Ангел-Хранитель

      В землянке было темно и сыро. Соня спала рядышком, прижавшись к матери, и тихонечко посапывала. Лежали они возле жарко натопленной печки. Но, несмотря на то, что они обе, мать и дочь, были укутаны одним плотным одеялом, женщину сильно лихорадило. Она смотрела на мерцание пламени и прислушивалась к голосам, доносившимся из-за занавески.       Муж и два лётчика старались говорить тихо, чтобы не тревожить их.       — …О сопровождении не беспокойтесь, товарищ командир. Мы договорились с балтийским флотом, — говорил один из лётчиков.       — При чём тут флот? — не понял командир партизанского отряда.       — Сейчас самый западный авиаполк — полк полковника Проскурякова — авиация балтийского флота, — начал торопливо объяснять второй лётчик. — У них эскадрилья на островке стоит… забыл название. Островок — считай, в тылу у немцев, ближе всего к вам… Вот оттуда будет сопровождение. Будем идти без огней. Они встретят нас над озером...       — Не разминёмся ли? - в голосе командира сомнение. - В темноте...       — Это будет очень опытный лётчик. Командир эскадрильи с ведомым... Как фамилия?       И другой голос ответил:       — Майор Лунин, Константин Игнатьевич, более двадцати лет лётной практики! Не волнуйтесь, товарищ командир.       Она вздрогнула, услышав это имя, так, что дочка заворочалась во сне.       — Шш-ш-ш… спи… — «Господи… Не может быть…»       — Товарищ командир, пора. Раненые уже на борту.       Послышался шорох, и занавеска отодвинулась.       Муж приблизился к ней, хотел разбудить, но увидел её лицо в слезах и понял, что она всё слышала.       — Пора, Лиза, не надо плакать. Не надо бояться. Теперь всё будет хорошо. Лететь недалеко, лётчики опытные, нас будут сопровождать…       Она хотела ответить, но не смогла. Вытерла слёзы и взглянула в лицо мужа, такое знакомое, родное. Он был измучен. Измучен болью, бессонными ночами, своей ответственностью… А в глазах его светилась отчаянная решимость. Он, казалось, собрал все свои последние силы для этого последнего этапа. Только бы перемахнуть через линию фронта, только бы сберечь оставшихся в живых людей!       Он откинул одеяло и взял на руки девочку.       — Мама… — прохныкала малышка, обвила ручками шею отца и снова уже спала на его плече.       — Укутай её, — слабо проговорила мать.       Он взял одеяло, закрыл дочку и сказал мягко:       — Пойдём, Лиза. Помогите ей, — попросил кого-то, вошедшего за ним.       Она с трудом поднялась, всё плыло вокруг. Сильные руки подхватили её под локти, помогли выбраться наружу.       Лил дождь. Возле землянки стояла эмка. Муж, прикрывая дочку от дождя, подождал, пока женщину усадят в машину, затем сам сел рядом. Машина тронулась.       Сколько они ехали и куда, она не помнила. Ей показалось, что прошла целая вечность, пока, наконец, замолчал мотор и отворилась дверь. Снова чьи-то крепкие руки подхватили её, вытянули под дождь и повели к огромному транспортному самолёту, который возвышался тёмной горой на большой поляне. "И как он умудрился тут сесть", — успела подумать женщина, и её уже поднимали по трапу.       Тонкие лучи карманных фонарей отыскивали в темноте фигуры людей. Много людей. Раненые из отряда. В основном женщины. Все замотанные в какое-то тряпьё. Кто-то лежал на специально устроенных местах, кто-то находил в себе силы сидеть.       Жену командира отряда пропустили вперёд, подхватили, уложили, накрыли чем-то мягким. Муж положил дочку к ней, укутал, и сам опустился рядом.       — Ничего, ничего, — повторял он, — теперь всё будет хорошо…       Фонари погасли. Светомаскировка. Теперь в абсолютной темноте никто не увидит её слёз. Самолёт загудел, дёрнулся и двинулся. Начался путь к спасению, к жизни.       Муж всё время держал её за руку. Как же он её любит! И её, и их Соню. Как же она любит их обоих!       