***
— Я не хочу тебя видеть, — сухо бросил парень, встав со скамейки, совершенно не жалея о сказанном. Она была единственной, с кем он действительно видел какое-то будущее, как бы глупо это не было, за последнее время. Но даже она предала его, а теперь пытается успокоить, когда Кира мертва. Да, это не сто процентная информация... но если так, нет смысла жить дальше, возвращаться в Москву... Так и сдохнуть в этом мёртвом городе, сгореть, чтобы пепел рассыпался над руинами прошлого. Игнатьев выходит из здания, и Эрика просто молча смотрит на парня, который тут же отворачивается. Она даже не знает, ответила бы ему или нет... С одной стороны, ей больно. Больно и обидно даже от банальной резкости фразы. А с другой... никто не виноват, кроме Игнатьева. Глупо было сначала думать, что он просто даст им спокойно уехать. А если вдуматься, девушка ещё под тем дождём начала понимать, что не приведёт это ни к чему хорошему, хотя и смогла забыть об этом на время. Но даже абсолютно забытое помнится кем-то. Наверное, надо смириться с тем, что он теперь тебя ненавидит. Жаль только, что не извиниться... Хотя, тоже не важно. Ему не нужны никакие извинения, ему нужна Кира, причём живая. Ему нужно ради неё выжить и вернуться домой. А что будет с тобой, конечно, никого не волнует, включая тебя саму. Вернётся — будет с Антоновой. Всё-таки они встречались около месяца... Почему он сказал ей, что Аня ему не нужна? Неужели Паша правда что-то чувствовал к ней, был готов променять довольно милую блондинку с ярко-зелёными глазами на неё, девушку, которую нанял Игнатьев против него? Или это было просто мимолётное увлечение? Хотя, если так — почему сейчас он не хочет даже разговаривать, когда впереди, возможно, последний шанс высказать всё о своих чувствах? Если и раньше говорить было глупо, то сейчас... невозможно. По щекам катятся солёные слёзы, но сероглазая быстро вытирает их рукавом толстовки, чтобы он просто не видел. Не видел, как ей больно. Она не хотела, чтобы Игнатьев забрал у неё последнее — людей, дружба которых стала значить многое, стала жизненно важной, но Паша ей, конечно, не поверит. Да и она сама бы на его месте, наверное, поступила так же... Лёша и Настя идут рядом с Вершининым, не обращая на пепельноволосую внимания. Девушка вяло плетётся в конце, иногда спотыкаясь и ловя на себе взгляды Игнатьева. Ей было неважно, но она взгляда не сводила со спины парня. Девушка понятия не имела, не чувствовал ли он его, или просто игнорировал. Эрика не знала, куда они идут, и могла бы спросить, но боялась своего хриплого, срывающегося голоса. Боялась привлекать к себе внимание, ровно как в первый день, когда они встретились. Через несколько минут бывший КГБшник невозмутимо убрал с сигнализации чёрный «Москвич», и хотя внешний вид машины ничем не отличался от тех, что стояли на стоянке, сигнализация выдавала то, что машина не из этого времени. Однако, вопреки ожиданиям Эр, никто и не обратил на это внимания, хотя КГБшников тут было не мало. Некоторые разговаривали между собой, остальные же с безразличием окинули взглядом подозрительную группу во главе с Игнатьевым, возвращаясь к своим делам и работе. На улице смеркалось, как-то слишком рано, хотя небо было ясным. Через несколько минут Игнатьев забрал дорожную сумку из машины, отправляя всех в «Бобик», подозвав к себе ещё одного КГБшника, имя которого Эрика не расслышала. — На, выпей несколько глотков, — Игнатьев вытащил из-под сидения начатую бутылку водки, протягивая ту Насте, однако алкоголь был перехвачен Лёшей. — Нахера? — с какой-то абсолютно не свойственной ситуации угрозой спрашивает Горелов, смотря на Сергея, который усмехнулся, посмотрев на Эрику, что в одиночестве стояла позади всех. — Чтоб лекарство вывелось, — кивнув Насте, ответил бывший КГБшник, и девушка, хоть и нехотя, обтерев горлышко бутылки рукавом, сделала несколько глотков, зажмурив глаза. Водка обожгла горло, но, учась на медицинском, Анастасия