Лёд

— Тиндал, что?! — крикнула я нетерпеливо. Облизнув губы, брат заговорил глухим, надтреснутым — будто чужим — голосом:  — Владыки вернулись. Сказали: Мелькор приходил — и ушел. Он привел нечто… неимоверное… Чудище, бездонную прорву, что пожирает свет и изрыгает тьму. Оно осквернило и изранило Древа… и… их Свет иссяк. Там… на Эзеллохаре… Йаванна поет, чтобы вдохнуть в них жизнь. Он перевел дыхание и закончил тверже: — Владыки собираются в Кольце Судьбы и призывают всех. Ингвэ со своим народом уже отправился туда. И наши Лорды тоже. Не находя слов, я во все глаза смотрела на брата. Наверняка он сказал правду, ведь сумрак не рассеялся. Но разум отвергал услышанное. Древа вечны! Они не могут увянуть, как сорванные цветы! Пусть их Свет умалился — он не угас навсегда, он вернется! Иначе... Я похолодела. Нет, невозможно представить, что нам до конца времен придется пресмыкаться в темноте! Нестерпимое беспокойство обуяло меня, и я вскочила. Надо самой увидеть Древа! Я готова была тотчас же бежать на Эзеллохар… Но матушка — я и не заметила, как вошли они с отцом, — проводила меня в мою комнату, помогла сменить измятое платье и привести в порядок волосы. Потом мы вернулись к отцу и брату. Матушка усадила всех за стол, подала яблоки, ягодный взвар и печенье. Удивительно! Наш мир рухнул во тьму, а нам по-прежнему требовалось есть, пить, одеваться и плести косы…  — Не спеши, — сказал отец, глядя, как Тиндал торопливо глотает пищу. — Беда уже случилась. Ты не исправишь ее суетой. Как он мог быть так бесстрастен, когда нас с братом жгло нетерпение?! Мы ни на миг не затянули приготовления. И вот уже вчетвером шагаем по неузнаваемым, сумрачным улицам Тириона. Путь наш лежал за врата города и дальше, к обители народа Ингвэ, Валмару Многозвонному, что раскинулся у самого Эзеллохара. Там, на вершине Холма, росли чудесные Древа, а на пологом склоне его Владыки собирались, чтобы держать Совет. Далеко разносился звон колоколов Валмара в час Смешения Света… Но сейчас они молчали. До боли в глазах я вглядывалась в сумрак впереди — не увижу ли отсвет знакомого сияния? Иногда мне казалось — вот он!.. Увы, то были лишь смутные отблески факелов и фиалов: многие из эльдар откликнулись на призыв Владык и собирались к Кольцу Судьбы. Сколько кругов света прошло с начала напасти? Один, два? Больше? Не угадать… Но мы уже привыкли к темноте: ноги не подводили нас, зрение прояснилось, и очертания холмов и рощ отчетливо виднелись сквозь прозрачную синеву. А может, это звезды стали ярче? Узор их переменился, как будто купол небес чуть повернулся над нами — отныне наше время отмечал хоровод светил… Он был неспешен: созвездия не прошли и половины пути по небосводу, когда мы, одолев длинную дорогу, вместе с сородичами поднялись на Эзеллохар. Странное то было место! Холм не казался ни особенно высоким, ни обширным, но, сколько бы народу ни взошло на него, тесноты не было никогда. Каждый мог окунуться в теплое сияние Дерев и Купелей Варды. Если же Владыки собирались в Кольце Судьбы — с окрестных травяных склонов каждый мог видеть их и слышать их слова. Вот и теперь — тысячи нолдор и ваниар пришли сюда, однако не было ни шума, ни толчеи. Мы тотчас встретились с Арквенэн и ее родичами, быстро нашли Лорда Арафинвэ и его детей. Рядом с его младшими сыновьями стояли Алассарэ и Ниэллин. Все четверо, они были очень дружны между собою, и в прежней жизни не уставали состязаться в шуточках и проказах. Но сейчас их лица были растерянны и мрачны. Я поняла, почему — как только отважилась взглянуть на вершину Холма. На месте Светоносных Дерев виднелось нечто ужасное — черные, недвижные, неживые остовы. Листья и цветы с них облетели, многие ветви обломились и упали вниз. Земля у корней Дерев иссохла. От Купелей Варды не осталось и следа. Тихая песня-вздох донеслась оттуда. Из мрака у подножия угасших Светочей проступила мерцающая фигура в струящихся, переливчатых серебристо-зеленых одеждах. На мгновение по ним скользнул золотистый отблеск… Но тут же одежды потускнели, слились с тенью. Песня смолкла. У Владычицы Йаванны не достало