она. Мое сердце на секунду сжалось. — Точно. Она прыгнула, протянув мне руку. Я успел схватить ее в последний момент, она зависла на высоте ста метров над землей. Я потянул ее на себя, крепко обнимая. Ее трясло, но она была первой, кто выпутался из объятий, кто побежал к лифту. Почему она вела себя так по-взрослому? Мы зашли в угрюмую красную кабину, еле освещенную угасающей лампой. Кетерния схватилась за поручень, смотря вниз. — Как скоро они нас настигнут? — спросила она, когда двери с грохотом захлопнулись. — Минут десять от силы, — я рухнул на пол. Лед растаял, чувства прорвались наружу. Я очень хотел зарыдать, крича от боли, но не мог, пока Кетерния была рядом и смотрела на меня таким взглядом — полным сочувствия и жалости. Меня не надо было жалеть. Мне нужно было лишь знать правду. — Она умерла? — я постарался скрыть дрожь в голосе. Стражница резко выдохнула, вцепляясь в поручень и закусывая губу. — Он ее убил? — я ненавидел ее молчание. Кетерния посмотрела на меня так, словно была загнанным зверем. Почему она молчала? Адская смесь привкуса разрушенной жизни и отчаяния от молчания стражницы заставила меня резко встать на ноги и, преодолев расстояние между нами, заглянуть в глаза той, кто боялся сказать правду. — Говори, что ты видела, — я удивился злобе в своем голосе. Лифт противно заскрипел, разрушая тишину. Кетерния, до этого старательно прятавшая взгляд, подняла его на меня. В ее глазах застыли слезы. — Он. Убил. Мариссу, — процедила она сквозь зубы. Каждое слово, будто хлыст, резало сердце, врезалось в память, уничтожало что-то во мне. «Я его убью», — подсказывал правильный ответ мой разум. — Убью, уничтожу, сотру в порошок, заморожу до смерти, — шептал я, отходя от Кетернии. Кабину тряхнуло. — Это он все устроил? — не было нужды спрашивать. — Где этот ублюдок? Почему он не вышел сразиться? Он — жалкий трус! Нет… Он — убийца! Я чувствовал, что медленно сходил с ума. Лифт остановился, Кетерния вышла первая, даже не оборачиваясь на меня. Тогда я не понимал, что ей было не менее тяжело. Оказавшись на обзорной площадке, я сразу создал моргенштерн, готовясь сражаться. — Монстры его рук дело, — внезапно сказала чертовка, потирая запястья. Я безразлично пожал плечами, а затем, не понимая, что творю, со всей силы обрушил моргенштерн на лифт, опасно покачнувшийся от удара. — Ты что творишь? — Кетерния вцепилась в мою руку, стараясь остановить меня. — Вниз все равно дороги нет, — она отпустила меня. На третий удар лед просочился в крепления, заставив их трещать под тяжестью ноши. — Падай, блять! Лифт сорвался вниз, отрезая нас от земли. Грохота падения не было слышно: он утонул во тьме.— У каждого стража…
— Надоели! Я все это слышал! — я показательно заткнул уши. Кетерния не пыталась более меня утихомирить: она делала вид, что чересчур занята своими катарами. Темнота подползала все ближе и ближе. Внезапно Эйфелева башня наклонилась, грозясь упасть. Я схватился за перекладину, а стражница вогнала кастеты в землю.— Последняя прячет в себе ураган, В ее имени спрятан проклятый клан.
Кетерния замерла, услышав эти слова. Они завершали песню. Они были о ней. Впервые за целый сон я открыл глаза, чтобы увидеть правду, которую я искал, только встретив чертовку. «Но о которой я забыл», — с горечью подумал я. Ее ураганом были силы ледяного стража, воспоминания о которых я стер когда-то давно, словно в прошлой жизни. Она ничего не знала о стражах, ее силы были тайной, ее семья была исключена Советом… Кетерния всегда таила в себе секреты, о которых и сама не знала. — Кетерния, ты… — начал я, но монстр, прорвавшийся к нам, остановил мой вопрос. Я резко атаковал его моргенштерном, обрушивая удар на голову, но чудовище упало вниз: катары отрезали его ноги. — Я ничего об этом не знаю, — она предупредила мой вопрос, вставая в полный рост. Я лишь кивнул. Песня шла по кругу, скрипка играла на фоне, напоминая, кто здесь был кукловодом, а кто — жалкими марионетками. Черный туман все прибывал, переливаясь через перила, бурля темнотой, молча крича. Эйфелеву башню качало. — Мы долго не протянем, — подтвердила очевидное Кетерния, пока мы стояли спина к спине, атакуя квинтэссенцию ужасов. Я обрушил моргенштерн на пол, замораживая его. — Сейчас нужно будет подняться над землей, — крикнул я, когда ледяные иглы выросли из площадки, протыкая врагов. Кетерния стояла на корне какого-то растения, она отбросила катары и атаковала врагов чистой стихией: сжигала, удушала лианами. — Мы здесь умрем, — выдохнула она, когда очередная волна чудовищ была повержена. Противный привкус поражения, краха и безысходности плясал на языке. Я покрепче обхватил рукоять моргенштерна. Плана не было, но я не мог такого позволить. — Нет, не умрем, — процедил я, хватаясь за стражницу, когда башня вновь наклонилась. — Он уже убил ее. Ему мало? Я не мог называть ее имени. А он был недостоин такой чести. — Но я не вижу выхода! А просыпаться мы, видно, не намерены! — Кетерния с трудом удерживала меня: если бы она отпустила, то я бы упал прямиком в безликую тьму. Бескрайняя пустота охватила меня, напоминая, что мне, в общем-то, больше нечего терять: все, что мог, я уже утратил. Я мог умереть. Но не мог оставить бабушку одну, оставить Кетернию умирать в одиночестве или вновь видеть, как жизнь вытекает из того, кто тебе близок, не мог оставить его поступок безнаказанным… — Ты мне веришь? — крикнул я, с трудом выдыхая. — Верю, — она не замялась ни на секунду. — Отпускай! — Что? Ты спятил?! — скрипка на секунду сбилась. — Я тебя не отпущу! Никогда, даже не проси! Мне нужно было повзрослеть: она не должна была сегодня справляться со всем одна. Стражи не бесчувственные роботы, но мы должны проглатывать боль, прятать ее в самый угол сердца, не позволяя ей мешать нам быть стражами. Я не смог этого сделать, но я был уверен, что это я смогу провернуть. Нужно всего лишь вернуться в наши сны, вспомнить, как мы обнимали друг друга на прощание, а затем растворялись, исчезая из нашей бухты. — Нет, не держи нас обоих, — спокойно ответил я, отрешившись от своей боли. — Обоих? — толика сомнения мелькнула в золотых глазах. Я метнул ледяной кинжал в монстра, приближавшегося к Кетернии, а затем кивнул, подтверждая ее опасения. Мы смотрели друг другу в глаза, пока она медленно отпускала железку, удерживавшую нас на вершине падавшей башни.— У каждого стража есть свой секрет, Упрятанный в сердце скелет. Один скрывает в себе убийцу, Боясь огорчить свою сестрицу; Другой может остаться один, Когда проиграет Совету старшин. Иная страшится забвенья семьи И ляжет за память о ней костьми; Последняя прячет в себе ураган, В ее имени спрятан проклятый клан.