знала, что алкоголь действительно выводит все медикаменты из организма. Дорога, к счастью Золотарёвой, тянулась недолго, и хотя та ловила взгляд блондина на себе, становилось только хуже. Машина остановилась возле станции, которая в темноте выглядела ещё более жутко, чем при свете дня. Многочисленные огни, бело-красные трубы ещё работающего четвёртого реактора, дым, окрашивающий небо в серый. Все, включая Игнатьева, уверенно пошли к смотровой площадке, и было очевидно, что кроме Эрики все молодые люди знали план спасения станции. Девушка терялась в догадках, почему Сергей не сказал ей, и это ничего хорошего не предвещало, потому что из всей компании только она желала выжить не сама, а помочь хотя бы Вершинину, потому что его будет искать Кира, потому что она жива, абсолютно точно жива... Из размышлений вывел голос Игнатьева, и блондинка поднялась за всеми на железную опору вышки. Пока Сергей доставал оружие, Эрика успела догадаться, что, скорее всего, стрелять будут по станции, но смысла в этом не видела. На дороге, откуда они и приехали, показалось несколько машин, которые на большой скорости неслись вперёд, а позже остановились рядом с машиной второго КГБшника, который сейчас стоял внизу, нервно озираясь по сторонам, пока не подал голос: — Серый, выследили, — бросает тот, и моментально достаёт пистолет, начиная стрелять по офицерам, вышедшим из машины, и первый из них так же быстро падает, навсегда устремляя взгляд к небу. Игнатьев выпускает автоматную дробь в том же направлении, а молодые люди в растерянности прячутся за ограждение площадки, хотя пули свистят в сантиметрах от них. Места мало, Игнатьев как сумасшедший что-то кричит другому работнику КГБ, а тот в свою очередь убивает ещё несколько человек, Лёша со страхом прижимает к себе Настю, которая, наконец, отошла от действия лекарства, и теперь с отчётливым ужасом наблюдает за происходящим. Игнатьев что-то говорит Вершинину, и тот кивает, достав пистолет, а Эрика с разочарованием и всё той же болью смотрит на парня. У него не было оснований верить этому уроду, и не могло быть после того, что она пережила с ними, после того, как тот безжалостно убил Матвеева! Да, он соврал ему о Кире, но Золотарёва не была виновата в этом, он не должен был ему верить, а теперь, как марионетка, подчиняется его приказам. Она считала его достаточно умным, чтобы не рисковать жизнями друзей и своей собственной ради несбывшейся мечты Игнатьева, считала действительно принципиальным, и снова ошиблась. Игнатьев снова был прав, и теперь Вершинин сделает всё, чего тот хочет. По щеке прокатилась единственная одинокая слезинка, и, обогнув контур губ, скатилась вниз, падая на толстовку девушки. Тот, в кого она правда влюбилась, оказался совсем не тем человеком, каким она его представляла. Парень, ради которого она всячески старалась выжить, теперь прицеливается в одного из офицеров, потому что так надо Игнатьеву. Девушка не понимает, зачем здесь она, зачем тут Лёша, который, наконец, раскрыл свои чувства и сейчас успокаивает Настю тем, что всё будет хорошо и что он её любит, ведь достаточно было просто сказать Паше о Кире, и тот действительно сделает всё. Он действительно потерял стимул возвращаться, раз сейчас мимо него летят пули, и ни одна ещё чудом не попала по парню, когда Золотарёва хватает того за руку, заставляя вернутся за ограждение, и прямо на том месте, где только что стоял блондин, со свистом пролетает свинцовая пуля, выпущенная кем-то из КГБшников. — Не делай этого, не рискуй жизнью из-за него! — не выпуская его руку, кричит Эр, привлекая внимание Горелова и Дмитриевой, но явно не Игнатьева. Тот слишком занят убийством КГБшников, стремящихся помешать исполнению его навязчивой идеи — закончить то, что не смог сделать в восемьдесят шестом. У него явно были психические отклонения, ибо жить прошлым настолько, насколько жил он, было просто ненормально. — Только тебя забыл спросить, — огрызнулся