Delicious

Poets of the fall — Delicious

      Оказалось, веревочки слишком крепко привязаны к её телу.       Китнисс нервно передергивает плечами, сжимает пальцы, с ненавистью желает сорвать оранжевое платье, золотистые туфли, растрепать аккуратные кудри на голове — первый наряд позора, обязательные наставления заказчика.       Огромные апартаменты погружены во мрак — свет включать не разрешают, говорят, что это может испортить сюрприз. И девушка стоит у огромного окна, смотрит на пылающий вечерними разноцветными огнями город и пытается понять, кого же она сейчас больше ненавидит — себя или Капитолий. Её доводит до ужаса мысль о завтрашнем утре. Теперь вся жизнь будет проходить во мраке, а свет лишь станет подчеркивать всю отвратность её положения.       Все до безумия тихо. И не скажешь, что где-то совсем рядом празднуют чей-то день рождения. А вишенка, самая вершина праздничного десерта уже почти час ожидает своей участи в этой неизвестной квартире.       Китнисс не двигается с места, не рассматривает обстановку, иначе наверняка уже давно разнесла бы здесь все. Что-нибудь на крайний случай самообороны она обязательно быстро найдет, а знать что-то о человеке, которого к ней приведут, ей не хочется. Для неё он все равно самый грязный и отвратный на этой земле, уже заведомо, из-за просьбы его друга.       На стекле внезапно загорается отражение полоски света. Китнисс на мгновенье оборачивается к двери, но услышав тихие мужские голоса, хихиканье, снова впивается взглядом в падший город у её ног и с силой сжимает плечи, тихо просит кого-то прекратить весь этот кошмар.       Замок щелкает, и свет разливается по комнате, выбивая темный силуэт девушки на стекле. — Заходи, не бойся. Наш самый главный сюрприз тебя уже заждался. Тебе понравится, друг, обещаю.       Эвердин узнает голос своего заказчика и поворачивается к нему, когда слышит щелчок пальцев. Темноволосый, довольно приятный капитолиец — отвратительный индюк в глазах Китнисс — придерживает за плечи светловолосого парня — такого же индюка. Совсем молодой парень, может быть, даже её ровесник, выглядит так безобидно, на губах мягкая улыбка предвкушения настоящего праздничного чуда.       Темноволосый прикладывает палец к губам, призывая сохранять молчание, но Китнисс и без этого глупого жеста не сказала бы ни слова, и только кривится, передразнивая улыбку своего нанимателя. — Так. Стой здесь. Не двигайся, повязку пока не снимай.       Парень отпускает плечи именинника и начинает тихое движение ко все еще неподвижной девушке. — Дарел, что за шутки? Ты обычно такой воодушевленный, когда тащишься к каким-нибудь очередным девушкам. Если ты заказал мне торт со стриптизершей, то знай, я выгоню её отсюда взашей.       И на лице говорившего загорается веселая улыбка, а Китнисс дергает уголком губ — парень еще не знает, что практически угадал. На мгновение девушка задумывается, что эта ночь может просто внезапно оборваться, если парень окажется каким-нибудь чересчур правильным — единственным подобным человеком во всем Капитолии.       Она не дергается, не склоняется, когда темноволосый оказывается рядом с ней и тянет лицо к её уху, лишь чуть отстраняется от внезапного потока теплого дыхания на шее. — Надеюсь, ты все помнишь. Для нашего Пита это знаменательная ночь. Он заслуживает настоящего чуда. Тебе повезло, девочка, что для него именно ты — чудо. Не испорть все. Повязку снимешь, когда он скажет «Готов». Будь поласковей с ним, крошка, а то мне, а значит и мистеру Сноу, боюсь, не понравится другое поведение.       Эвердин приподнимает голову, освобождая подбородок от противного прикосновения горячей руки, и одними губами произносит «Поняла». Заказчик улыбается и по-детски щелкает её по носу. — А теперь, дорогой, ты должен досчитать до десяти. Вслух, громко, чтобы наш подарок знал, а после десяти скажи «Готов». Понял, любовь моя?       Китнисс без малейших эмоций смотрит, как парень хватает того самого Пита за голову и тянет губы к его носу. Друзья смеются, короткая шутливая потасовка, и начинается обратный отсчет. — Десять, — громко и торжественно произносит неуемный наниматель и подмигивает девушке.       Именинник на выдохе повторяет. — Девять, — снова говорит первый и ретируется в проход, прикрывая дверь.       Пит все еще чуть улыбается и произносит ту же цифру. — Восемь, зайка! — доносится из коридора.       