Я крепко обнял ее, когда мы полетели вниз, не издав ни звука: умирать нужно с честью. Терпкая тьма мягко приняла нас в свои объятия, но в следующую секунду пронзительная боль, словно от тысячи иголок, вгоняемых под кожу, пронеслась по телу. Я не выпустил Кетернию из объятий, ее слезы жгли мое плечо, пока я молился. «Мы проснемся, нам пора домой, нас там ждут. Мы проснемся, нам пора домой, нас там ждут…» — повторял я, пока не потерял себя в беспросветной черноте, убаюкивающей меня болью и страданием. — Проснемся… — услышал я шепот Кетернии, когда все окончательно померкло.***
Ночью был шторм. Балкон был открыт нараспашку, а занавески промокли насквозь из-за метели. Марисса умерла двадцать четвертого декабря. Я не хотел двигаться. Я не хотел жить. Я знал, что это он позволил нам спастись из сна, великодушно отпустил, позволил сбежать. Он собирался наблюдать, как мы, словно жалкие крысы, будем бежать, прятаться, спасаться… Это была его игра с самого начала. Я зажмурился, прогоняя слезы. Я должен был оставаться сильным. Я не смог защитить ее, я не смог защитить Кетернию, я сломался, оставляя нашу защиту от кошмаров на стражницу огня. Я — слабак. Сейчас, к сожалению, я был обязан поддаться его игре: мы должны были на время исчезнуть из вида, хотя бы на пару дней, иначе наши силы было не восстановить. «Я должен стать сильнее, — подумал я. — Нет, раньше я должен был стать сильнее, а сейчас я должен повзрослеть, принять всю ответственность и тяжесть ноши стража». Тогда я поднялся, не позволив себе даже вздохнуть из-за боли, достал потрепанную временем сумку и беспорядочно закинул в нее несколько вещей. На душ времени не было. Я вышел в коридор, как обычно темный: дизайнер квартиры упустил этот момент из виду. «Раз, два, три — лишь три двери», — я тяжело сглотнул, подходя к комнате Кетернии. Ручка поддалась не сразу: замок словно проржавел. Кетерния сидела на кровати, смотря вперед пустым взглядом. Я посмотрел на объект ее внимания. Большой лист, приколотый бабушкиным кинжалом поверх фотографий и старого списка дел, в котором основным пунктом было мое становление стражем, был украшен единственным словом, написанным размашистым почерком: «смирись». — Нам надо уехать, — сказал я, смотря на девушку. — Ты хотел сказать «сбежать»? — я не ответил. — Себастьян только этого и хочет. Его имя заставило меня сжать кулаки. — У нас нет сил… — Они мне не нужны, без них я прожила дольше, чем с ними. Причем без них я жила спокойнее. — Тогда он убьет тебя, — безжалостно отрезал я. Кетерния взглянула на меня. — Ему не привыкать, он ведь «скрывает в себе убийцу». Я с трудом сдерживался, чтобы не вытащить ее из кровати силой. — Если он убьет тебя, то твоя тетя останется совершенно одна, — я честно не хотел этого говорить, но только эти слова заставили стражницу вздрогнуть. — Тогда я тем более не поеду: мне нужно защитить ее. Я хотел закричать на нее, но вовремя остановил себя, понимая, что так я бы ничего не добился. Она привычно заправила прядь за ухо. — У тебя нет сил ее защитить, а без тебя он ее не тронет, — я медленно проговаривал каждое слово. — Твоя тетя не его цель, а вот мы с тобой — да. Уедем, и он отведет взгляд от Санкт-Петербурга. Кетерния медленно встала из постели. На запястьях виднелись фиолетовые синяки, а под волосами скрывался порез с запекшейся кровью. — Выйди, пожалуйста, я оденусь.***
Раньше мне казалось, что Санкт-Петербург был моим спасением от всех волнений, что остались на острове Сенья. Но сейчас, когда мы ждали прибытия нашего самолета, я мечтал оказаться дома, в Норвегии. Я понимал, что ничего более не заставит меня забыть о собственной ничтожности, о всех ошибках, что я совершил, о смерти Мариссы, но дом все равно казался мне спасением. Мы с Кетернией не говорили друг с другом. Лишь один раз, когда я предупредил ее, что до самолета оставалось пять часов, я сказал: — Ты можешь поспать, тебе станет лучше, — она действительно выглядела измотанной. — Я не могу спать, — коротко ответила она. Стражница боялась, что Себастьян залезет к ней в голову. Я же мечтал, чтобы мы встретились там, во снах, но все равно не решался задремать хоть на секунду. Ожидание заставило меня думать только об одном: что предпримет Совет?***
Самолет мягко приземлился на посадочную полосу. Пассажиры аплодировали, радостно смеялись и переговаривались о местах, которые они смогут посетить в Осло. Мы же с Кетернией молча собирали багаж. Я позвонил бабушке, когда мы стояли на паспортном контроле, но трубку она не взяла. Я заволновался, но предположил, что она может быть в Совете. — Знаешь, чего хорошего в жизни стражей? — мне очень захотелось взбодрить Кетернию. Она подняла на меня вопросительный взгляд. — Совет за все платит и разбирается с визами, — я улыбнулся. Стражница отвернулась, но я заметил мимолетную ухмылку, мелькнувшую у нее на лице. Зимняя Норвегия напоминала сказку, а тогда особенно: канун Рождества. Все было укрыто снегом и украшено гирляндами, в магазинах были оборудованы невероятные витрины, которые хотелось рассматривать часами, но у нас не было на это времени. Мы уверенно шли в сторону автобусной остановки, откуда через пятнадцать минут мы должны были уехать на Сенью. — Здесь холодно, — сказала Кетерния, дыша на руки, чтобы их согреть. — Но я примерно такое и ожидала. Я ухмыльнулся и снял с шеи шарф, затем протянул его стражнице. — Замотай, я-то не замерзну. Она буркнула «спасибо» и закрыла шарфом все лицо. На остановке было много народу: все хотели сбежать из столицы к своим родственникам на праздники. Мы с Кетернией спрятались под крышу, метель разыгралась не на шутку. — Так странно, я немного боюсь говорить по-норвежски, хотя знаю, что могу, — стражница поправила шапку, съехавшую на глаза. Я рассмеялся: — А представь, каково мне было говорить по-русски. Я резко остановился, не понимая, почему мне стало так легко. Я все еще чувствовал непреодолимую скорбь, но спокойно смеялся. «Что это значит?» — спросил я сам себя, когда внезапно услышал отдаленно знакомый голос, словно из прошлого. — Хорошо, что автобус еще не пришел, Элиас, иначе мы бы расстроили папу своим опозданием. Я не сдержался и вышел из-под козырька, ища женщину, сказавшую это. — Саша, ты куда? — Кетерния последовала за мной, не понимая, что со мной происходило. Женщина стояла на самом краю тротуара, смотрела на дорогу в ожидании нужного автобуса. Рядом с ней был мальчик, лет