сил исцелить Древа. Послышался судорожный вздох матушки, и у меня у самой защемило в груди, сдавило горло… Зажмурившись, я поспешно отвернулась. Мне не хотелось верить глазам. Пусть это будет всего лишь морок мрака! Над толпою пронесся слитный стон — значит, тот же морок привиделся и другим. Спустя миг меня овеял невесомый порыв ветра, что-то мягко коснулось сознания и словно толкнуло изнутри… Я открыла глаза — Владыки явили себя в Круге Судеб. Не все они приняли телесные обличья. Я не увидела ни Владыку Вод, ни Охотника, ни хозяев Садов Отдохновения, однако в воздухе будто разнесся отзвук могучего рога, пахнуло морской солью и сонным ароматом цветов… Другие предстали перед нами во плоти: Манвэ, Повелитель Ветров, и бесстрастный Намо Мандос, и Мастер Ауле, и Тулкас — от него исходили осязаемые, жаркие волны гнева. Неподвижно стояла Вайрэ-Ткачиха. Ниэнна склонила голову — в знак приветствия или скорби? Варда, Возжигательница звезд, воздела руки к небу, навстречу своим творениям… Лучи звезд омывали Владык серебряным сиянием, отражались в глазах, сполохами скользили по одеждам. Был ли то свет извне, или так суть и сила Стихий прорывалась сквозь телесную оболочку — в том свете лица их виднелись отчетливо и ясно. Я жадно вглядывалась в них в поисках надежды и читала в каждом — озабоченность и печаль. Неужто даже Стихии Мира — все вместе, со всем своим могуществом — не сумеют совладать с нежданным бедствием?! Последней выступила из тени Йаванна. Ее облачение будто присыпало золой, и пепельно-серым, истомленным было ее лицо. Все умолкло над Эзеллохаром. Голос Владычицы, прежде сильный и звонкий, глухо прозвучал в тишине:  — Свет Дерев иссяк и живет ныне лишь в Сильмариллах Феанаро. Прозорливым оказался он! Даже для сильнейших после Илуватора есть деяния, которые дано им свершить лишь однажды. Я воплотила Свет Дерев и до конца Эа не повторю подобного. Но если б была у меня хоть толика Света — я бы призвала в Древа жизнь, прежде чем их корни иссохнут. Тогда раны наши затянутся, а злоба Мелькора будет посрамлена. Я едва не вскрикнула от радости: порчу можно исцелить! Конечно, Владычица сделает это! Воистину, Феанаро велик — его искусство спасет всех нас! Где же он? Взгляды всех сошлись на Феанаро. Прямой и напряженный, как перетянутая струна, он стоял у самой границы Круга, оглядывая Владык пристальными, горящими глазами. И молчал. Молчание длилось и длилось. Наконец Манвэ спросил голосом мягким и глубоким, словно звон большого колокола: — Слышал ли ты слово Йаванны, о Феанаро, сын Финвэ? Дашь ли нам то, что просит она? Феанаро вперил в него взгляд, но не шевельнулся, не произнес ни звука. Тишина все крепла, пока мне не показалось, что она вот-вот расколется на куски. И правда, Тулкас разбил ее, прогрохотав:  — Говори же, нолдо — да или нет! Но кто посмеет отказать Йаванне? Не ее ли трудами в мир пришел Свет, что заключен в Сильмариллах?! — Не спеши, — лавой растекся низкий, густой голос Ауле. — Мы просим о большем, нежели думаешь ты. Дай ему поразмыслить в спокойствии. Но Феанаро поразмыслил достаточно, чтобы утратить всякое спокойствие.  — Не только для великих — и для малых есть деяния, свершить которые дано лишь однажды! — горько воскликнул он и продолжал с жаром: — Тем деяниям отдано сердце! Пусть я смогу расщепить Камни — мне никогда больше не сотворить подобных им. Если же принужден я буду разбить их — с ними разобью и свое сердце, и погибну — первый из эльдар Амана! Тяжело дыша, он умолк. И тут же Намо Мандос уронил: — Не первый. Тех слов я не поняла, до того потрясла меня речь Феанаро. Не из камня ли его сердце, раз он так боится разбить его? Неужели он откажет в просьбе?! Замерев, затаив дыхание, ждали мы его решения. Страшная борьба кипела в нем: грудь вздымалась, руки стиснулись в кулаки, глаза метались по лицам Владык. Быть может, разум ему затмил мрак? Ибо лицо его вдруг исказилось, и он, отшатнувшись, вскричал: — Я не сделаю этого по доброй воле! Если же Владыки принудят меня — я буду знать верно, что Мелькор из их родства! Толпа ахнула. Я услышала возглас Нолофинвэ: «Опомнись, брат!» и слова Мандоса, в которых не было гнева, а лишь печаль: — Ты сказал. Спустя миг над Холмом поднялся гул голосов — все заговорили разом.  — Безумец… — сокрушенно пробормотал мой отец. А мать спросила изумленно: — Тиринхиль, неужто он не верит Владыкам?! — Да-а. Сдается мне, потемки-то продлятся, — протянул Алассарэ невесело. — Похоже на то, — согласился Тиндал, — раз Феанаро жалеет расстаться со своими безделушками. Не больно-то он щедр! Арквенэн возмутилась: — Не смей говорить так о Сильмариллах! Это не безделушки! Это же… это его лучшее творение, сокровище его души! Других таких нет и не будет!  — Феанаро в своем праве. Погодите осуждать его, — спокойно сказал Ниэллин. — Нельзя вынуждать Мастера убить свое творение.  — Не завидую я ему, — буркнул мой брат. — Похоже, он вложил в свое творение столько души, что теперь не он властвует над Камнями, а Камни над ним. Я не вступала в разговор. Мысли мои были в смятении. Я ждала, что Феанаро отдаст Сильмариллы ради общего блага, свободно и по доброй воле. Я сама отдала бы все — все фрески и вазы, вышивки и гобелены, сделанные моими руками — ради надежды вновь возжечь Свет. Но… легко мне судить, мои творения не так уж ценны. А главное, от меня-то никто не ждет жертвы! Разговоры вдруг смолкли. Что-то изменилось в Кольце Судьбы: Ниэнна медленно подошла к Феанаро и, откинув с головы покров, устремила на него полный сострадания взор. Печаль окутывала ее почти зримо, словно туманное облако. Однако эта дымка не смягчила ни лица, ни взгляда Феанаро — он лишь выше вздернул подбородок. Тогда Ниэнна тихо коснулась его щеки, отвернулась и плавной поступью пошла вверх по склону. Слезы блестели в ее глазах. Толпа раздалась перед нею. Вскоре она достигла погибших Светочей и опустилась на колени у их подножия. Песня-плач зазвенела как струи дождя, полилась как ручей. Она смывала черный прах с земли и остовов Дерев, страх и ожесточение — с наших сердец. Угасший Свет оплакивала Ниэнна, и ушедшую радость, и навеки утраченную блаженную безмятежность Валинора. Многие плакали вместе с нею; с этими слезами из сердца исторгалось и рассеивалось тяжелое, глухое уныние. Феанаро опустил глаза, плечи его чуть расслабились, мягкое, задумчивое выражение проступило на лице… Но тут невозможный, небывалый звук оборвал песню — заполошный перестук копыт. Сердце у меня захолонуло. Кто-то во весь опор мчался к нам по дороге. Стоявшие внизу шарахнулись в стороны...  Чуть ли не в самый Круг на взмыленных лошадях влетели трое всадников — нолдор Первого Дома. Они были до крайности изнурены, у одного голову охватывала запятнанная повязка. Лица у них были точь-в-точь как у моего брата, когда он принес весть о гибели Дерев. Спешившись, все трое кинулись к Феанаро, и тот, в повязке, упал перед ним на колени:  — Мой лорд, прости!.. Мы… не уберегли… Твой отец, король Финвэ… убит… Он поник головой. — Ну?! — страшно крикнул Феанаро. Схватив вестника за плечи, он вздернул его на ноги и сильно встряхнул. — Говори же!.. — Тогда… когда угас Свет… нет, чуть позже… Север затопила Тьма. В сердце ее была сила, коей нет имени, и мрак изливался из нее… Мелькор был там. Никто не смог противиться ужасу Тьмы, кроме короля. С мечом он встал на пороге дома… Мелькор убил его, и кровь его пролилась на землю…  Вестник умолк, как будто не в силах был говорить дальше. Товарищ его продолжал: — Мелькор разбил врата и стены Твердыни… и… забрал все кристаллы и драгоценности… все. Сильмариллы… сгинули. Прости, мой лорд. На мгновение Феанаро застыл, будто окаменел. Потом из груди у него вырвалось хриплое рычание: — Пр-ро-стить? Кого?! На вас нет вины — вы слабы… Вина — на сильных! Запрокинув к звездам лицо, потрясая кулаками, он вскричал исступленно: — Мелькор!.. Нет — Моргот! Ибо Черным Врагом мира нарекаю тебя!.. И проклинаю — навечно, до скончания времен! Ядом разъест тебя кровь отца моего, огнем сожгут Сильмариллы! И ты сгинешь, пораженный своей же злобой!.. Он перевел полыхающий взгляд на Манвэ:  — И ты, Владыка!.. И твоя доля есть в беде! Проклинаю час, когда ты призвал меня! Проклинаю