Delicious

      Карандаш движется почти непрестанно, то плавно, то быстро — вдохновенно, оживляя бумагу, выводя на ней прекрасный образ. Пит увлеченно повторяет на листе все тени и плавные линии, раскрытые перед ним, и не сразу замечает, что давно уже притихшая гостья тихо спит, прислонив голову к прохладному стеклу. — Китнисс. Китнисс…       Осторожные звуки её имени заставляют девушку очнуться от легкой дремы. — Прости. Я виноват. Заработался и не заметил, как время пролетело.       Капитолиец растирает руки и лоб, вдруг ощутив усталость своего тела, и хмурит брови, когда Китнисс начинает тереть кулаком веки. — Ничего страшного.       Но она врет, потому что мышцы ног неприятно тянет, и хочется лечь на мягкую постель, забыться сном. В сонную голову не сразу возвращается мысль, зачем Китнисс вообще здесь; первыми приходят воспоминания о том, что она говорила Питу и как было легко от этих разговоров. — А рисунок? — вдруг спрашивает гостья, заметив, как быстро собирает и складывает по местам свои карандаши и планшет художник. — Я хотела бы увидеть, над чем ты так долго работал.       Пит некоторое время стоит на месте, рассматривая работу, прежде чем молча передает девушке лист.       В девичьих глазах что-то загорается, когда Китнисс наконец видит себя – нет! - не себя, а кого-то прекрасного — в таких живых серых тонах. Пересохшие губы раскрываются, чтобы выпустить слова, которые все никак не могут собраться в голове, и она всего лишь вскидывает смущенный и благодарный взгляд к капитолийцу. — Я не думала, что могу быть такой красивой, — выдыхает она и старается сделать вид, что совсем не боится своих слов. — Не говори глупостей, Китнисс. — Пит подходит к подоконнику так, что его бедра прижимаются к грани доски, и осторожно тянется пальцами к порозовевшей щеке. — Ты всегда красива. Это изнутри…       Невесомым движением парень прихватывает темную прядь волос и гипнотизирует гостью. Вместе со страхом к Китнисс возвращается что-то рожденное совсем недавно. Кожа загорается, и становится трудно дышать.       Нужно сделать то, чего от неё сейчас хотели бы, думает Эвердин и плавным движением чуть подается вперед. Когда Пит ловит взгляд серых глаз, прежняя уверенность вдруг утихает, и Китнисс в ожидании не отводит глаз. По губам проходит легкое покалывание, и его сменяет влажное тепло выдоха.       Сухая разгоряченная кожа прикасается к самому краешку женского рта, от чего в горле вырастает комок сбитого дыхания. Чужие губы едва ощутимо и медленно скользят по её собственным, и горячий выдох другого человека касается языка. И ощутимее всего в этот момент только дыхание.       Китнисс прикрывает глаза от смущения, страха и странного влечения, чуть ведет головой и плотнее прижимается губами. Еще несколько бесконечных секунд, пара касаний и движений, и Пит медленно отстраняется, по-прежнему не раскрывая век. — Мой день рождения закончился почти два часа назад, — шепчет он.       Но девушка стыдливо прячет взгляд и не находит, что сказать в ответ. — Тебе нужно поспать. Я отведу тебя в комнату.       Китнисс видит, как отдаляется капитолиец и в который раз протягивает ладонь, на которой, теперь она знает, судьба начертила звезды.       Прежде, чем выйти из комнаты, девушка еще раз осматривает её, думая, что больше никогда не сможет сюда вернуться.       Пит вновь идет по темным коридорам своей квартиры, но теперь уже обратно, наверх. И Китнисс вдруг понимает, что больше не страшно, как было прежде. — Не хочу, чтобы ты спала в комнате, где иногда остаются друзья, поэтому займешь комнату моей сестры.       И вновь перед Китнисс раскрывается дверь. Она следует за мягкой рукой в небольшую комнату с окном, выходящим на тот же самый пейзаж, что и в мастерской. — Но я думала, что ты живешь один.       