Румпельштильцхен — наркоман до власти и магии, который всегда принимает неправильные решения. Роберт Карлайл
Сторибрук — его собственность. Его детище. Город вскоре будет под его подошвой и будет выполнять каждый его приказ: долго, страстно, разнообразно, как и Реджина, стоя недавно перед ним на коленях. Звонок мобильного — легка на помине. — Голд, ты неправильно заполнил отчёт! — зло прошипела Реджина. — Купи таблетки от ПМС, дорогуша, — сказал Голд и оборвал вызов. Они — хозяева города: какая бюрократия, какой отчёт? Почему надо подчиняться правилам, придуманным кучкой идиотов? Когда-то такие же свиньи послали его сына на верную смерть. Мешки с навозом, дорвавшиеся до власти, одинаковы везде, что в этом мире, что в том, откуда Румпель родом. Да, здесь не так просто вырвать сердце и раздавить в пыль, но местное оружие работает не хуже магии, что с трудом можно использовать в Сторибруке. В его лавку редко кто заходит, но дурь хорошо раскупают в «Норе» и других кафешках, что находятся в его подчинении. Он не первый владелец ломбарда с теневыми доходами и давно поделил с Реджиной город на сферы влияния. Жаль, их двое, а Сторибрук один. Только Реджина не знает, с кем связалась: она всегда была его марионеткой. Сегодня они наконец заключили сделку и закрепили её, занявшись сексом на столе, сметая страстными движениями тел с него все вещи. Голд потной шпротиной выскальзывает из мэрии. Его лёгкие вдыхают свежий воздух, пропитанный запахом бензина, гари, сигарет, пота, дешёвых духов, сквозь который пробивается едва уловимый сладкий аромат чахлой сирени, что цветёт неподалёку. Сознание, вырванное из вакуума шелеста кондиционера и страстных стонов, попадает в мир дисгармонии городских шумов. Какофония из мерных ударов трости и визга клаксонов, телефонных звонков и сплетения тембров голосов, шуршания шин и пения птиц, марша шагов и звона в ушах, что переплетён с треском электричества, растекающегося по венам проводов. И давно сквозь эти звуки слышится стук жерновов, готовых вот-вот перемолоть в муку его «я». Они азбукой Морзе выбивают слова, повторяемые им из года в год: Помни, что ты — тварь и трус и права не имеешь стать другим. И никогда не спасёшь своего сына. Тёмный маг всегда мог сломать жизнь кому угодно в городе, но комплексы и сомнения не давали покоя, мучая каждый день и каждую ночь. Толпа разноцветной, многоликой волной накрывает его и уносит куда-то вперёд. Он с презрением смотрит в глаза прохожих: для него они — пустое место. Толпа несёт его всё быстрее и быстрее вперёд. Скоро он окажется в тишине холодного розового дома, где его никто не ждёт. Так каждый день, раз за разом. Голд, сохранив себе память, с трудом привыкал к Сторибруку, хотя город и нравился ему гораздо больше его родины. Отсутствие магии заставляло Румпеля дрожать от страха и пытаться быстрее освоиться в новом мире; впрочем, у него, как и у Реджины, был свой козырь в рукаве. Сегодня они разделили город: на тех, кто платит Королеве, и кто — ему, ещё договорились не мешать друг другу в криминальных делах, а где-то — помогать. Тёмного устраивали не все условия сделки, но ему полагался приятный сюрприз. Он горько усмехнулся: днём страх растворялся, и Голд чувствовал себя хозяином города, но ночью… Всё начиналось с бесконечных вечеров, когда, кроме редких звонков Реджины, раз за разом ничего не происходило. Шуршание прялки, шорох страниц, звон бутылок — ничто не помогало успокоиться. Страх, что у него не получится спасти сына и он всегда будет казаться себе червём, раздавленным лопатой, не давал уснуть и лишал всякой надежды на будущее. Если вечер ранил, то ночь добивала: бессонница не давала сомкнуть глаз. Зато просыпалось отчаянье. Кто он без магии? Одинокий, никому не нужный, чудом недобитый трус. Бросив Бея, Румпель стал напоминать себе того, кого всегда презирал и ненавидел, — своего отца. А ещё он выгнал Белль, ту единственную, что любил, навстречу опасности. Он никогда себе этого не простит. Даже сейчас, когда он знает, как не позволить Реджине взять над собой верх, и знает, кто ему поможет найти сына. По-прежнему остаётся вероятность, что его сын мёртв и все его усилия были зря. Каждая смерть, каждое раскрошенное в пыль магическое сердце, каждый шаг — всё зря. Но это только вероятность. И трусость. От неё спасала магия, даря ложное ощущение силы и вседозволенности. В этом параллельном мире он задыхался от бессилия и