час, когда я внял твоему призыву и покинул Форменос! Ибо, будь я в Твердыне, слуги мои не дрогнули бы, отец мой остался бы жив, и Сильмариллы уцелели бы! — Ты заблуждаешься, Феанаро, — молвил Владыка Ветров с сожалением. — Будь ты в Твердыне, ты сумел бы лишь погибнуть рядом с Финвэ. Мы тоже скорбим о нем. — Что ты знаешь об этом! — воскликнул в отчаянии Феанаро и бросился прочь от Кольца Судьбы. Он вскочил на лошадь — та, всхрапнув, прянула вперед и птицей помчалась вниз по склону. Двое вестников опрометью кинулись следом. Третьего, в повязке, обступили со всех сторон. Он начал было отвечать на взволнованные, торопливые расспросы, но вдруг пошатнулся и осел на траву. Сквозь толпу пробрался кто-то из ваниар — наверное, целитель — и захлопотал вокруг него. Лорд Нолофинвэ, лицо которого походило на каменную маску, воздел руку. Дождавшись внимания, он объявил: — Мы с Арафинвэ немедленно отправляемся в Форменос, и сыновья наши с нами. Прошу поторопиться тех, кто желает сопровождать нас. Прочие же пусть возвращаются в Тирион и там ожидают вестей. Нашим мужчинам не потребовалось другого приглашения: они ни на шаг не отставали от Лорда Арафинвэ и его сыновей. Даже Артанис подалась было за ними, но ее удержала мать — она была взволнована и напугана куда больше дочери. Мы же с матушкой стояли, обнявшись, на месте. Взбудораженные страшной вестью, все будто забыли о Владыках. Когда же я, опомнившись, взглянула вниз — Кольцо Судьбы опустело. Не понять было, удалились ли Владыки или просто сменили облик: я все еще ощущала их присутствие. Но они не сочли нужным явно участвовать в наших делах. — Какой ужас!.. — воскликнула Арквенэн. — Король убит! Сильмариллы похищены! Теперь Древа уж точно не возродить! А Владыки? Выходит, они напрасно мучили Феанаро… Что бы ни ответил он — Камни-то все одно пропали. — Должно быть, Владыки не знали о нападении на Твердыню, — пробормотала я… и осеклась. Внезапное открытие потрясло меня: Владыки не всеведущи! И не всесильны. Они не сумели сохранить Свет. Они не знали о нападении на Форменос. Они не могут возродить Древа и воскресить короля. Они не защитят нас от Мелькора... нет, от Моргота — ибо он воистину Черный Враг! — если тот вернется. Мысль эта терзала меня, пока мы решали, что делать дальше, пока отказывались от сочувственных приглашений жителей Валмара и спускались с Холма. Я едва не плакала. С рождения я ощущала любовь и опеку Владык, как нечто неизменное. Как тепло и свет Дерев. Лишиться разом и того и другого было невыносимо. Только когда мы брели уже по дороге к Тириону под блистающими, ясными звездами, я решилась спросить: — Матушка, как же так? Я думала, Владыки хранят наш край… оберегают нас… а они не смогли… ничего… Матушка долго молчала и наконец проговорила: — Да, Тинвиэль, дитя мое. Владыки не всесильны. Они не смогли защитить нашу землю от Врага, ибо Враг некогда был сильнейшим из них. Им не дано делать мертвое — живым. Они не будут править нашими судьбами помимо нашей воли. И иногда даже Великие нуждаются в помощи малых. Я не все поняла в ее словах. Странно было представить, что Стихии Мира могут нуждаться в нашей помощи. Однако… не о помощи ли просили они Феанаро? И не отказались ли от вмешательства в его судьбу? Но какое значение имеет наша воля сейчас, когда порчу Мелькора уже не исправить — не возжечь Свет, не вернуть жизнь королю?! Мир изменился необратимо. При Свете наши пути казались ясными и прямыми; теперь же дорога не просматривалась даже на пол-лиги вперед и, казалось, на ней прибавилось поворотов. Уже нельзя было знать, что скрывается там, в затопивших дали сумерках — что будущее готовит нам. Мы шли и шли по дороге — наверное, бродить в потемках скоро войдет у нас в привычку. Всякий раз, когда глаза мои уставали вглядываться в полумрак, я поднимала взгляд к небу. Мириады светочей Варды сияли в высоте — будто слали нам привет и ободрение. Тогда я снова вспоминала о силе и благости Владык, и в сердце моем вновь возгоралась надежда. И правда, худшее из возможного уже случилось, значит, наша жизнь вот-вот обернется к лучшему. Ведь так?