Капитолиец вновь щелкает выключателем, наполняя комнату светом, и встает чуть позади гостьи, самыми кончиками пальцев прикасаясь к её спине. — Да, один, но моя малышка остаётся здесь, когда приезжает.       Китнисс чувствует через упругую ткань платья, как легко прижимаются его руки, и не может понять, то ли Пит просит разрешения на большее, то ли ему достаточно и этого. — Ты спрашивал о моей семье, а о своей так ничего и не рассказал.       Коснувшись завитка волос, Пит шумно выдыхает и улыбается. — Не думал, что тебе это может быть интересно.       Наконец он обходит гостью и подхватывает покрывало с кровати. — Моя семья немного странная, хотя это не новость в Капитолии. Мама, как ты уже поняла, давно умерла. Отец нашел ей замену через пару лет, женился во второй раз. В этом браке и появилась Бро́ни. Из всей своей родни я люблю её больше всего, потому что и она любит меня. Со старшими братьями я почти не общаюсь. Живу один с шестнадцати лет, когда уже и отец почувствовал, что я мешаю.       Китнисс не двигается с места, впитывая, вслушиваясь, наблюдая за медленными движениями парня: как он поправляет для нее постель, достает пару полотенец из комода. — Порой мне кажется, что эта квартира слишком большая для меня одного и эгоистично занимать такие хоромы. Но это мой дом, здесь живет память.       Пит затихает, прежде чем повернуться к Китнисс. Её глаза помутнели от усталости, и веки стали тяжелыми, но они не моргают, когда Мелларк снова оказывается на расстоянии поцелуя. — Я испачкал тебя карандашом, — улыбаясь, говорит он и трет нежную щеку большим пальцем, пока серая грифельная полоса не исчезает, а затем отирает ребро ладони о свои брюки. — Прими душ и отдыхай.       Китнисс прикусывает внутреннюю сторону губы, нервничая, молчит, старается смотреть уверенно. Но Питу она кажется безумно хрупкой, и он позволяет себе мягко обхватить тонкую женскую шею с бьющейся жилкой и прижимает губы к виску девушки. — Спасибо за чудесный день рождения.       От глубокого шепота становится тепло, но Китнисс овладевает мысль, что будет неправильно отпустить сейчас Пита, не сделав того, что от неё требовали. Только тело налилось свинцом, а капитолиец оставляет гостью одну и, прежде чем закрывает дверь, говорит: — Спокойной ночи, Китнисс. Если что-то понадобится, моя комната за стенкой. Не бойся просить.       Эвердин тяжело дышит, поправляя надоевшие бретельки платья, а за дверью слышны несколько тяжелых шагов и короткий щелчок замка.       Она — по-прежнему та же Китнисс, но только теперь ей это не кажется безопасным.       Спешно отыскав в комнате телефонную трубку, долго жмет на кнопку вызова: — Мне нужен Хеймитч Эбернети из гостиницы «Вавилон», — перебивает она воодушевленное приветствие капитолийки-администратора. — Прошу, подождите лишь пару мгновений, — вежливо отвечают на том конце провода, и вдруг раздается первый протяжный гудок.       Китнисс холодеет — не знает, может ли сейчас её кто-нибудь подслушать. И как только монотонный звук сменяется пьяным бранным бурчанием Хеймитча, девушка скидывает вызов.       Ей неоткуда ждать помощи.       Заказчик ясно дал понять, за что он платит и в какой степени рассчитывает на влияние президента Сноу на своих победителей. Китнисс должна переспать с Мелларком.       Нетронутые плечи покрываются мурашками. Девушка давит на грудь локтями перекрещенных рук, чтобы сжать воздух в легких, не дать себе заплакать. Но глаза все равно начинает резать после долгого дня, множества косметики и непрошенных слез.       Стопку полотенец в охапку и бежать в душ, чтобы спрятать под шумом воды свои отчаянные стоны.       Наконец платье отпускает стройное стан, позволяя двигаться в своем естественном покрое. Еще полминуты, и темная краска проливается косыми потоками от глаз вдоль всего тела, а завитки волос выпрямляются, длинными змеями липнут к смуглой спине.       