блондин, откинув ледяную руку Эрики, которая отвернулась, прикусывая губу, и тут не выдержал даже Горелов: — Блять, Пахан, ты чё творишь!? Я, сука, жить пока хочу! — орёт тот, но Вершинин не обращает никакого внимания, выходя из-за железной стены и бесчувственно нажимая на курок. Рядом с вышкой падает Костенко — тот самый, что задавал вопросы Эр, и, судя по всему, ещё и Паше. По белой рубашке того расползается алое пятно крови, глаза закрываются, когда тело шумно падает на траву. Вершинин переводит взгляд на Игнатьева, кивая на него Горелову, и мужчина словно растворяется в пространстве... Настя и Эрика только изумлённо хлопают ресницами, но через несколько секунд Игнатьев исчезает полностью, словно дым на ветру. КГБшники подошли ближе, и молодым людям не осталось ничего, кроме как поднять руки. Сдался даже тот самый сообщник Игнатьева, и Эрика понятия не имела, зачем ему нужны были она и Игорь, если тот легко нашёл человека, готового помогать, здесь, во времени СССР? Наручники, которые одели каждому из четвёрки, больно давили запястья. — Я нихрена не поняла, что вообще произошло с Игнатьевым? — наклонившись к Вершинину и Эрике, сидящими в «Бобике» напротив их с Лёшей, спросила Настя. Отношение Горелова явно исправило настроение рыжей, а вот Эрика отчуждённо смотрела в окно с решётками, и из-за маленького подобия лавочки сидела близко с Вершининым, соприкасалась с ним плечом, но казалось, будто их разделяют километры. — Костенко и Игнатьев — один человек, — устало ответил блондин, даже взгляда не поднимая на подругу, и теперь смысл сказанного дошёл до каждого в машине: Вершинин выстрелил не оттого, что помогал Игнатьеву. Он убил его. Убил Игнатьева, спасая их всех. Спасая в первую очередь Эрику. Она не стала ему безразлична, он не знал, верить или нет тем словам, не знал, что с Кирой, и это волновало его больше всего. Эрика... Сейчас она сидит рядом, отвернувшись к окну, и сероватые волосы развивает лёгкий ветерок, возникший из-за движения машины. Где-то в глубине души он знал, что Игнатьев соврал ему, но сейчас все мысли были заняты лишь Кирой. Где она, что с ней, и жива ли она? Кира, наверное, по-настоящему ненавидела только одну вещь: похороны. Её всегда раздражали эти пафосные прощания, искусственные цветы, слёзы, которые в большинстве случаев даже не искренние. Девушка всегда стояла позади всех, если же всё-таки приходилось присутствовать на таких мероприятиях, а представить, как её тело лежит в гробу, обитом бархатом и кружевами... было до тошноты мерзко. Она не должна умереть. Эрика думала о поступке Вершинина. Легко ли ему было убить человека, пусть и Игнатьева? Что он чувствовал, о чём думал, когда нажал на курок? И ради чего он это сделал? За Киру, которая мертва по его мнению? За кражу, или потому что отчаяние взяло верх? Эрика откидывала наивные мысли, что это было сделано и для неё хоть в какой-то степени.***
Блондинка упорно шла вперёд, задыхаясь от порывов ветра, дующего в лицо, словно желая убить Вершинину, что не успели сделать в той жуткой больнице. В носу и глотке всё ещё стоял противный запах медикаментов, а бинт на руке, до этого белоснежный, сейчас был грязным после падения девушки возле больницы. Голова кружилась, кеды разъезжались по земле, которая превратилась в грязь. Услышав вдалеке вой волка, девушка ускорила шаг, через секунду срываясь на бег. Ноги подкашивались, волосы лезли в глаза, а по щекам катились слёзы. Ей было страшно, жутко, но та продолжала бежать вперёд, убивая боль, которая перерастала в отчаяние. Первый раз она осознанно довела себя до такого состояния.***