десяти, не больше. Он не застегнул куртку, а на белокурой голове не было шапки — снег путался в волосах. — Мам, смотри, они снова не тают, — мальчишка поднял ладонь, чтобы мама увидела блестящие снежинки. Она обеспокоенно схватила ребенка за руку. — Элиас, ты, наверное, замерз, — она присела, заглядывая ему в глаза. Я увидел ее лицо и не смог дышать. — Не-а, — Элиас заливисто рассмеялся. — Саша, что произошло? — стражница выглянула из-за плеча. — Мама… — непроизвольно выдохнул я. Она не изменилась. Голубые глаза, как у бабушки, добрая улыбка, светлые волосы, мягкий голос… Она была такой же, как я ее запомнил. До того, как она решила оставить меня. Мама подняла взгляд на нас, Элиас тоже повернулся в нашу сторону. Его глаза были серыми. На секунду во взгляде женщины мелькнуло понимание, даже скорбь, но все было в мгновение ока стерто заклинанием. — Мам, кто это? — Элиас показал на нас пальцем. Женщина замялась: стертые воспоминания были готовы вернуться, когда Кетерния выступила передо мной. — Мы — бродячие фокусники и за такую магию со снежинками можем взять тебя в труппу, когда подрастешь, — говорила чертовка по-норвежски, улыбаясь ему, моему младшему брату. — Но сейчас, не подскажете, который час, пожалуйста? Мама блаженно улыбнулась, потеряв меня из виду — она не вспомнила. — Пять тридцать, — ответила она, возвращая Кетернии улыбку. — Спасибо, — поблагодарила стражница, развернулась ко мне, взяла под руку и увела. Одна единственная слеза скатилась по моей щеке. Я столько в жизни упустил: настоящую семью, совместные выходные, рождение брата… Я понял, что я не ненавидел мать все эти годы, я лишь тосковал, чувствовал обиду за то, что она стерла меня из своей жизни. По-настоящему, я любил ее. Я был рад, что Кетерния ничего не спросила, хотя знал, что ей было любопытно: я никогда не рассказывал ей, что произошло со мной. «Но рассказал Мариссе», — с грустью подумал я, когда поднимался в автобус. Мама с Элиасом все еще стояли на остановке. Я смотрел в окно, как их силуэты растворялись в серой дымке метели. Я никогда бы не смог быть рядом с ними, потому что только так я мог защитить хотя бы их…***
Остров Сенья встретил нас ледяным ветром и снежным бураном, сквозь который невозможно было ничего увидеть. Автобус не шел по жилым кварталам, поэтому мы плелись вдоль дороги. Я старался отгонять снег, как мог, но коварные снежинки все равно залетали за шиворот. — Далеко еще? — спросила Кетерния, догоняя меня. — Нет, мы почти пришли, — вдалеке я уже видел плотно растущие деревья, скрывавшие наш задний двор от любопытных глаз. Я ускорился, предвкушая, что наконец-то смогу оказаться дома, где мне рады. Я повернул налево, быстро преодолел тропинку к крыльцу и постучал в дверь: звонок был сломан уже очень давно. Я услышал, как бабушка спускалась по скрипучей лестнице, затем прошла по коридору и повернула замок. Дверь медленно открылась. — Привет, бабуль, — я никогда ее так не называл. — Александер, что ты здесь делаешь? — бабушка включила свет в прихожей, пытаясь разглядеть нас. Я ужаснулся. Мы виделись всего лишь несколько дней назад, но сейчас бабушка выглядела совсем старой. Ее глаза подслеповато вглядывались в наши лица, морщины исполосовали лицо, а руки стали сухими и худыми. Она выглядела намного старше своих лет. — И Кетернию привел, здравствуй. У вас что-то произошло? Зачем вы приехали? — Добрый вечер, — стражница вежливо поздоровалась, но не стала отвечать на вопросы. Я боролся с желанием обнять бабушку, которая больше не выглядела, как могущественный лидер стражей. — Похоже, что действительно что-то произошло, проходите внутрь, — строго сказала она, пропуская нас в дом. Я сразу пошел наверх, шепнув Кетернии, чтобы она следовала за мной. Бабушкин кабинет остался прежним: много книг, массивный стол для работы, заваленный кипой бумаг, и мой любимый телевизор, отодвинутый в угол. — Используй Gelidus Corde, пожалуйста, — попросил я, вдыхая запах дома. Женщина посмотрела на меня с подозрением, но все же извлекла кинжал из верхнего ящика и метнула его в косяк двери — голубая волна энергии прошлась по стенам. Кетерния решила не задавать лишних вопросов по поводу этого события. — Рассказывайте, почему вы здесь? Как все прошло в Совете? — бабушка Айна села за стол, руками указывая нам на стулья. — Ты ничего не знаешь? — я ошарашенно посмотрел на нее. «Неужели никто ничего не сказал? И Совет тоже не знает?» — мысли вихрем плясали в голове. — Мариссу убили, — отрезала Кетерния, мрачно смотря на бабушку. Женщина удивленно сжала руки, слабо выдохнула и медленно прикрыла глаза, слегка побледнев. — Поясни, пожалуйста. Я хотел рассказать, что именно произошло, но Кетерния меня прервала. — Саша ничего не видел, ему было плохо. Наверное, потому что он растерял все свои силы. Мы оказались в каком-то странном Париже, думали, что это очередное испытание, о котором вы нас не предупредили, но, чем дальше мы шли, тем четче понимали, что все это — кошмар. Мы долго плутали, но затем вышли к дому, откуда раньше слышалась игра на скрипке и пианино, — девушка прервалась, непроизвольно сжав кулаки и тяжело сглотнув. — Я поднялась наверх. Там была комната, где находились Себастьян и Марисса. Они танцевали и говорили о том, что пришла пора прощаться, что это последний совместный танец. Я не хотела их тревожить и уже собиралась уходить, когда почувствовала неладное: Себастьян использовал силу… Она остановилась. Мне казалось, что меня в этой комнате не было, столь отрешенным и потерянным я был. — И Себастьян убил Мариссу? — бабушка держалась лучше, чем я. — Проткнул кинжалом, если быть точной, — сказала Кетерния, подняв взгляд. — Он заметил меня, когда тел… Марисса упала на пол: я собиралась бежать, но ступенька скрипнула. Я посмотрел на бабушку, ожидая ее ответа, но она замерла, ее глаза слезились, а на щеках выступали багряные пятна — она сдерживала рыдания. — Еще что-то? — женщина рвано выдохнула, собираясь с силами. — Там… — я прокашлялся, стараясь сбить хриплость. — Монстры, что там были, пели песню про нас. Бабушка Айна вопросительно посмотрела на меня.— У каждого стража есть свой секрет, Упрятанный в сердце скелет. Один скрывает в себе убийцу, Боясь огорчить свою сестрицу; Другой может остаться один, Когда проиграет Совету старшин. Иная страшится забвенья семьи И ляжет за память о ней костьми; Последняя прячет в себе ураган, В ее имени спрятан проклятый клан.