неизвестности, а вьюга неясных образов от Предсказательницы лишь сбивала с намеченного пути. Контрольный выстрел в голову — боль в ноге от старой раны, полученной на войне. Рана ныла так сильно, что не давала уснуть. Порой боль становилась настолько острой, что заставляла кричать на весь дом. Обезболивающие не помогали. Голд давно вылечил ногу, но не смог победить боль. Врачи говорили: «Психосоматика, последствие травмы». А для Голда это было напоминанием, что он ещё жив и не разучился чувствовать что-то, кроме гнетущего ощущения отчаянья. Ещё боль была памятью о Зачарованном Лесе. Там он был счастлив с Белль, что своими нежными словами, горячими поцелуями и прикосновениями делала его счастливым и дарила им надежду на светлое будущее, причём не только во время оргазмов, а всегда, когда находилась рядом. Сейчас спастись от боли ему помогали алкоголь и наркотики, но он не желал окончательно ими убить себя, либо умереть, захлебнувшись рвотой, лишив себя возможности спасти Бея. Пыль вырванных волшебных сердец действовала в разы лучше: она усмиряла любое страдание, давала магию и позволяла увидеть на миг исполнение заветного желания. В эти секунды Румпель всегда обнимал своего сына, а что было перед глазами Реджины, когда та жадно вдыхала сверкающую радужную дорожку с его живота, ему совершенно не важно. Они редко себе позволяли подобное, но сойти с ума от боли в планы Голда не входило, и приходилось прибегать к употреблению магической пыльцы всё чаще и чаще. Сегодня магия кипела в венах, и Голд чувствовал себя способным на всё, даже на сон. Сегодня они поделили город раз и навсегда, скрепив сделку пылью и потом. Очередная трель телефона вырывает его из воспоминаний. — Сюрприз ждёт в тебя в кафе «У бабушки», — с ехидцей сказала Реджина, и это не понравилось Румпельштильцхену, но разговаривать с ней не было никакого желания. Его ноздри раздуваются от предвкушения чего-то очень важного, способного поменять серую жизнь раз и навсегда. И он искренне верит, что это не подмешанное в еду слабительное от мадам Лукас, как было в прошлый раз. Голд стоит у перехода. Вдруг из-за угла выезжает серый мерседес и тормозит перед ним. Дверь автомобиля распахивается. На месте водителя сидит мужчина. Голову разглядеть невозможно. Её закрывает завеса, что порой на несколько секунд становится местами полупрозрачной, и можно разглядеть отдельные черты: нос с горбинкой, прядь русых волос, прыщ на подбородке. Зато видна одежда: застиранная джинсовая куртка, накинутая на заляпанную кетчупом футболку, и шорты цвета хаки. — Ты?! — Голд мгновенно узнал водителя и немало удивился. — Я, — спокойно ответил он. — Белль здесь. Это подарок от Реджины. — Белль?! — ошалело переспросил Голд. Сердце пропустило удар, а руки, несмотря на ветреную погоду, вспотели. Неужели он наконец-то сможет её увидеть, прижать к себе и быть с ней рядом? Неужели наконец-то? Он так давно ждал этого, предвкушал. Да, сын для него важнее, но он никогда не забывал о своей любимой. Глубокий вздох. Не надо показывать человеку из банды Безликого свою слабость. Усилием воли Голд успокоился и сел рядом на соседнее сиденье с водителем. Начальники психушки, как и больницы, подчинялись Безликому, который также контролировал весь привоз товара. Именно благодаря ему и его банде отрезанный волшебным колпаком город не умер с голоду. С Безликим приходилось считаться и платить ему деньги. Именно он привозил Румпелю наркотики и мог убрать с должности Реджину, за отдельную плату, естественно, за очень большую. — По поводу твоего сына, плата увеличилась вдвое, — сказал водитель. Голд открыл рот и тут же его закрыл. От изумления он не знал, что ему сказать, и сжал кулаки. Хотелось врезать этому уроду. Только магическая защита была настолько сильной, что вышибла бы Румпеля из машины, если бы он даже пальцем дотронулся до завесы. Приходилось терпеть. Ничего, Безликий ещё ответит за всё. Голд поворачивает голову. На заднем сиденье — сердце Голда ухает куда-то вниз — сидит Белль. Её глаза закрыты. Румпель улыбается. Ему не хочется её будить. Пусть она поспит ещё немного. Он ещё успеет обнять и расцеловать её. Вскоре машина останавливается у его дома. Румпель выходит из машины. Щелчок. Румпель тянет за ручку и открывает дверь. Белль осоловело осматривается, но, вместо того, чтобы самостоятельно выйти, падает вниз. Её, бормоча ругательства себе под нос, подхватывает Румпель. Как они смели опаивать её. Ничего, Безликий за всё ответит. Руки дрожат. Она с ним рядом, через столько лет разлуки. Как же давно Румпель ждал этого мига, когда можно будет прикоснуться к её горячим губам и вновь почувствовать… запах отчаянья и смерти. Резкий аромат больницы заставляет вздрогнуть: он ненавидит его, ведь вдруг Бей пахнет так же и лежит под белой простынёй в железном ящике. Нет, Белль должна пахнуть только Зачарованным лесом и им самим, и ничем больше. Он ещё крепче прижимает её к себе. Он никому не даст её в обиду.***
