***
… Где-то там маленькая женщина, одетая в бело-голубой вышитый плащ, медленно прогуливается среди цветов, грустно улыбается чему-то, ясному только ей одной – маленькая, мудрая, бессмертная женщина, одетая в старость, как в карнавальный костюм, с волосами седыми, как теплый нетающий снег, и глазами зелеными, как холодная бездождливая весна. Женщина смотрит в небо, печально улыбается ветреному эху, теребящему белые прядки на висках. Женщина – знает. Все. Но не поможет.***
… не поможет, никто не поможет, некому, некому помогать. Белый жар сжигает изнутри, так хочется пить, но некого позвать, их нет… Никого из них нет… … нет?.. … А ведь должны, должны быть!.. Откуда эта уверенность? Откуда это чувство, что есть в мире рука, на которую всегда можно опереться, которая удержит над любой пропастью, берег, на котором всегда ждут… Берег. На котором. Всегда. Ждут. Имя… Имя, похожее на шелест волны, на шепот дождя, на мерный шаг ноги, ступающей по песку. Твердая рука, спокойные глаза, негромкий голос, улыбка, едва заметная в углах плотно сомкнутых губ… теплая. Ровное, легкое дыхание. ... Я знаю тебя?.. Я знаю тебя! … кто ты?.. … Тебя тоже не было?..***
... Где-то на другом краю сияющей черной бездны высокий человек с уставшими серыми глазами и белыми нитями в темных волосах подходит к окну и, распахнув раму, жадно вдыхает влажный речной воздух – но не чувствует свежести. Ему кажется, что он задыхается. Ему кажется, что он опаздывает. Вот только он никак не может понять, куда.***
…Серо-синие глаза… море. Мягкий, ровный голос… теплый серый песок. Белые складки плаща… прохладный ветер. Сдержанная незаметная улыбка… луч солнца сквозь серые облака. Имя. Имя, шелестящее на ветру, теплое и прохладное одновременно. Имя… шаги на сухом песке, мерное дыхание волны. Имя друга.***
Где-то в просторной пусто-светлой комнате человек поднимает глаза к потолку, невидяще смотря на пляшущие тени от гаснущих поутру фонарей. Новый день несет с собой пустоту, никто не пришлет безмолвный зов в самое (не)подходящее время, никто не заявится с сотней вопросов и веселых нелепиц… Никто. Человек часто видит тревожные сны. После каждого такого сна он позволяет себе несколько жадных, рваных, долгих вздохов – прежде чем начинает дышать привычно-ровно, на неизменный счет. И эти длинно-короткие глотки воздуха кажутся ему горькими, как табачный дым из другого мира. Эти глотки – единственное, что хоть как-то напоминает жизнь. Сны не дают ответа. Снова и снова в ответ на его зов откликается только пустота.***
…пустота… …сухой кашель, тяжелое дыхание, ослепшая память разрывает вены, выступает холодной болезненной солью на лбу, пальцы комкают клетчатый плед. …быть – это больно… Все закончится скоро. Один шаг до грани – а за ней – восхитительно сладкое сияющее ничто, безграничная свобода не-бытия, не-памяти, не-времени. И, как шелуха, слетают остатки жизней, воспоминаний, миров и имен – как сухая короста с давно зажившей раны… так давно, что уже нет нужды об этом помнить… … уже скоро… Цветные камни впиваются в память, тянут обратно в бытие, и ветер стряхивает их – досадливо, гневно, отчаянно, сражаясь за свое вечное, выстраданное право – не быть. …быть – это больно… Мир – пустой хаос, кипящее огнями ничто – но где-то там, в безумной круговерти, есть, есть окно… Что за ним?.. Кто за ним?.. Стекло бликует, не рассмотреть лица, видно только руку у края рамы… Ветер бьется в окно: открой. Открой! … Или… лучше – не открывай?!***
Человек в пустой светлой комнате зовет раз за разом. Он с трудом удерживается от гнева и отчаяния – и зовет раз за разом, почти точно зная, что услышит лишь тишину – и все же надеясь снова и снова. Как много раз до этого. «Где же ты, Макс?..»***
… шелест дождя… …хриплое, тяжелое дыхание, голова мечется на подушке туда-сюда, ткань горячая, влажная, царапает кожу, жжет кипятком, яд гуляет по венам – хмельной, тяжкий, едко-густой, пузырящийся и шипящий. Яд выступает на губах соленым и горьким, болью и памятью. Дождь бьется в намертво запертое окно, зовет настойчиво, плачуще и тонко, рассохшаяся рама дребезжит от града прозрачных капель – но не поддается. Дождь звенит – и в звоне его – тревога. … уже совсем скоро…***
Где-то в светлой просторной комнате высокий человек стоит, вцепившись пальцами в подоконник, сгибаясь под тяжестью невидимой ноши, и ровно, механически дышит на двенадцать. Человек знает, что будет ждать. Если нужно – будет ждать вечно. Но тот, кто уже почти не может отозваться с другого конца призрачной нити – ждать не может. Уже почти не может. Человек чувствует, как (не)его время последними каплями утекает сквозь пальцы.***
…больно, слишком больно дышать, слишком горячо в груди, слишком режет глаза. Слишком горько сердцу. Он устал, слишком, слишком устал. Он хочет, чтобы все это прекратилось, неважно как, только бы прекратилось поскорее, но… …только вот дождь… Дождь звенит – и в звоне его – отчаяние. Дождь звенит – и в звоне его – надежда.***