Я вновь напел ее, понимая, насколько много магии заключено в каждом слове. Закончив, я спрятал лицо в ладонях, скрывая подступившие слезы. — Себастьян, ты, Марисса и Кетерния, — перечислила женщина, устало прикрывая глаза. На несколько долгих мгновений установилась мучительная тишина, сквозь которую я слышал тиканье часов, прерывистое дыхание бабушки и стук сердца Кетернии. — Господи, мне так жаль, — я впервые слышал, чтобы бабушка обращалась к Богу. — Безумство, видно, передалось по наследству… Да и отец такой… Теперь вас осталось трое… — Трое? Но мы ведь еще не стражи! Я читала, что если один из тех, кто только готовится обрести силу целиком, умирает, его место занимает другой… — Кетерния вскрикнула в отчаянии, она тоже плакала. — Жаль, господи, мне жаль, но вы уже стражи, — бабушка облокотилась на стол. — Скажи, Александер, когда к тебе вернулись силы? Я моргнул, не понимая, почему она это спросила. — Когда мы начали сражаться с монстрами. — Марисса тогда уже умерла? — Да, — я все еще ничего не понимал. — А как они вернулись? Я постарался вспомнить: — Все разом, мгновенно. — Да, вы точно уже были стражами тогда. Я резко встал, встречаясь со слабым взглядом женщины. — Объясни. — Сядь, пожалуйста, — я последовал ее совету. — После проверки вы становитесь стражами тогда, когда начинается новый сон, вам не нужно официальное подтверждение: это последнее испытание, когда вы сражаетесь по одинаковым стихиям, по максимуму использует ваши силы, делает вас настолько могущественными, что вы становитесь стражами без посвящения. Кроме того, Кетерния права, что вместо Мариссы появилась бы другая девушка, если бы вы были еще на стадии подготовки. Помнишь я рассказывала тебе, что, когда дедушка умер, мы все стали сильнее, а особенно я? — я кивнул. — Если умирает один из стражей, то его силы переходят к остальным членам команды, но становятся окончательно вашими тогда, когда они вам нужны. Так и произошло с тобой. Силы Мариссы стали твоими, когда ты начал сражаться. А, значит, вы были стражами в тот момент. Кроме того, посмотри на меня, вернувшись домой после вашего испытания, я обратилась в старуху: я больше не ледяной страж. Остатки ужаса, преследовавшего нас во сне, настигли меня и сейчас, заставляя панически оглядывать комнату, словно спасение было где-то поблизости. — Почему Совет ничего не делает? Им плевать? — Кетерния задала вопрос, который давно плясал у меня на языке. — Я не могу ответить, я не знаю, что у них на уме, — бабушка сокрушенно покачала головой. — Но ведь они нас даже не защищают! Отчаянный крик стражницы так и отдавался в тишине комнаты, спрятанной от любопытных ушей кинжалом. Через несколько минут я поднялся, не имея более сил сидеть дома. — Пойдем, я покажу тебе, где можно отдохнуть, — сказал я Кетернии проходя мимо. Я вынул Gelidus Corde из косяка и пропустил чертовку вперед, прикрыв за ней дверь. — У меня есть последний вопрос, — я развернулся к бабушке, выжидающе смотревшей на меня. — Когда он убил ее, я словно почувствовал эту боль лично, до этого я был в бреду. Это нормально? — Нет, — бабушка вздохнула. — Это значит, что на тебя было наложено столько магии, влюбляющей вас в друг друга, что ты буквально был связан с Мариссой. Сердце пропустило удар. — Именно поэтому я все еще могу смеяться? Женщина удивленно посмотрела на меня и тяжело вздохнула. — Просто магия ушла и забрала твои ненастоящие чувства к бедной девушке. Если бы ты ее действительно любил, то такого бы не случилось, — я не мог пошевелиться: эти слова грубо резали душу. — Тебе пора, Кетерния ждет за дверью. Я молча положил кинжал на стол и вышел из комнаты, торопясь сбежать. Нигде мне не было места.***
Я не остановился, когда Кетерния меня окликнула. Я мечтал убежать прочь. Туда, где меня никто не увидит, никто не осудит… Место, где нет правых и виноватых, где мой крик утонет в бескрайней вышине. Я летел туда, не обращая внимания на серебряные облака, напоминавшие о Мариссе. Промерзший песок хрустел под ногами и попадал в обувь, но я не останавливался: не мог. Волны шептались подо льдом, словно спрашивая друг друга: — Это тот страж? Он снова вернулся к нам? Я упал на колени перед кромкой воды. Предательские слезы жгли глаза, уничтожая все во мне. — Обман, все это было обманом! — я кричал, не сдерживаясь: плевать, если какой-нибудь чрезмерно любопытный прохожий увидит меня здесь. Я ударил рукой по льду, выпуская силы. «Ее силы», — мне резко перестало хватать воздуха. Вода, словно дикий зверь, выпущенный из клетки, вырвалась из ледяного плена и с жутким остервенением набросилась на берег, разбилась о скалы. «Все это время я ошибался, вечно врал самому себе. Я был ослеплен магией, хотя считал себя сильным, умным, мечтал быть лидером. Вздор, глупость, ерунда! Невозможно управлять кем-либо, когда ты не можешь защитить близких, причиняешь им боль своими поступками…» — рыдания рвались наружу, сердце заходилось в безумном ритме. Небо разверзлось, выпуская на волю снег, ледяными иголками несшийся к земле. «Я не спас Мариссу, не увидел настоящего Себастьяна и все это время разбивал сердце Кетернии, которая, в отличие от меня, всегда оставалась собой, она не верила в Совет, чертовка боролась со всем в одиночку, пока я предавал свои идеалы, уничтожал чувства, которыми так дорожил, выворачивал душу наизнанку», — я поднялся на ноги и вновь бросился бежать: лишь бы не думать, не чувствовать… Я спотыкался и вновь поднимался, укромное место, где я всегда прятался раньше, манило меня к себе. Я продолжал идти к нему, хотя знал, что его тишина совершенно уничтожит меня, вина съест изнутри. Это была безысходная мука, невыразимая скорбь. «Я хочу забыться, хотя бы на пару минут…» — я рухнул на землю и широко открыл глаза, цепляясь взглядом за каждую снежинку пролетавшую мимо меня, падавшую мне на щеки, путающуюся в волосах. Зубы Дьявола ножами резали низкие облака, волны разлетались калейдоскопом серых брызг, стоило им обрушиться на скалы. Ветер завывал унылую песню, пытаясь меня утешить. — Предал себя, предал Кетернию, подвел Мариссу, дал слабину, был слеп, глуп, наивен… — каждое слово ударяло все сильнее, впиваясь в память, выжигая счастье. Я ненавидел себя. Я окончательно сломался. Слезы ручьями текли по щекам, замерзая на морозе. — Беспомощен, — горько выдохнул я, закрывая глаза: серый цвет убивал меня. Казалось, будто я умер, опустошил себя, убил все надежды, окунулся в бескрайнее отчаяние с головой. Я перестал существовать. Буря набирала обороты, заглушая мои рыдания, несвязный шепот в моей голове и шаги человека, чья душа, я уверен, сияла ярче, чем солнце. — Зимой наша бухта тоже неплохо выглядит, — я не открыл глаз, зная, что это была Кетерния. Стражница осторожно легла рядом со мной, ничего больше не говоря. Я хотел, чтобы слезы перестали