— Румпель, сначала меня держали в темнице у Злой Королевы. Я думала, что сойду с ума и никогда тебя не увижу, — голос Белль тихий, чуть всхлипывающий. Ей по-прежнему страшно, и одновременно в её тоне медленно, но верно зарождается надежда. Румпель сочувствовал ей. Ему еле удалось отмыть Белль от ненавистного запаха смерти, который лишал Голда всяческого желания к ней прикасаться. Он и так его слишком часто чувствовал, и единственная искорка света в полной боли и злобы жизни — Белль — не должна им пахнуть. Никогда. Иначе откуда взяться и без того призрачной надежде на счастье? — После год лежала в больнице. Хорошо, что медсестра приносила мне книги и позволяла читать… Но, — голос Белль дрогнул. Она сделала глоток чая. — Я постоянно думала о только о тебе. Он Тёмный маг и прекрасно умел распознавать ложь и попытку замолчать правду. Неужели она от меня что-то скрывает? Наверное, Реджина или кто-то из медперсонала над ней издевался, и сейчас ей больно об этом говорить. Ничего, позже она обо всём расскажет, и я отомщу за неё. Впрочем, причина могла быть и другой, но на Румпеля навалилось слишком много проблем, и не было желания разбираться в произошедшем с Белль. Тем более, ей может стать от этого только хуже. — Мы всегда найдём друг друга, дорогая, — ласково произнёс Голд и, стараясь не думать о смерти сына, едва касаясь, провёл кончиками пальцев по её шее: до чего шелковистая кожа. Как же он скучал по ней, хотел оказаться рядом, но всё было куда сложнее. Его губы дотрагивались до кистей Белль: только бы она не смотрела в его глаза. — Но как же наш замок, Зачарованный лес? Неужели мы никогда не вернёмся назад? Я знаю этот мир лишь по книгам, и он успел мне понравиться, но там наш дом, там мы хотели завести семью и, — голос Белль вновь дрогнул, — детей. Румпель с огромным трудом сдержал ухмылку: реплика рассмешила и одновременно тронула до глубины души. Он давно мечтал об их совместном ребёнке. — Через двадцать восемь лет, когда проклятие падёт, будет возможно всё, дорогуша, — он ухмыльнулся, затем с огромным трудом сделал лицо серьёзным. — А пока придётся потерпеть Злую Королеву — это из-за неё мы здесь и ничего не помним за исключением меня и её. — Румпель, у тебя же есть магия, может быть, ты, — глаза Белль остекленели, а тон стал намного твёрже, — ты снимешь проклятие? Румпель усилием воли сдержал нервный и горький смех и поцеловал её в шею. Как же он устал ей лгать и как же боялся во всём признаться. Белль перестала бы считать его идеальным и бросила его, вновь оставив одного. Он сделал всё для того, чтобы проклятие было наложено и, возможно, уничтожил Зачарованный лес, но навряд ли Белль простит это, навряд ли сможет найти ему оправдание. Опять без неё на него обрушится эта бездна одиночества, что раздавит и перемелет в муку. — Белль, в этом мире слишком мало магии. И получить её можно только из магической пыльцы, которую приходится долго копить и собирать. Никакие местные обезболивающие не помогают, и только магия не позволяет мне сойти с ума от боли. — Злая Королева ответит за каждого из нас! — прошипела Белль. Её глаза сузились, но лишь на миг. Она улыбнулась и ободряюще произнесла: — Вместе мы со всем справимся. Белль подвинулась к Румпелю, чтобы обнять его. — Ай! Чай из опрокинутой кружки оказался настолько горячим, что Румпель от неожиданности отшатнулся от Белль и поставил чашку на стоящую неподалёку прикроватную тумбочку. Его любимая покраснела, смущаясь своей неуклюжести. Румпель лишь улыбнулся, коснулся губами уха и проникновенно зашептал: — Конечно, справимся, милая. Но Белль увернулась и поцеловала его в шею, щекоча ноздри волнами волос, чей аромат Румпелю так нравилось вдыхать, когда его любимая в Тёмном замке засыпала у него на груди. Руки коснулись горячей тяжести чайника. Теперь настала его очередь пить терпкий, чуть горьковатый напиток из фарфорового