***
Она видела, как двое детей с радостным смехом и криками бегут по длинной каменной лестнице, вызывая своим поведением недовольное ворчание их строгой тетки Ла’Эт, которая приходилась родной сестрой ее отцу или, как было принято говорить у нарнов, «сестрой по сумке». Иногда дети, просто чтобы подразнить тетку, забирались в мрачные холодные подземелья, где можно было найти много интересных вещей, например, кости неизвестных им животных или даже нарнский череп. При особом везении им попадалось кое-какое оружие, оставшееся здесь еще со времен Центаврианской Оккупации. Они слышали легенды о том, что по этим ходам можно дойти до катакомб Г’Камазада, но все их попытки найти такой тоннель оказывались безрезультатными. Большинство подземных ходов было разрушено или засыпано. Когда отец узнал об этих похождениях, то запретил детям приближаться к подземельям, сказав, что это слишком опасно. Во времена Оккупации это поместье принадлежало лорду Тронно, которому нарны дали зловещее прозвище «Каратель». Когда центавриане покидали Нарн, Тронно постарался разрушить всё, что смог в этом замке, а то, что не удавалось уничтожить, пытался изуродовать или испортить. Дети знали, что в окрестностях поместья до сих пор находят центаврианские мины. Отец и дядья пытались обезвредить большую часть этих ловушек, но никто не мог гарантировать, что где-нибудь в подземных ходах не таится оставшаяся не обнаруженной маленькая смерть. Дети не особо огорчились из-за этого запрета. В конце концов, здесь было еще столько мест для игр. Мертвый Сад, например. К’Яла лазила по сухим деревьям, состязаясь со своим кузеном в ловкости и быстроте. Иногда случалось, что ветка ломалась под ее тяжестью, и она падала на пыльную землю. После одного такого случая, когда она при падении вывихнула руку, тетя Ла’Эт запретила детям играть в саду. Впрочем, тетя все время им что-нибудь запрещала. Дети даже отвели ей роль ведьмы в своих играх. Тетка часто говорила им, что деревья не мертвы, а просто спят в ожидании дождя. Дождь. Девочка только слышала о нем от взрослых, но сама ни разу не видела. Она помнила только палящее солнце, ржавый песок и мертвые ветви спящих деревьев. Отец называл все это Засуха. Девочка знала также, что именно из-за Засухи у них не хватает еды. Отец называл это Голодом. Иногда она пряталась за дверью и подслушивала разговоры взрослых. Кузен научил ее, как сделать это незаметно. К’Яла знала, что это плохо, но взрослые порой вели себя так забавно… Отец часто разговаривал с матерью о Засухе и возможности переезда в Город, где Голод ощущался не так явно. Она поняла из этих разговоров, что Город был закрыт для въезда. И это почему-то беспокоило ее мать. Мама. Он’ни. Ке’Сад была очень молчаливой женщиной. Девочка помнила ее руки и ласковый голос с легким акцентом, смягчающим окончания слов. К’Яле было достаточно просто посмотреть на собственное отражение в зеркале, чтобы вспомнить лицо матери, настолько они были похожи. Девочка любила свою мать. И немного жалела. Потому что он’ни была слаба здоровьем. Во время центаврианской оккупации она вместе с отцом сражалась против захватчиков в рядах Сопротивления. Однажды во время одной стычки их отряд загнали в пещеру. Центавриане, не сумев выбить их оттуда силой, пустили туда ядовитый газ. Так как мать была самой худенькой в отряде, ей удалось спастись, протиснувшись в узкий лаз. Но легкие ее были сильно поражены. Теперь Ке’Сад постоянно кашляла. Отец говорил, что именно поэтому их семья живет за пределами Города. Он’ни нужен чистый воздух, то и дело повторял он. …Отец и мать почти всегда разговаривали на другом языке, когда оставались наедине. К’Яла понимала его и могла говорить на нем, но взрослые это не одобряли. Тетушка однажды отвесила ей пощечину, когда девочка попыталась обратиться к ней на этом языке. — Не смей говорить по-центавриански в этом доме! — прошипела тетя Ла’Эт. — На нем