литься, чтобы она не видела меня таким, но ничего не мог поделать, и от этого становилось только поганее. Я знал, что она смотрела на меня краем глаза, что она тоже плакала, но не пыталась этого скрыть: она была искренней. Может, она старалась взять часть моей скорби на себя? — Не стоит брать вину только на себя, ведь я тоже не заметила, что с Себастьяном что-то не так, — наконец заговорила Кетерния, я мечтал, чтобы она замолчала, но не остановил ее. — Я рассказала твоей бабушке не все, было бы странно, если бы я вдавалась в детали, но он вел себя с Мариссой не так, как ведут себя с человеком, которого хотят убить. — Большой опыт в таком поведении? — не удержался и грубо спросил я. — Нет, конечно, но он был нежным, ласковым: не таким, как обычно. Когда он сделал это, то, увидев меня, испугался, его руки дрожали, словно он сделал то, чего делать не хотел. — Ты оправдываешь его? — я резко поднялся. — Отнюдь, я просто пытаюсь понять его мотивы, — девушка спокойно выдержала мой взгляд. — Знаешь, в начале, когда я только узнала, что буду стражем, мне было страшно, но ты был рядом со мной, поддерживал меня всеми силами. Теперь страшно тебе, ты сам не свой, я не имею права тебя винить, ведь ты по-настоящему влюбился в Мариссу и потерял ее так скоро… «Если бы ты знала, что было причиной тех чувств», — вина давила на меня тяжелым грузом. — Я клоню к тому, что, какие бы ошибки ты не совершил, как сильно не разочаровался в себе, я буду рядом, чтобы унять твой страх или напомнить, какой ты, настоящий ты, — Кетерния выдохнула, собираясь с мыслями. — Поэтому я выследила тебя, чтобы ты не убивался в одиночестве, чтобы мы кричали о несправедливости жизни вместе. Так легче, Саша. Внутри меня все смешалось. Сердце заходилось от ударов, продолжая тонуть в боли и беспредельной скорби, я так хотел обнять ее, рассказать все, что утаивал в себе: мое детство, искренние чувства к ней и фальшивые к Мариссе, но я не сказал ничего из этого. — Спасибо. Кетерния кивнула и осторожно переплела наши пальцы, позволяя льду и пламени смешаться друг с другом. Наконец-то сердце успокоилось.***
Вскоре мы вернулись домой, я так и не решился поговорить с Кетернией. Бабушка ждала нас на кухне с ужином. Мы ели в тишине: стражница казалась чужеродным телом в нашем доме, разговор никак не завязывался. После еды, когда посуда была помыта, а чай был выпит, я обратился к бабушке: — А можешь меня постричь сегодня, пожалуйста? — казалось, что от этих слов тяжелый груз упал с сердца женщины. — Конечно! Уже через десять минут я сидел посреди комнаты и с нетерпением ждал, когда длинные волосы уйдут в прошлое. — С чего такая спешка? — Кетерния сидела неподалеку и давила лыбу. — Еще немного и ты бы мог стать членом какой-нибудь рок-группы из семидесятых. Я рассмеялся, за что получил затрещину от бабушки. — Не дергайся, а лови волосы, чтобы ничего не пришлось убирать, — я недовольно вздохнул, но все равно улыбнулся Кетернии. Около получаса единственным звуком, что был слышен в нашем доме, был звон ножниц, резво отрезавших мою длинную светлую челку. — Говорят, что стрижка помогает избавиться от прошлого, — шепнула Кетерния так, чтобы услышал только я. Я моргнул, подтверждая, что я с ней согласен. Бабушка уже не могла услышать слов чертовки. — Готово, — объявила женщина, отходя от меня. — По шкале от одного до десяти, насколько все плохо? — я глянул на Кетернию. — Ну, где-то на… — она сделала вид, что задумалась. — На единичку, причешись и все будет отлично. Стражница внезапно замерла, взглянув на бабушку, и ретировалась из комнаты, не сказав ни слова. Я посмотрел на родственницу: ее плечи еле заметно тряслись, а руки впились в столешницу. Я в нерешительности поднялся и обнял бабушку, почувствовав, что это то, что было нужно нам обоим. Женщина вцепилась в меня, словно боясь, что я растворюсь в воздухе. Через пару минут бабушка отодвинулась, к ней вновь вернулась отстраненная манера, к которой я так привык. — Знаешь, сейчас ты очень сильно напоминаешь мне Джонатана, — она вздохнула. — Раз теперь ты уже страж, то пора бы отдать его тебе. Женщина положила Gelidus Corde на стол. — Теперь он не появляется по моему желанию... За всю свою жизнь и я, и твой дед передали в него колоссальное количество энергии, используй с умом. Я взял кинжал в руку и почувствовал, как мелкая дрожь побежала по коже: я словно сросся с оружием. — Он всегда рядом с тобой, рассеянный в воздухе. Взмахнешь рукой — он сразу вернется. Я кивнул, заставив Gelidus Corde исчезнуть. — Спасибо, я сохраню его. Бабушка снисходительно улыбнулась и собралась уходить из комнаты, бросив на ходу одну единственную фразу. — Будет лучше, если он сохранит тебя.***
Вокруг было темно, я цеплялся за странные выступы, с которых постоянно соскальзывали мои руки. Впереди тлел жалкий огонек, к которому я так отчаянно стремился, но стоило мне приблизиться к нему, как он улетал прочь, продолжая дразнить издалека. — Тебе помочь? — голос Мариссы раздался позади, я резко развернулся, стараясь не упасть. Два дорогих кресла, украшенных кровью. Два человека: убийца и убитый. Сердце остановилось, стоило Себастьяну улыбнуться мне, когда голова Мариссы безвольно упала с плеч и покатилась по полу, превращаясь в обглоданный временем череп. Уступы вторили ее превращению, мертво смеясь надо мной…***
Я резко подскочил на кровати, мне не хватало воздуха, одежда липла к телу из-за холодного пота. Я поднялся на ноги и открыл окно, впуская пронзительный ледяной ветер в комнату. «Надо успокоиться», — я вышел в коридор, тихо спустился по лестнице, не желая разбудить Кетернию, спящую на диване в гостиной, и зашел на кухню. Вода действительно помогла привести мысли в порядок: я понял, что это был просто кошмар, и Себастьян был лишь плодом моего воспаленного сознания. Я налил себе еще стакан и пошел в гостиную, только чтобы убедиться, что стражница спала. — Кошмары? — ее голос встретил меня еще до того, как я успел шагнуть в комнату. — Ага, — честно ответил я, садясь на подлокотник, противно скрипнувший подо мной. — У тебя? — Тоже, именно поэтому я предпочитаю бодрствовать, хотя стоило бы поспать. Мы замолчали, я продолжал сидеть подле нее, потому что не хотел возвращаться в обитель ужаса. — Когда у меня в детстве бывали кошмары, первой ко мне всегда приходила мама, она старалась меня успокоить, но получалось у нее не всегда, — размеренно говорила Кетерния. — Тогда приходил папа. Обычно он разбирал антиквариат допоздна, говорил, что ночью просыпаются истории вещей. Именно поэтому он отправлял маму спать, брал меня под руку и вел к себе в кабинет, где я выбирала три вещи, а он рассказывал мне про них все, что знал. «Смотри, гравировка на кольце намеренно поцарапана: брак был неудачным, размер небольшой, значит, женское. Похоже, что кто-то в семье бедной