Я будто выпал из сна

А тут другая весна.

Блядское ощущение одиночества. Пустоты. Будто вместо грудины — паршивая черная дыра. Без Шепард. Без Шепард вообще все кажется раскрашенным в серое. Странно, до встречи с ней, он как-то умудрялся оставаться в стороне от всех, терпеть то пресловутое одиночество, а вот после — уже нет. Джеймс находит её в кафе. Кафе-мороженом. Лола чертовски любит сладкое. Когда она замечает Вегу, лишь слабо улыбается. Приглашает за столик. Снова сидеть с ней рядом кажется невыносимым. Она слегка склоняет голову на бок и смотрит на него пристально. Иногда эта её привычка пугает. Потому что тогда капитан становится похожа на себя прежнюю. Только после двух порций бананового мороженого — её любимого — Шепард выдает: — Ничего не получится. Ничего не получится. Не получилось уже. Джеймс и сам не понимает, как много боли в этих словах. Или понимает, но как-то по своему. Через призму, которая все искажает. Он видит все через кривое зеркало. И отражение получается уродливым, отвратительным. Они пытались. Когда они, когда мы перестало быть уместным в их разговорах? Джеймс хочет соврать, что не помнит, но дело, в том, что он помнит прекрасно. Потому что после победы над Жнецами они пытались. Думали тогда, что еще могут выкарабкаться из всего этого дерьма. От посттравматического синдрома, который был у обоих, от фантомных болей, которые были у Шепард в потерянной конечности, левой ладони. Протез был послушным, удобным, и, в принципе, отличался от большей части замененных в «Лазаре» костей тем, что не имел поверх синтетической кожи, такие технологии как у Цербера были утрачены. Джеймс и Лола учились засыпать рядом. Получалось, правда, херово, и Вега вынужден это признать. Потому что засыпать без опустошенной бутылки бурбона редко когда получалось. А когда получалось, тогда Шепард просыпалась посреди ночи от собственного крика из-за ночных кошмаров. Лейтенант, хотя теперь уже майор в отставке, никогда не спрашивал, что она видела в своих кошмарах. Теперь клял себя последним гавнюком, конечно же, но тогда… Думал, конечно. Думал о том, что же она видела. Наверняка Призрака, Андерсона… может быть, видела всю команду Нормандии. Миндор. Акузу. Землю. Самым страшным в её ночных кошмарах было то, что они были реальны, и что она их переживала раньше и переживала вновь. У Веги был Фел-Прайм, и ему хватало. Кто сорвался первым? Кто устал, не сумев сдержать своих демонов и не найдя сил сражаться с кошмарами другого? Оба. Одновременно. Просто Вега уехал, а Лола не сказала ни слова. Полгода пытались держаться друг от друга… вернее, Джеймс пытался, а Шепард пряталась. Вот так вот. Ничего не получится. Нихера не получится. Джеймс пытается себя убедить в этом, но не удается. Потому что он хочет попробовать снова, как бы больно это не было. Ничего не получится. Привычка у неё с войны — носить перчатки, стыдясь увечья. Она даже сейчас в перчатках, черных кожаных перчатках, нелепых в сочетании с джинсами, черной футболкой и синей толстовкой. Держит в правой руке посеребренную фирменную ложечку, правда рука дрожит от чего-то. Но обычно у Шепард дрожали обе руки, даже протезированная: механическая рука подрагивала вместе с предплечьем. От этого «ничего не получится» так муторно на душе, что Веге хочется залить в себя бутыль Джека Дениэлса и забыться пьяным сном, муторным, неспокойным, как и всякий сон, в котором его преследуют кошмары. — Поехали ко мне? — просит Джеймс. Она склоняет голову на другой бок и смотрит так же пристально, внимательно, раздумывает над ответом, в задумчивости облизывает губы, посеребренная ложечка со звоном опускает в пустую чашу из-под мороженого. Тихое: — Нет, — Шепард неловко отводит взгляд, сцепляет ладони в замок. — Возвращайся домой, Вега, — через несколько секунд уточняет, — ко мне. Поехали ко мне домой, Джеймс. Я соскучилась. В такси-аэрокаре царит странная тишина, не смотря на орущее радио с какой-то невероятно идиотской попсовой музыкой. Пальцы их рук почти соприкасаются, между ними пробегает электричество, искры. И если ток кажется иллюзорным, то маленькие сгустки биотики Шепард вполне реальны. Они возвращаются в её квартирку в южном Бруклине, в самом неприметном и обычном районе, который можно представить. Джеймс не помнит, когда они начинают целоваться: у входа в подъезд, когда он прижимает капитана — пусть и бывшего капитана — к кирпичной стене, и его свободная ладонь задирает её футболку и блуждает по оголенной коже, когда в лифту Лола пытается стянуть футболку, но уже с него, в её квартире, куда они вваливаются, едва закрыв за собой дверь? Вега не помнит, потому что все сливаются в такую мешанину, и это при том, что они оба совершенно трезвы. Они занимались сексом раньше, но никогда — на трезвую голову. Без таких объятий, когда костяшки пальцев белеют от того, как сильно они цепляются друг за друга. Когда поцелуи нельзя даже назвать таковыми — просто столкновения ртов, лихорадочные и быстрые. И после Лола лежит, прижавшись своей теплой щекой к его груди, выводит металлическими пальцами странные узор на его коже. Металл холоден, но прикосновения Шепард все равно приятны. И Джеймсу вовсе не хочется сдохнуть или приложиться к бутылке. Он скучал по этому чувству нормальности. По дорогому паркету клацают когти. Джеймс приподнимается на локтях, чтобы увидеть источник непривычного звука, пытаясь при этом не потревожить Лолу. Та, впрочем, с легкостью возвращается на свою подушку, сладко потягивается на постели и поясняет: — Это варрен. Живет у меня уже полгода. Иногда он летает. У него есть зачатки биотики. Хоть он и умеет летать, но ему больше нравится портить пол. — Тебе надо многое рассказать мне, Лола, — усмехается Вега. — Угу, обязательно. Только давай завтра? — она ворчит уже сонно, поворачиваясь на другой бок и прижимая к себе подушку. Засыпать рядом с Шепард. Забытое уже почти ощущение. Неожиданно приятное. Только он беспокойно прислушивается поочередно к её тихому дыханию и к клацанью когтей по полу на кухне. Вернее, Джеймс думает, что там кухня. По крайней, она там была. Вега и сам не представлял, как это легко притвориться, что все то, что было до войны, да и сама война — лишь кошмар. Гребаный кошмар, из которого они с Шепард выпали, и теперь они могут переписать все заново. Потому что вот она Лола — из плоти и крови, и он тоже живой, хотя и думал, что они оба сдохнут в этой бессмысленной войне, что подохнут самой глупой и героической смертью. Джеймс пытается уснуть рядом с Лолой. И когда у него наконец получается… Кошмары больше не снятся.