И светловолосый хмыкает, качает головой и чуть приподнимает руки, но, одумавшись, снова их опускает. — Семь, — продолжает уже сам.       Китнисс сглатывает и проводит влажными ладонями от подбородка к вискам. Её ноги словно приросли к полу. На Арене и думать нельзя было, чтобы двинуться вперед до конца отсчета, а сейчас можно? — Шесть.       Эвердин благодарит стоящего перед ней парня за такую медлительность. Ей бы хотелось ударить его чем-нибудь по виску и сбежать, но тогда это все обязательно дойдет до Сноу, и её сестра пострадает. В этом даже нет сомнений. Остаются только многочисленные, жуткие вариации пыток и смерти для близких ей людей, но Китнисс машет головой, отгоняя и жуткие мысли, и свою трусость. Она все сделает, будет ненавидеть себя всю оставшуюся жизнь, но сделает так, как надо. Будет милой, будет притворяться, виснуть на этом мелком белобрысом человечишке, отдаст свою невинность, но сохранит семью в безопасности. — Три, — осторожно и спокойно говорит Пит, и его подарок вздрагивает, в последнюю секунду успевая зажать себе рот и сдержать ненужный вздох.       Белый ноготок оказывается зажатым между зубами, но не ломается. Китнисс отдергивает руку с такими отвратительно крепкими ногтями, и думает, что никогда больше не позволит укреплять их, тем более наращивать. Пусть лучше сгрызет, но так, может быть, ей станет чуть легче. — Два.       Легко оправив платье парой скользящих движений, Китнисс глубоко вдыхает и делает маленький шаг вперед. Походка на носочках в туфлях на отвратительно высоком каблуке кажется неуклюжей, но сама девушка надеется, что она не станет причиной её падения. — Один, — после затяжного выдоха произносит Пит и чуть улыбается. — Готов.       Ключевое слово произнесено, но Эвердин еще не верится, что все время её хоть какой-то прежней свободы, неприкосновенности, невинности кончено навеки. Она встряхивает головой и продолжает шагать вперед. — Здесь есть кто-нибудь? — взволновано спрашивает парень и снова приподнимает руки. — Я снимаю…       Неожиданное прикосновение чужих пальцев к его коже заставляет дернуться, но предвкушение держит панику и недоверие. — Так лучше?       Китнисс успевает изобразить улыбку, когда, держа черную повязку, её пальцы скользят по золотистым волосам.       Именинник смаргивает, потирает глаза, осматривает гостью с ног до головы и снова трет веки. Девушка делает вид, что её забавляет это и чуточку льстит. Она улыбается и хмыкает. — Что, настолько неожиданный подарок? Станешь выгонять? — Китнисс? Китнисс Эвердин?       Нет, этот точно не выгонит, думает девушка и, улыбнувшись, кивает. — Чертов Дарел использует запрещенные приемы.       Китнисс чуть отходит назад, не зная, что делать дальше. Она должна быть подарком для этого богатенького именинника, но как Китнисс Эвердин может понравиться кому-то нарочно? На играх и то Хеймитчу пришлось не сладко, выжимая жалость спонсоров к ней, а теперь и вовсе без чьей-либо поддержки придется худо. Чуть успокаивает, что и парень перед ней также смущен и сбит с толку. Он снова и снова проводит ладонью по лбу, отгоняя в сторону светлые пряди волос, и тяжело выдыхает. — Как же… Что же делать? — тихо произносит Пит.       В ответ его подарок лишь пожимает плечами и снова изображает сдержанную улыбку, надеясь на легкое избавление. — Я — Пит Мелларк, — наконец выдает он более-менее уверенную фразу и протягивает ладонь девушке.       Её заминка заставляет именинника снова занервничать и оттянуть ладонь, но Китнисс ловко обхватывает её и чуть пожимает. Кожа под её пальцами теплая, странно, но чуть шероховатая, и ладонь довольно широкая, мягко сжимающая. — Китнисс Эвердин, — лишь из необходимой вежливости глупо повторяет девушка, и получает в ответ плавно расплывающуюся на губах улыбку именинника.       На несколько секунд она задумывается, согретая каплей полученного тепла от улыбки и мягкого рукопожатия капитолийца, но принятые за здравый разум мысли заставляют вернуться к прежнему настрою и плавно вернуть свою руку — не стоит растрачивать запас своего терпения на такие мелочи.       Впереди долгая ночь и еще более долгий день после, а какой вечной будет казаться вся последующая жизнь с ненавистью к себе и этому голубоглазому парню! Китнисс ненавидит эту неизбежную предопределенность и глупую надежду на обратное, которую на секунду подарили теплые пальцы.