Жозефины изменял. Я думаю, что это был муж, ведь его жена точно была дурна собой, красавице никогда не подарили бы такое дешевое кольцо», — Кетерния сделала вид, что показывает мне старинное украшение. — Когда закачивалась третья история, все кошмары уходили прочь, и папа вновь укладывал меня спать: теперь мою голову могла занимать только Жозефина и ее муж-изменник. Девушка вздохнула, укутываясь в одеяло. — Жаль, что сейчас такое не сработает… — Да, — с грустью подтвердил я ее сожаления. «Меня в детстве спасали от кошмаров? Или я сам справлялся?» — спросил я сам себя. — Та женщина на остановке, твоя мать, — я боялся, что она заговорит об этом. — Расскажешь о ней? Слова практически слетели с языка, но я остановил сам себя: я не хотел рассказывать ей сейчас. — Однажды, — пообещал я. — Что ж, мне не к спеху. С Рождеством, кстати! — в темноте мелькнула белозубая улыбка Кетернии. — Тебя тоже. И вновь тишина повисла между нами. Я не знал, о чем еще можно было поговорить, но очень хотел сказать хоть что-нибудь. — Саш, дай руку, — стражница притянула меня к себе. — Я решила, что все же стоит поспать и не только мне. Спокойной ночи. — Спокойной, Кетерния. Я неловко лежал около нее, пока не услышал, что ее дыхание выровнялось. Только после этого я позволил себе закрыть глаза. Кошмаров больше не было.***
Солнечные лучи проникли в гостиную, подсвечивая все золотом. Мне всегда казалось, что солнце особенно ярко сияет зимой. Кетерния мирно сопела в кольце моих рук. «Если все, что я чувствовал к Мариссе, было ложью, то я все еще люблю чертовку?» — спросил я сам себя, внимательно вглядываясь в ее лицо. Я знал ответ, но моя совесть не позволила бы мне быть честным с самим собой, я не мог поверить в эти чувства после смерти британки. Огненная стражница нахмурилась, промычав что-то невразумительное, затем она потянулась, ударив меня кулаком по лицу. — Доброе утро, — сказал я, позволяя растянуться предательской улыбке. — Доброе, — девушка перевернулась и вновь уткнулась лицом в подушку. Я лег на спину и рассматривал старый деревянный потолок, украшенный замысловатыми узорами. — Вставайте, надо завтракать, — бабушка спускалась по лестнице. Я подскочил с дивана, мягко потряс Кетернию, продолжавшую бурчать какой-то бред себе под нос, и пошел на кухню. Поставив чайник и стащив кусок хлеба, я упал на стул, чувствуя себя необычайно спокойным. Бабушка копошилась рядом, стараясь сделать яичницу. Кетерния все не шла и, хотя беспокоиться не было смысла, я все равно вернулся в гостиную. Я сразу понял, что что-то произошло: уже знакомый ужас застыл на лице у чертовки, склонившейся над телефоном; ее руки тряслись, она уже успела прокусить губу до крови. — Что? — тяжело спросил я. Было ясно, что Себастьян бы долго не прятался, он бы точно дал о себе знать в скором времени, но почему-то я был уверен, что у нас в запасе было хотя бы пару дней. Похоже, что это было не так. — Час… — прошептала стражница, поворачиваясь ко мне лицом, в ее глазах стояли слезы. — У нас всего один час, чтобы вернуться. Она показала мне телефон — я сразу узнал ее дом на фотографии, подписанной: «Остался час». Тетя Кетернии была в опасности, как и предполагала чертовка, а я ей не поверил. Меня словно парализовало на секунду: мысли вихрем неслись в голове в поисках решения. «Что делать? Я снова подвел ее. Должен же быть выход? Она меня не простит, если с тетей что-нибудь произойдет», — я рванул на кухню. — Бабушка, как ты перемещаешься в пространстве? — женщина слегка вздрогнула, испугавшись. — Объявился? — это слово красноречиво говорило о том, что бабушка предполагала такой исход и тоже считала наш визит ошибкой. — Сосредоточься, собери энергию и швырни ее в то место, что представляешь в голове. — Это все? — Кетерния влетела в комнату, застегивая кофту на ходу, она была бледнее мертвеца. — Нет, это будет мучительно больно и затратно в плане энергии пока вы еще не побывали в Совете и не получили… — Сейчас не до этого! Просто скажите как это сделать! — огонь на плите с шипением охватил чайник. — Мне нужно домой! Сейчас же! Бабушка еле заметно поморщилась: она ненавидела, когда ее перебивают. — Возьмитесь за руки, так вас скорее всего не разбросает по всему свету, и отправьте энергию туда, куда вы хотите, — сумбурно объясняла женщина, попутно расставляя нас так, как это требовалось. — А затем просто представьте, что здесь вас уже нет и все. — Чудесно, ты готов? — Кетерния посмотрела на меня, я неуверенно кивнул, вспоминая ее квартиру, а точнее только кухню, где когда-то давно говорил с Бостоном. — Надеюсь, что у вас все будет хорошо, — бабушка с грустью проводила нас взглядом. — Мы еще… — я отправил силу прочь и, казалось, тело уже само не хотело оставаться на месте. Я вновь оставил Норвегию позади.***
Вокруг меня бы сплошная холодная тьма, я не мог дышать. Я вытянул руку и нащупал лед — глухой грохот — я вынырнул на поверхность, жадно глотая воздух. Я переместился в Неву, лишь слегка промахнувшись: дом Кетернии возвышался на набережной. — Кетерния! — крикнул я, не замечая чертовки рядом с собой. Я нырнул под воду, рассеивая энергию: ее не было поблизости. «Может, она не промахнулась», — с надеждой подумал я, заставляя воду вытолкнуть меня на лед, скрипящий под ногами. Снег медленно несся к земле. Во дворе было пусто, ни одно окно не горело живым светом. Витраж над дверью подъезда выглядел мертвым. Я прикоснулся к замку, промораживая его насквозь — дверь легко открылась, жалобно скрипнув. Внутри было тепло, капли с моей одежды с грохотом падали на ступени, пока я бежал наверх, надеясь, что Кетерния будет там. Черная дверь слабо отражала серый свет, лившийся через окно. Золотая цифра шесть выглядела зловеще одинокой. Я осторожно прикоснулся к ручке, но дверь открылась сама. Я в нерешительности сделал шаг вперед, создавая в руках несколько ледяных кинжалов, источавших слабый голубоватый парок. Я хотел позвать Кетернию, но сам остановил себя: я не знал, кто ждал меня в полутьме. Я прислушался, «заглядывая» в каждую комнату, но везде было пусто. «Чересчур тихо», — настороженно подумал я, проходя на кухню. Я сел на диван, осматривая комнату, словно видел ее впервые. Ничего не изменилось с того разговора между мной, Бостоном и Кетернией, но странный привкус витал в воздухе. Я взглянул на холодильник и замер: около той самой фотографии была записка: — Крыша, — слово эхом отлетело от стен, отдаваясь грохотом в ушах. Я не знал, был ли отдельный выход туда, поэтому просто открыл настежь окно на кухне, вынул сетку и выглянул наружу. До карниза было метра три, а до земли четыре этажа. Я не боялся высоты. Я встал на отлив окна и сосредоточился, позволяя силам вырваться наружу. Воздух задрожал вокруг меня, когда я прыгнул, лед стремился поймать меня, но ветер справился без него — я