Вода чуть колется, шипит, разрастается клубами пара по всей ванной комнате, и Китнисс вздрагивает, сгорбившись. Так горько в горле, и тянет в груди от рвущихся наружу рыданий. Открыв в немом крике рот, девушка оседает на пол кабины и вцепляется ногтями в упругие бедра.       Лучше бы это был Гейл, ведь так ненавидеть его она бы не смогла. Он хотя бы близок, никогда не покупал её, думает Эвердин. Но ведь даже тогда ей казалось бы все слишком неправильным.       Китнисс всегда ждет подвоха, лишь по внезапному шороху готовая вскинуть лук и нацелить стрелу. Где-то в глубине души затаилось желание довериться, но смерть слишком близко подходила к ней и заставляла вершить свои дела её руками, чтобы можно было перестать видеть в других рабов обстоятельств и впустить кого-то в свою семью.       Теперь стало слишком много людей, которые хотят оставить свой след в жизни победительницы. Бывало, что капитолийцы, поддавшиеся когда-то уговорам Хеймитча и выложившие на подарки для трибута свои деньги, хотели особого внимания и благодарности на каждом званом ужине, и Китнисс боится, что теперь они пожелают получить её благодарность более мерзкими способами.       Победительницу могут купить на домашний ужин или на тематический урок в какую-нибудь школу, могут заплатить за то, чтобы она прибрала чью-нибудь квартиру в одном нижнем белье или спела колыбельную похотливому богачу.       Когда-то в детстве Китнисс мечтала, что её семья будет жить также богато и чисто, как живут в Капитолии. Теперь мечта сбылась, но какой ценой!       Девушке становится противна молодость своего тела, которую все находят такой привлекательной. Слишком мало дней рождения она встретила и многим последним из них уже не была рада — в этом виновата смерть отца.       Пережив одно страшное потрясение, она смогла подняться и во всю силу своих возможностей защитить и вернуть к жизни крохи своей семьи. Сейчас она снова сможет подняться на ноги. У неё нет выбора, как не было и тогда.       Китнисс растирает лицо белым жидким мылом. Остается только отдышаться, досуха вытереть кожу, привести волосы в более приятный вид и хоть немного одеться.       Под парой полотенец девушка находит темную хлопковую футболку и странные штаны. Эвердин надевает их и не сдерживает смех, когда видит себя в зеркале: разноцветная ткань плотно облегает ноги и самый край доходит только до середины икр. Это ночные брюки сестры Пита, думает она. Но почему он дал их надеть? Футболка наверняка с его плеча — подходит по размеру —, а вот низ явно делает её смешной и обычной. Может быть, капитолиец хотел над ней пошутить или случайно достал штаны из ящика?       Девушка спешит снять излишне домашнюю вещь, чтобы не испортить намеченных действий и то, что принадлежит какой-то совсем незнакомой ей девочке.       В полумраке комнаты, на мягкой кровати Китнисс с трудом балансирует на грани сна и бодрствования, пока ожидает, что влага наконец высохнет на её волосах. Она лежит, раскинув руки, и смотрит на плавающие тени и лучи света на потолке. Распаренное тело словно готово растечься бесформенным желе, и сонная голова уже почти не держит мыслей.       Китнисс вспоминает бревенчатый темный потолок своего старого дома, потом сравнивает с беленым верхом в доме победителя: в новом доме по ночам тихо и темно, а в старом частенько бил свет от фонариков миротворцев. В этой спальне, кажется, озерная гладь над головой. Свет смешивается с тенью так ладно и плавно, что Китнисс начинает понимать — все это очередные капитолийские штучки. Но как хорошо было бы каждую ночь засыпать под таким «небом», вспоминать, как училась плавать, думает девушка. И голубые переливы совсем увлекают её в сон.       Мышцы ног сводит, как это бывает в ледяной воде озера. Китнисс вздрагивает и морщится от боли. Вокруг по-прежнему темно, значит, спала она недолго и, может быть, не успела еще напугать своим обычным ночным криком Пита, думает девушка.       