говорят только предатели и трусы, запомни это! Это было очень обидно, но К’Яла не стала плакать, чем заслужила молчаливое одобрение кузена, однако урок запомнился ей надолго. Хотя осталась некоторая озадаченность. Почему тогда ее родители говорили на этом языке? Они определенно не были предателями. Она могла поклясться в этом. Впрочем, взрослые могли делать многие запретные вещи… Например, ходить в горы. Это было ее заветной мечтой. Их поместье располагалось на границе пустыни, и на горизонте можно было увидеть горы, скрытые за дрожащим маревом. — Я хочу пойти туда, он’тар! — говорила девочка. Отец и тетя покачивали головами и отвечали: — Там очень опасно. Только могучие охотники могут ходить туда в одиночку. К’Яла рассерженно топала ногой. — Но разве я не великий охотник?! Она не лгала. В последнее время их семья ела дичь, которую притаскивали домой дети. Конечно, этих охотничьих трофеев не хватало для пропитания всех родичей, но взрослые всегда выглядели очень серьезными, когда К’Яла отдавала им свою скромную добычу. Тогда отец смеялся и брал ее на руки. — Конечно, ты великий охотник, дочь моя! И начинал ее щекотать. — Значит, мне можно ходить в горы? — спрашивала она в отчаянной надежде, пытаясь не визжать слишком громко. Отец снова качал головой. — Нет, малышка. Ты еще слишком юна. У тебя даже нет взрослого имени. А могучий охотник должен иметь взрослое имя. К тому же… он не боится щекотки! Девочка взвизгивала снова, пытаясь вырваться из его рук. — А моему кузену можно ходить в горы? Отец вздыхал, недовольный ее настойчивостью. — Да, На’Иру можно ходить в горы, потому что у него уже есть взрослое имя. — Но он охотится хуже меня! — ревниво говорила она. — И кричит во сне! Как глупый младенец, еще не покинувший сумки! Он кричит во сне каждую ночь и мешает мне спать! Отец хмурился и говорил негромко, наклонившись к ней. — Быть может, ты права, малышка. На’Ир не такой искусный охотник, как ты. Но тебе не стоит говорить об этом на каждом углу. Ты ведь знаешь, через что пришлось пройти твоему двоюродному брату… К’Яла нетерпеливо кивнула, зная то, что он хотел сказать. Да, ей было известно, что ее кузен прежде жил на другой планете. Это место называлось Хайлак-7. На’Ир говорил, что там не было пустынь, постоянно шли дожди и повсюду росли живые деревья. Она не верила ему, полагая, что он лжет. Из-за этого они часто дрались. «Если там было так хорошо, то почему ты приехал сюда?!» — ворчала она, пытаясь пнуть его в живот во время очередного спора. На’Ир мрачнел и злился, когда она задавала такие вопросы. И К’Яла знала, что поступает немного нечестно. Война. Еще одно странное слово. Он переехал сюда, потому что там началась война. К’Яла знала также, что большая часть родственников, живших на Хайлаке-7, погибли. А сам кузен едва не угодил в плен к дилгарам. Вот почему он кричал во сне. Да, На’Ир уже получил взрослое имя, но кричал во сне, как младенец. Этого полагалось стыдиться. Но взрослые по каким-то причинам не укоряли его. Она не могла понять, почему они так поступали. Голод становился всё сильнее, и дети больше не играли, слишком ослабев для этого. К’Яла слышала странные разговоры взрослых, и они становились более ворчливыми и строгими. Отец говорил, что Голод наступил из-за Войны. Тетка утверждала, что Голод пришел из-за центавриан. Метлоголовые — так их называли взрослые в разговорах между собой. Центавриане-метлоголовые были виноваты во всех несчастьях. Девочка не понимала, почему в таком случае тетка щелкала ее по затылку каждый раз, когда она пыталась сказать, что во всех ее шалостях тоже виноваты центавриане.***