глухо приземлился на заснеженную крышу. Тяжелые свинцовые тучи грозно нависали над нашими головами, снег осколками обрушивался на землю, заметая следы, завывания ветра вторили ему. — Я ее не трогал, она неудачно переместилась, — Себастьян сидел на корточках подле Кетернии, лежащей без сознания; ее грудь мерно подымалась. Ярость волной поднялась во мне, я занес кулак для удара, но, взглянув Леруаморо в зеленые глаза, замер. Я искал внутри него человека, но увидел лишь непреодолимую боль. Страж поднялся, отряхнув черный плащ, чему-то рассмеялся, а затем повернулся ко мне. — Неужели даже не спросишь, почему? — он пытался меня раззадорить. Я молчал, думая, как можно спасти Кетернию. — Да, я бы тоже не спрашивал, просто бы убил, — Себастьян взглянул на меня с мольбой, его руки тряслись; казалось, что он сходил с ума. — Я бы с удовольствием умер, но не могу. Он был совершенно безумен. — Ты не хочешь закончить все до того, как она проснется? — Леруаморо кивнул в сторону стражницы. — Она любит вмешиваться, а это может обернуться плохо для нас всех. — Ты… — мое сердце сковал холод, под которым клокотала лава. — Я — убийца. Что ты с этим сделаешь? — садистская ухмылка расплылась у него на лице. Я чувствовал, как силы иголками впивались в кожу, моля, чтобы я их отпустил, но его поведение казалось мне странным. «Что с ним?» — спросил я сам себя. — Не мешкай, Александер, — Себастьян поднял левую руку, вызывая пламя. — Мне не терпится начать… Тогда я размахнулся, посылая в него воздушную ударную волну. Он не сдвинулся с места, лишь слегка покачнулся. Улыбка не сходила с его лица. — Что, никак не отреагируешь? Я сглотнул, понимая, что произошло: каждый унаследовал силы Мариссы. Себастьяну, похоже, подчинялся воздух. «Драться только водой?» — я пытался построить стратегию, но не мог, один вид Леруаморо заставлял мурашки бежать по спине. — Ты сошел с ума? — я не знал, почему спросил именно это, а не накричал, обвиняя в убийстве. Огненный страж опешил и опустил руку вниз. Его глаза бегали из стороны в сторону, а бледность словно впиталась в кожу. — Нет, совсем нет… — шептал он. Кетерния пошевелилась. Нужно было действовать сейчас. Моргенштерн сам появился в руке, отдавая приятной тяжестью. Я побежал на Себастьяна, нашептывая заклинания — земля порастала ледяными кристаллами, словно луг цветами. Я замахнулся, не обращая внимания на то, что противник даже не пытался защищаться. Удар пришелся по правому плечу, а иглы воткнулись в ноги. Но Себастьян продолжил стоять, внезапно повернувшись ко мне. Моргенштерн разбился, разлетаясь на мельчайшие осколки, смешивавшиеся в воздухе со снежинками. Иглы не достигли цели. Я купился на каменный щит, спрятанный за воздушным. — Неплохо, — Себастьян схватил меня за левую руку и вывернул ее. Хруст, долгая секунда без боли, но затем вся кисть запылала огнем, я пытался сдержать крик. Я замахнулся правой рукой, отправив туда всю энергию — ледяная перчатка легко вошла в плечо Леруаморо, впиваясь в мясо. — Ты же знаешь, что я не убью Кетернию? — огненный страж, слегка поморщившись, посмотрел мне в глаза и вынул мою руку из плеча. — Мне нужен был только ты. Пламя охватило меня, я попытался отойти, но стебли с шипами заставили меня прирасти к обледеневшей крыше. Я с трудом удерживал водяной щит, но и он был готов треснуть в любой момент… Снег запылал, собираясь в вихри. Я выглянул из-за плеча Себастьяна, сосредоточенного только на мне: огонь с каждой секундой приближался к груди, намереваясь выжечь мое сердце. Она была там, глаза чертовки горели злобой и ненавистью. — А я не прочь убить тебя, — голос Кетернии рассек треск огня. — А-а, —Себастьян только успел обернуться, когда она вонзила катар ему в спину и провернула. — Тебе лучше присесть. Его руки ослабли, а ноги подкосились, он действительно мог упасть в любую секунду, но что-то его остановило. Я рухнул на землю, кожа шипела от огня. Стражница вскрикнула: Себастьян вонзил в ее руку шип, разъедавший кожу. — Умри, — бесстрастно прошептал я, метнув Gelidus Corde в него, но парень мгновенно прикрыл сердце ладонью. Я знал, что этот кинжал уничтожал плоть, замораживал людей заживо: рука Себастьяна только вступила в этот болезненный процесс. — Как жаль, что ты умрешь, — медленно выговорил Леруаморо, поднимая правую руку. Я не понял, когда упал на спину. Не сразу осознал, что грудь была выжжена насквозь. Не почувствовал, что тепло, окружившее меня, было моей же кровью. Я потерял себя. — Ну, здравствуй, — рыжеволосый мужчина, возвышавшийся надо мной, заглянул в блокнот, что держал в руках. — Александер Кай Бьёрн Йенсен. Меня зовут Кристофер Хайд, я — смерть. Ты можешь звать меня мистер Хайд, а лучше вообще никак меня не зови. Я попытался заговорить, но не смог. — А, ну, конечно. Ты умираешь, у тебя осталось буквально минут семь, — смерть сверился с часами. — Семь минут и тридцать четыре, тридцать три… Ну, ты понял. Знаешь, меня прокляли: во всем виновата пошлость Лондона и та прекрасная демоница… И вот, один теперь сидит в тюрьме, а на меня повесили вас, стражей. Вы, кстати, мрете последнее время как мухи, вот в течение часа умрете вы все, а мне только души собирать… Я отдаленно слышал, как Кетерния сражалась с Себастьяном, но ничего не видел. Я постарался приподняться, но мое тело будто весило тонну. — В прошлый раз, когда ты умирал около того борделя, я следил за тобой издалека: ты был в лучшей форме и мог выбирать, жить тебе или умирать. А сейчас ты бесславно закончишь свои дни, как и все стражи. Ах! Тебе, я смотрю, очень интересно сражение, что разворачивается на крыше. Ну, смотри, парень уже на грани, а девушка будто сошла с ума, она продолжает атаковать его, даже рыдая. Женщины! — мистер Хайд упал на землю рядом со мной и продолжил тараторить. — Так-так, ты держись, у тебя еще пять минут. О! Девушка, как там ее, а, Кетерния Люсент. Чертовы Люсент! Она поняла, что ты умер. Неужели у нее есть туз в рукаве? Ого! Свинцовые облака заиграли отсветами молний. Далекий треск эхом разнесся по Санкт-Петербургу, затем я отчетливо услышал, как что-то сорвалось с крыши. «Или кто-то», — мысли медленно текли в голове. Я рвано вдохнул, чувствуя, что кровь бурлит в горле. — Все, один уже упал, умрет через десять минут. Это в вас плохо, стражи, даже на грани смерти пытаетесь регенерировать. Будь ты человеком, давно помер бы уже. Мгновенно, я бы сказал. Так-с, Люсент идет к тебе, а она сильна, раз после такого держится на ногах… «После чего?» — кричало мое сознание, утопая в предсмертной агонии. — Смотри-ка… Кетерния нависла надо мной. Ее лицо было багровым от крови, украшенной дорожками от слез. Ее трясло, она занесла руку надо мной, на ней не было двух пальцев. Я кричал, но она не слышала, я пытался вырваться, но она не видела, я умирал — это все, что она знала. — Не