Женщина лежала в темноте, сжимала руку мужа, а перед глазами было лицо другого человека. Сколько лет она старательно изгоняла это лицо из своей памяти, сколько лет она уверяла себя, что больше не любит и не помнит, что он больше не нужен… И вот опять всё нахлынуло огромной волной и потянуло в пучину…       Она снова видела его перед собой, как будто не было всех этих лет, и вспоминала, вспоминала его широкие плечи, большие руки, голубые глаза, как он умывался по утрам, как крепко обнимал её, когда приходил вечером с аэродрома, как гладил её по голове, как ел с аппетитом приготовленный ею ужин… Большой, молчаливый, внимательный, он всегда замечал и понимал всё без слов. Добрый, ранимый, не пускающий никого в свой внутренний мир… Безупречно честный, строгий к себе и к другим, непрощающий лжи…       Их разделила случайность, глупость. Её глупость. Он не простил ей…       Сколько лет они жили рядом, она видела его, привыкла к нему. Могла в любой момент прижаться, обнять, потереться о его плечо, почувствовать его тепло. И вдруг всё разрушилось. Сломалось. Исчезло. Она уехала, и больше не знала о нём ничего, как он жил, встретил ли кого-то ещё, женился ли, как попал на фронт, как стал командиром эскадрильи…       Было ли ей тяжело с ним? Да, с ним было очень трудно… Но он любил её, любил!       Что же это? Неужели и она до сих пор…       Вдруг чёрное небо за стёклами иллюминаторов озарилось белыми лучами. А вслед за ними яркие всполохи, словно праздничный фейерверк, озарили темное небо! Что это? Откуда?       — Зенитки, — сказал кто-то рядом, — это взрывы снарядов. Обнаружили нас…       Зенитки… Лучи прожекторов ушли в сторону, так и не нащупав транспортный самолёт. По кому же тогда вели огонь? По сопровождающим истребителям.       Женщина в тоске и тревоге сжала руку мужа.       — Не бойся, — он погладил её по руке, — миновали… Мы уже за линией фронта.       Бесконечно долгим казался этот перелёт. Но вот, наконец, посадка. Тишина. Открылся люк, непривычный свет ударил в глаза. Это на аэродроме их встречают санитарные машины. Санитарки начинают вытаскивать раненых. Теперь всем будет оказана помощь.       — Всё закончилось, — услышала она голос мужа, — слышишь, Лиза?       Соня зашевелилась рядом, он поднял её вместе с одеялом.       Женщину снова подхватили чьи-то руки, помогли выбраться и уложили на носилки. Всё ещё лил дождь, стегая жёсткими струями по лицу. Муж с дочкой на руках вышел следом. Ему хотели помочь, взять у него ребёнка, но он проговорил:       — Не надо. Я сам.       — Мама! …       — Здесь, здесь мама.       Когда подняли носилки, на которых лежала Лиза, он подошёл, крепко прижимая Соню к себе, и нагнулся над женой:       — Лиза! Мы приехали, всё кончилось! Посмотри же на меня, Лиза!       Она открыла глаза, улыбнулась ему.       Милый, я знаю, теперь всё будет хорошо.       Её понесли к санитарной машине, внесли внутрь, муж вошёл тоже, сел рядом. Дверь захлопнулась, машина тронулась с места. Соню снова положили рядом с матерью, и девочка снова мирно засопела во сне. Женщина обняла ребёнка и опять порадовалась тому, что темно. Слёзы лились из глаз, и она думала, как это так получилось, что их жизни вновь пересеклись, а он даже никогда и не узнает, что охранял самолёт, в котором летела она.

***

      Он стоял возле самолёта вместе с комиссаром дивизии и командиром полка и смотрел, как выносили раненых. Он видел высокого мужчину с ребёнком на руках, видел его худощавое, измученное, но твёрдое, суровое лицо, опушенное мягкой бородкой. Видел, как этот мужчина спустился по трапу и подошёл, прихрамывая, к носилкам, наклонился и позвал по имени женщину. Она открыла глаза, и он узнал её. Узнал сразу, безошибочно. Узнал, хотя освещена она была еле-еле и почти вся была заслонена от него склонившимся над нею мужем.       Он видел, как носилки внесли в машину, как муж вошёл следом, а когда машина двинулась и свет фар пополз прочь, он ещё долго стоял и смотрел вслед.       И всю ночь потом он ходил в темноте перед домиком, где спали товарищи, подставляя лицо дождю и ветру, вспоминал, вспоминал, и думал, что она никогда не догадается, ей и в голову не придёт, что он охранял самолёт, на котором она летела.