— Паша! Эр! — охрипшим сорванным голосом имена всей компании кричала Кира, однако ответом была только тишина мёртвого города. Та понимала, что может выдать себя Игнатьеву, но молчать было невыносимо: девушка боялась, что с ними могло что-то случиться, пока слёзы текли по щекам, на что Вершинина первый раз в жизни не обращала внимания. При обычном раскладе Кира бы никогда не позволила себе сидеть, смотря в одну точку, пока по щекам текут солёные капли, размывая тушь. Бежать сил уже не было, идти — тоже, когда та опустилась по деревянной двери, царапая спину, на крыльце чернобыльской школы. Блондинка уже проходила тут сегодня, причём два раза. Наматывать круги по городу было бесполезно: брат и друзья словно испарились. Рука всё ещё горела, хотя и медсестра наложила на ту мазь. Сжавшись в комок из-за холода, синеглазая прислушивалась к каждому тихому звуку, но кроме воя ветра Припять была погружена в тишину. Вершинину тошнило, хотя одновременно та с ног валилась от голода, и девушка ещё раз попыталась выкрикнуть имена друзей, но голос предательски сорвался, и кроме больного хрипа ничего не вышло. — Лёша... — каждое движение отдавалось резкой болью, которая вскоре всецело поглотила блондинку, пока та прошептала его имя, хотя и понимала, что никто не услышит.***
В глаза блондинки ударил яркий свет, когда та открыла их, внезапно соскакивая с места, отчего голова закружилась, и панорама города поплыла перед глазами, а слабость в организме только дополнила картину: со всей силы Кира врезалась в стену, сбивая ладонь в кровь, когда зрение хотя бы немного сфокусировалось, по щекам снова покатились слёзы: к ней навстречу побежал парень, фигуру которого она могла узнать из многих. Слёзы застилали глаза, которые щиплет от туши, пока девушка обнимала брата, который что-то тихо сказал ей, но из-за шока та не расслышала. Ей казалось, что все это сон, потому что надежды выбраться отсюда не было уже в больнице, где ей по сто раз задавали одни и те же вопросы, где предлагали сделать обследование, от которого её спасло только перемещение во времени. Девушка мечтала оказаться дома, предварительно встретившись со всей компанией. Только сейчас Кира заметила, что с ребятами в её отсутствие что-то произошло... Эрика отвернувшись и ежась стояла в стороне, Горелов упорно изучал глазами землю под ногами, при этом обнимая Настю, а та смотрела на саму Вершинину, и в её взгляде Кира не разобрала никаких чувств. Когда компания уже направилась к выходу из города, откуда недавно пришла блондинка, Кира, наконец начав соображать, уставилась на пепельноволосую, которая молча обняла девушку, после следуя за всеми остальными. Кире показалось, что на её глазах блеснули слёзы, но в темноте было уже не разглядеть.***
— И? Это всё? — хриплым уставшим голосом спросила блондина сероглазая, пока мимо проносились одинаковые деревья и редкие постройки. Кира, Лёша и Настя спали, а девушку мучили мысли, не дававшие ей покоя. Вершинин сидел рядом, и Эрика осознала, насколько он ей дорог, насколько ей сносили крышу, причиняя боль, воспоминания о поцелуях под ледяным ливнем, о горячем чае на кухне бункера, сплетённые пальцы возле реактора. Она не верила, что всё заканчивается, и километры, стремительно сокращающиеся между девушкой и домом, не радовали абсолютно. Водитель — парень лет тридцати, вёл машину в наушниках, который за деньги легко согласился довезти их до границы, откуда можно будет уже прямиком уехать в Москву, что и позволяло Золотарёвой напрямую спросить Вершинина, который отчего-то опустил глаза в пол. В голове парня остались сплошные противоречия, когда одновременно не хотелось видеть девушку больше никогда, и тут же не отпускать её на метр дальше, чувствуя привычный холод рук. Мысли о том, что он убил человека, тоже не давали покоя, радость от того, что Кира жива, не вывела всю компанию из плавно начинающихся депрессий, а теперь Эрика смотрит в окно, хотя и наверняка ждёт его ответа. Сама Вершинина хоть и утверждала, что с ней всё хорошо, была мрачнее мёртвого города, который остался позади. Не понятно, что настолько расстроило девушку, что та даже не поинтересовалась холодом отношений Эр и Паши, которые ещё несколько часов назад выглядели самыми счастливыми, учитывая обстоятельства. — А ты сама как думаешь?Продолжение следует