плачь, я рядом… — Пф! — смерть отошел в сторону, исчезая из виду. Я не чувствовал, как ее руки касались моих плеч, но я видел, как она жмурила глаза, стоило ей увидеть мою рану. — Знаешь, я его убила, — она наклонилась ко мне, заглядывая в глаза. Обжигающие слезы упали ко мне на лицо, согревая в последний раз. — У тебя осталась минута, — я не знал, где стоял мистер Хайд, но его голос отчетливо прозвучал у меня в голове. «Я столького не сказал ей», — в отчаянии зашептала моя душа, рвавшаяся из тела. По небу плыли тяжелые свинцовые тучи, заснеженную крышу залило алой кровью, снег белоснежным одеялом укрывал нас, а ветер завывал, скорбя по нам. Стражница умирала со мной. — Я отдам тебе все, и ты будешь жить… — вдруг прошептала она. Я внутренне содрогнулся, вспоминая эти слова, что преследовали меня, когда мы только встретились. Эта крыша, это небо, этот шепот… — Ну, сколько можно-то? — слова смерти утонули в резком грохоте, который словно разрушал все вокруг. Лицо Кетернии на несколько секунд осветилось белоснежным блеском, исходившим от ее рук. Она искренне улыбалась мне, продолжая плакать. — Точно, так правильнее всего, — прошептала она, ее глаза закатились. Сердце глухо забилось в груди. — Чертовы стражи! Все померкло.***
Мягкий снег медленно таял на щеках, стекая за шиворот. Ветер шумел над головой, заставляя мои волосы слабо трепетать. Я не решался открыть глаза. Я только слушал. В какой-то из квартир в доме бегал ребенок, задорно хохоча, во дворе хлопнула дверь машины, по набережной шелестели шины, меся коричневую грязь, Нева глухо билась о гранитную набережную, подо льдом плавало несколько рыб, шарахавшихся от мусора, расположившегося на дне, деревья звенели сосульками, украшавшими их ветви… Все жило. А я? Я жил? Я нерешительно сжал пальцы, чувствуя, как тепло от движения медленно расползалось по руке. Я глубоко вздохнул — легкие обожгло холодом. Я позволил себе открыть глаза. Небо было все таким же, как и раньше, — серым. Снег продолжал укутывать землю. Я коснулся ладонью груди. Сердце билось, даже следа от ранения не осталось. Я продолжал жить. Я оглянулся и почувствовал, что плачу, глупо улыбаясь. — Кетерния, — она лежала рядом, я мягко коснулся ее плеча. Она безвольно упала на спину, ее глаза остекленели, а лицо было белее снега. Я отшатнулся назад, вновь забившееся сердце отдалось болью, а ушедшая агония вернулась, затмевая сознание. Я не понимал, что произошло. Казалось, будто лихорадка охватила мое тело, заставила меня помешаться и потерять остатки рассудка за секунды. Душа глухо кричала от боли. Я впал в забвение, более не контролируя себя. — Пошли домой, Кетерния, — мои руки подхватили ее безвольное тело, ноги на секунду подкосились, но силы, клокотавшие внутри, помогли мне. — До дома так далеко, пешком не дойду… Может, полетим? Мы, ледяные стражи, умеем так делать… Ты главное не бойся, я удержу тебя. Я подошел к краю крыши и взглянул вниз. Даже сквозь туман, поработивший голову, я разглядел окровавленное тело на тротуаре. Я резко оттолкнулся от земли, почувствовав необычайную легкость. Будь я собой, я бы не поверил, что действительно летел, но это было реальностью. Облака обволакивали нас приятной прохладой, а ветер насвистывал навязчивую мелодию, засевшую в голове. Под нами текла Нева, громко возмущавшаяся нашей глупости. — Вас могут увидеть, — гремела она. Я блаженно улыбнулся, притягивая Кетернию поближе к себе. Мгновение, и нас уже было не видно. — Хорошо быть настоящим стражем, так? — спросил я, но не получил ответа. — Ты так молчалива. Замерзла, наверное? Тут я не помощник… Ну, ничего, вот уже и наша крыша. Я постарался приземлиться, как можно мягче. Каждый шаг оставлял на снегу окровавленный след. Я слегка кивнул головой — люк в квартиру с грохотом распахнулся. — Смотри, тут так тепло… Я аккуратно опустил ее вниз, а затем спрыгнул сам, вновь подхватывая ее на руки. Я не обращал внимание на то, что ее кожа была холодна, как лед, а сердце не трепетало в груди. Я сбежал вниз по лестнице и подошел к дивану. Слабые пятна крови все еще проступали на обивке. Я бережно положил девушку на него и сел на пол подле нее. — Ну, грейся, как только тебе станет лучше я заварю чаю, мы сядем прямо тут и будем смотреть кино вместе. Ты что еще не видела? — я встал на ноги, думая взять ее ноутбук, чтобы найти очередной фильм. — А, потом скажешь. Я вновь сел рядом с ней, ожидая, когда она откроет глаза и улыбнется. Так прошел час. Помешательство медленно отступало, возвращая мне власть над разумом. Однако я бы хотел, чтобы оно никуда не уходило, а позволило мне остаться в сладком неведении. Я отвернулся от стражницы. Я должен был признать. — Кетерния умерла, — слеза скатилась по щеке. Я окончательно сломался. Все рыдания, что я прятал внутри, вырвались наружу. Я больше не мог молчать. История о моих родителях, то, что я стер из памяти Кетернии, любовь к Мариссе — я все рассказывал трупу той, кого любил. Сердце рвалось на части. — Ты ведь обещала быть рядом, — я повернулся к ней и схватил ее, в отчаянии притягивая к себе. Тяжесть смерти окружила меня. Сам я ее не боялся: я ждал этого покоя, когда сердце остановится, а разум перестанет в исступлении звать на помощь. Я верил, что каждый, кто умирает, находит свое место, будь то Рай или Ад, а, может, даже Чистилище. Наверное, Марисса уже встретила Кетернию в Эдеме, а Себастьяна занесло прямиком в Преисподнюю. Только я остался здесь и ждал, когда смерть вернется за мной, заявив, что все это — предсмертные видения. Но время текло, а я все еще чувствовал, как бьется сердце, как холодна Кетерния… Я все еще жил. Если бы ко мне сейчас кто-нибудь зашел, то он бы точно отправил меня в лечебницу. «Или убил», — мысль о смерти ублажала сознание. Наверное, будь Кетерния жива, она сказала бы мне жить. Нет, даже приказала бы, мило нахмурив брови. Но она умерла, больше она никогда не будет ругаться на меня. Я ждал чуда, как тогда, во сне: приплывут мерроу, одна из них пожертвует собой и спасет чертовку… Такого бы никогда вновь не произошло, хорошего должно быть понемножку. Каждая минута, что я цеплялся за Кетернию, все больше и больше стирала меня нового: того, кого создала огненная стражница. Я возвращался в начало. Ведь, чтобы ожить, стоило вернуться на старт? Усталость съедала тело, глаза предательски слипались, хотя я пытался запомнить все черты ее лица, каждую бледную веснушку, даже самый мелкий шрам на руке. Я прятал от себя обрубки ее пальцев: моя Кетерния была идеальной. Наконец я больше не чувствовал в себе никаких сил: долгожданный сон забирал меня в свои объятия. Я сомкнул веки, оставляя ее одну. — Прощай, — прошептал я, отпуская бездыханное тело и сползая на пол. Морфей уже творил свои чары, не позволяя ослепительному свету жизни разбудить меня от безмятежного сна…