Человек шагает в давно подаренные ожившие сны, туда, где между морем и небом лишь тонкая нить песка, а между невозможным и возможным – лишь тонкая грань надежды. «Где ты?..» Человек на берегу моря давно забыл, что такое страх. Но каждое дрожание невидимой струны отзывается холодом у него под ребрами, пульс звенит в висках, перемежаясь невыносимо долгими мгновениями пустоты. Серые глаза смотрят в небо. Его губы сомкнуты в нитку, зрачки черны и тверды, как наконечники стрел. Человек на берегу моря давно перестал придавать значение боли. Но струна натянута так сильно, что он дышит на пол-вдоха, чтобы она не порвалась. И при каждом невидимом рывке прикрывает глаза, из которых рвется наружу буря. «Где ты?!..»***
… Голос. В нем – теплота и спокойствие, шелест волн и шорох шагов на песке, шелест книжных страниц и шелест вздохов, ровных, как волны. В нем – опасность и сила, голубой огонь и лед, белизна и безмятежность. В нем – забота и ирония, тщательно спрятанные за невозмутимостью. Голос. Единственная нить, что держит у края пустоты. Там – смеющийся холод ничто, влекущее, манящее небытие, там нет страха, боли, там нечего терять, некого звать, боясь, что не дозовешься, там нет душераздирающей тоски, там все и ничто, там – свобода. Здесь – кричащая какофония воспоминаний, тоски по несбывшемуся, невозвратимому. Здесь приходится снова и снова биться о невозможное, разрывать себя в клочья и собирать вновь, сходить с ума, хохоча от отчаяния, истекать ужасом и счастьем, снова и снова насаживать сердце на иглу надежды, рассыпаться на галактики и сгорать миллионами звезд, и вспыхивать вновь, днями, ночами, запахами, звуками, ударами пульса – жить. Жить – это больно. … жить – это… чудесно!..***
- МАКС?!..***
Имя… Имя!!! Имя дергает за душу, огненной нитью выворачивает ее наизнанку, острыми краями памяти – внутрь, в самое сердце, тянет… Нить… Тонкая, тонкая нить, тоньше волоса, тоньше луча, тоньше паутины, тоньше дыхания – неразрываемая, огненная, нить режет сердце, режет память, режет ладони, больно, отпусти!.. Не отпускает. Лишь крепче держит, лишь глубже врезается в душу. «Прости. Сейчас так надо». Голос. Негромкий и ясный, спокойный, теплый голос. Хорошо знакомый, знакомый всегда, с самого начала, где бы это начало ни было. Голос. Он как стержень, как нить в пустоте. Теплая, светящаяся нить. Нить, что не порвется. … кто ты?.. Память – прозрачное озеро – исходит трещинами, пустота колышется, как воздух, опадает дождем, застывает зеркальной гладью, рассыпается на тысячи отражений, ослепляет, сияет, взрывается голосами, запахами и звуками, трещины расходятся стремительно и жадно, взвиваются огнями, смехом и холодом, перехватывают горло, испепеляют – и с размаха швыряют в сверкающе-жутко-прекрасную пропасть жизни – и он падает, падает ввысь, исчезая, растворяясь, беззвучно крича, истекая цветной кровью неприснившихся миров, он падает и падает и падает, и падению нет конца и… Рывок. Нить. Держит. Он рвется, кричит, слепнет от многоцветья, рассыпается в клочья – но держит. Он кричит, мечется, рвется в обморочную пустоту – но держит. Быть – это больно… И – упоительно сладко. Чудесно, тепло, ветрено-звездно, опьяняюще, головокружительно, жутко и невозможно прекрасно. Быть – это единственно верно. Быть – это восхитительно неизбежно. И нить – не нить уже, а рука, крепкая, теплая, несокрушимо твердая, с длинными пальцами, исписанными тонкими черными рунами. Очень знакомая рука. Теплая. Рука, которая не отпустит никогда. Рука друга.***
…Море шумит немного похоже на дождь. Он со всего размаха падает лицом на мокрый берег, кашляет, мотает головой, вытряхивая из волос песчинки. Они незлые, не колючие, но надоедливые, словно этот пляж – большая любопытная собака, любящая обниматься. Нет, он совсем не против собак и, в общем-то, не против с ними пообниматься, но не так же бесцеремонно! Он фыркает, протирает глаза и оглядывается. Замирает, глядя на море. На фигуру человека в длинном белом плаще, неподвижно стоящего у самой кромки волн спиной к нему. Он резко выдыхает, делает шаг назад, спотыкается, не замечая этого. Губы его беззвучно шепчут какое-то слово. Имя. Человек на берегу не шевелится. И тогда он бросается бежать. До моря совсем недалеко, всего дюжину шагов, но ноги, как назло, вязнут в песке, волосы лезут в глаза, а в самих глазах почему-то расплываются мокрые цветные пятна. Но он все равно бежит, бежит так быстро, как может, запинаясь, падая и отряхивая с колен приставучие песчинки. Он бежит, захлебываясь воздухом, потому что легких вдруг становится слишком мало, а сердца наоборот – слишком много, и потому что очень боится проснуться, прежде чем успеет сделать… …последний… …шаг. … Человек на берегу моря стоит, глядя прямо на солнце, и не видит ничего. Его брови сведены дугой – то ли страдания, то ли радости, настолько сильной, что она равна боли. Его ладони стиснуты так, словно он держится ими за воздух, чтобы не рухнуть в пустоту. Пропуская вдохи, человек молча считает шаги за спиной. Двенадцать… десять… шесть… и дышит ведь опять неравномерно, придется учить с самого начала… четыре… споткнулся, никогда под ноги не смотрел, и как только жив еще … три… жив, Темная Сторона, жив!.. два… ... один. … – Шурф?!. Человек беззвучно выдыхает и закрывает глаза – на одну, бесконечно долгую, секунду. Потом открывает их. Потом оборачивается.