Ноги долго приходят в норму, но это время Китнисс использует для того, чтобы убедить себя встать и просто пойти в соседнюю комнату. Пережить наконец этот позор, а потом попытаться уснуть.       Осторожно ступая, девушка оказывается в темном коридоре. Впереди стеклянная дверь знакомого ей балкона, за углом справа — лестница, которая все же привела её к спальне. Нужна всего лишь пара секунд, чтобы за четыре шага оказаться перед соседней дверью, но Китнисс растягивает это время. Она почти отчетливо слышит в мыслях голос Цезаря Фликермана: "Неужели наша Огненная девушка решилась! Конец веку невинности! Но прикрой попу, девочка, потому что нас могут смотреть дети". А потом раздается его громкий смех.       Китнисс машет головой, отгоняя слишком настоящие голоса в голове. Да, Капитолий вполне мог бы устроить шоу из потери невинности гордой победительницы — опозорить её на всю страну, признать рабыней президента, но, к счастью, Сноу приказал всем молчать.       Едва приоткрыв дверь, Эвердин осматривается. К её босым ногам по полу тянет прохладой. Окно напротив неё открыто нараспашку, но оно не пропускает ни одного звука даже по ночам шумного города. Слышно только тихое сопение Пита.       Приходится заглянуть в комнату, чтобы найти кровать. Китнисс почти не дыша оглядывается и видит спящего капитолийца в мягком полумраке комнаты. По голым ногам девушки уже давно бегают грызущие мурашки холода, а он спит, раскрыв голые плечи и живот. Такой неожиданный вид смущает, заставляя краснеть. Гостья знает, что ей должно быть стыдно, но она с непреодолимым интересом рассматривает подтянутое тело, закинутую над головой руку с проступающими мышцами. Пит выглядит во сне также спокойно и безобидно, как выглядел пару часов назад, разговаривая с Китнисс. Это рождает в ней желание верить, не ждать подвоха.       Дверь не скрипит, замок не щелкает — Китнисс достаточно осторожна в своих действиях. Она крадется к кровати, путаясь в мыслях. С чего же ей начать? Как далеко она сможет зайти?       Пит сейчас словно её жертва. Делай, что хочешь! Будь он дичью, а она — охотником с луком в руках, нечего было бы и думать: стрела в сердце. Но сейчас она — девушка, у которой должно быть одно оружие — нежность. Разве доводилось Китнисс быть с кем-то нежной? Джоанна учила её, как и где лучше прикасаться к мужчине, но Эвердин едва не тошнило в те минуты. Сейчас ей просто страшно, может быть, даже хочется, чтобы Мелларк проснулся и выгнал её из своей комнаты.       Только он спит, и ни на секунду не вздрагивает, когда Китнисс садится на самый край постели. Грудь и живот капитолийца мерно приподнимаются и опускаются. Кожа его такая чистая, светлая в полумраке ночи.       Китнисс припоминает слова Джоанны, что мужчинам должно быть приятно, если прикасаться к низу их живота, но ей это противно. Приятнее вспомнить, как Пит гладил её лицо, — это она сможет повторить.       Узкая ладонь осторожно тянется к мужскому лицу, словно её может ударить током. Даже от короткого прикосновения Китнисс чувствует тепло. Подбородок Пита гладко выбрит, приятный на ощупь. Она смотрит на чуть приоткрытые губы и решает теперь коснуться их.       Спрятав волосы под ворот футболки, Китнисс наклоняется все ниже. Во рту пересохло, а руки стали ледяными и влажными. Вот уже на лице его дыхание. Вот уже девушка может различить тонкие полосы на коже губ. Она так сосредоточена на своих мыслях и цели, что не замечает, когда раскрываются голубые глаза. Пит успевает лишь выдохнуть её имя, прежде чем на самом последнем звуке, Китнисс все-таки целует его. __________________________ Знаю, что эта работа некоторым кажется слишком растянутой, но, прошу, потерпите. Осталось пара кусков торта. Они будут для меня сложными…