Голод начал собирать свои жертвы. Сперва он убил маленького новорожденного сына дяди Шу’Рена. Тетя Г’Са’Лид была очень расстроена из-за этого, несмотря на то, что все родичи говорили в один голос, что ей не стоит горевать об этом малыше, что у нее еще будут другие дети. «Добрая» Ла’Эт, которая всегда недолюбливала Г’Са’Лид, добавила, не желая упустить возможность поддеть ее: «Ты же понимаешь, что тебе пришлось бы все равно оставить своего малыша в горах, как полагается по закону во время голода…» Вот тут тетя Г’Са’Лид не выдержала и набросилась с кулаками на тетю Ла’Эт. Родственники попытались растащить разъяренных женщин, а дети получили неожиданное развлечение, наблюдая за этим. К’Яла никогда не думала, что похороны могут быть такими забавными… Потом погиб и дядя Шу’Рен, пытаясь раздобыть еду для их семьи. Его похороны были не столь увлекательными, и тетя Г’Са’Лид почти не плакала. Впрочем, когда К’Яла подошла к ней позже, то заметила слезы, блестевшие в ее глазах. И тогда она сказала, пытаясь утешить тетю, с той непосредственностью, которая так свойственна детям: «Ну… у вас еще может быть другой муж, он’та». Г’Са’Лид вздрогнула, услышав слова маленькой племянницы, а потом разрыдалась, обняв ее. «Ох, глупышка, если бы все было так легко…»***
Кое-кто поговаривал, что Засуха — это кара за их грехи. Древние Боги требовали жертвоприношений, ревнуя к новым пророкам. «В прошлом охотники отправлялись в горы и убивали самого сильного и большого вала, — рассказывали слуги на кухне. — И приносили его в жертву. Но теперь все забыли о Богах Старого Пантеона, люди нынче молятся только Г’Квану и Г’Лану. Вот почему боги так злы на них. Они тоже голодают и очень давно...» К’Яла слушала их истории очень внимательно, стараясь запомнить, как именно нужно охотиться на того зверя. «Если боги не получают подношений, они спускаются с гор и сами выбирают жертву. Вот увидите, скоро они придут сюда и потребуют то, что им причитается!» — пугала детей старая служанка. Эти слова запомнились К’Яле, и она стала плохо спать по ночам, опасаясь, что боги придут в дом, когда она спит. А несколько дней спустя мама упала в обморок. Это произошло внезапно. К’Яла только что вернулась с ее ежедневной охотничьей вылазки, которая оказалась неудачной, потому что вся дичь давно оставила эти края. Даже грозные он’вики ушли прочь, оголодав без добычи. Мама встретила ее на пороге дома, как обычно, а потом пошатнулась и упала на пол. К’Яла испугалась и позвала отца. Он прибежал, встревоженный и расстроенный, поднял мать на руки и отнес в спальню. К’Яла вспомнила слова слуг и едва сдержала слезы. Неужели боги уже выбрали следующую жертву? С того дня мать больше не вставала с постели. Она очень похудела и постоянно кашляла. Отец проводил много времени, сидя возле нее, мрачный и беспокойный. К’Яла однажды осмелилась поговорить с ним: — Он’тар, — сказала она, пытаясь привлечь его внимание. — Мы должны принести жертву древним богам. Нам надо убить для них вала. Надо, чтобы самый сильный охотник отправился в горы и убил его. Мы могли бы съесть мясо, но голову надо обязательно сжечь. Тогда боги смилостивятся и простят нас. Ей пришлось несколько раз повторить эти слова, чтобы он услышал ее. — Вал? Жертвоприношение? Древние боги? Что за чушь?! — отец гневно фыркнул. — Я же запретил тебе слушать болтовню слуг! Что за выдумки?! — Ты же хороший охотник, он’тар, — продолжала она, преодолев смущение. Отец в последнее время стал очень вспыльчивым, и ей не хотелось навлечь на себя его гнев. — Ты бы мог пойти в горы и убить вала. Тогда он'ни поправилась бы. Ша'Тот подскочил, стукнув кулаком по столу. — Замолчи, К’Яла! Не смей донимать меня с этими глупыми сказками! И прекрати болтать о проклятых горах! Она перепугалась и убежала прочь.***
К’Яла не спала до утра, не желая оставаться наедине с кошмарами. А под утро приняла решение. Раз отец не желает идти на охоту, она пойдет сама. Она уже достаточно взрослая, чтобы ходить в горы. И все знают, что она хороший охотник. Конечно, ей ни разу не доводилось видеть вала, и она никогда не была в горах. Но об этом можно подумать позже. Девочка быстро собрала необходимые вещи и оружие, и отправилась в путь…