символа их любви. Он жмурился от удовольствия, которое растекалось по его венам, заставляя трепетать: вера, что о нём может кто-то заботиться и любить добровольно — без жалости, наигранного до отвращения чувства долга, давления угроз и шелеста купюр, — уже давно умерла, а, может, и не жила в его сердце вовсе. Лишь чай во рту не давал ему в очередной раз ухмыльнуться. Реджина сегодня ответила за содеянное, трижды. В Зачарованном лесу у него со Злой Королевой ничего не было и не могло быть. Но в Сторибруке — первые дни в нём превратили их в щепки в бушующем океане. Оба не понимали, как приспособиться к новому, чуждому для них миру. Воздух казался грязным, пища отказывалась жить в желудке. Новые сведенья об этом мире калейдоскопом кружились перед глазами во сне, и порой проклятие подсовывало новую информацию наяву, заставляя долго стоять посреди дороги и непонимающе моргать. От бесконечного потока новых сведений голова болела и напоминала гудящий улей. Только Реджина понимала чувства Румпеля. Ещё им обоим не нравилась часть новых обязанностей. Реджина с трудом вживалась в роль мэра. Румпель же ненавидел бюрократию, но по иронии стал антикваром и юристом. Позже он узнал о дырах в законах, откатах и прочих теневых радостях этого мира, и тогда-то Голд его полюбил. Узнанное умилило и вдохновило старого интригана настолько, что он взахлёб, с горящими глазами рассказывал своей бывшей ученице, как можно выцедить деньги из Сторибрука, который был куда больше, чем казался на первый взгляд. Как-то бурный спор о разделе города перешёл из-за выпитого в другую плоскость, прямо на кровать. Они прекрасно провели время, но любви там не было ни капли. Похоть и одиночество — не больше. Она для него — вещь, и её можно использовать, как ему захочется: любым способом и в каких угодно позах. Голд происходящее даже как измену не воспринимал, ведь до определённого дня было неизвестно, жива ли Белль… Он случайно сильно прикусил язык, когда пил из их любимой кружки со сколом, и солоноватый вкус крови вывел из тумана воспоминаний. Говорить было немного больно, но эти слова не должны застрять в гортани, пусть Белль их услышит. — Я так боялся, что потерял тебя навсегда, когда выгнал из замка, — он начал гладить её по плечам и иногда целовал в шею. Белль в ужасе отсела от Румпеля и заплакала. — Румпель, зачем ты это сделал? Я все глаза выплакала из-за тебя. Я же могла умереть без тебя. Зачем? Ты любил меня! Нам было так хорошо вместе. Я могла умереть. — И умерла бы, если осталась бы со мной, — правда сухим тоном наконец сорвалась с его тонких губ. Если бы Белль только знала, как он ненавидел себя за произошедшее: он был готов рвать себе волосы. А что до чашки, нет, она не стояла на видном месте, Тёмный ежедневно бил её, резал до крови кинжалом руки, а потом восстанавливал фарфоровую реликвию. Всё для того, чтобы вновь поверить, что бывшая служанка — не сон, и дала ему хотя бы на несколько лет надежду стать лучше. Ещё благодаря Белль можно было быстрее очутиться в мире без магии, куда попал Бей: надо всего лишь вырвать ей сердце и бросить в котёл. Незначительная мелочь, он даже бы бровью не повёл, если бы дело касалось кого-то другого, но Белль… Не мог он так поступить. Очередная ложь. Мог, и ночами его пальцы дрожали от нетерпения, настолько сильно он хотел спасти сына, а потому выгнать её навстречу опасности было единственным выходом. Так был призрачный шанс, что Злая Королева сделает девушку своей заложницей и никогда не убьёт, ведь ей нужен рычаг давления на Румпеля. Так и произошло, но ежедневно его снедало чувство вины, что она лежит где-то в земле из-за его малодушия… Там же, где Бей, и по той же причине. Трус, всегда трус. Белль никогда не простит его за это и не примет его таким, какой он есть. Придётся опять врать. «Как всегда, Румпельшмякс!» — в голове вновь всплыли слова Милы, которые она часто говорила в пылу ссоры. — Я — Чудовище, и могло бы случиться непоправимое, — он изо всех сил старался говорить нежнее, но ничего не выходило, и стена лжи росла между ними с каждой минутой. Голд закрыл лицо дрожащими руками. — Я был вынужден это сделать, иначе не удалось бы спасти сына. Истинная любовь лишила меня магии, и тогда всё пошло бы прахом. Я слишком виноват перед Беем, чтобы позволить себе сделать такое. Прости… Зачем я ей лгу? Моя Тёмная магия, впрочем как и Светлая, основана на эмоциях. И из-за любви я бы ничего не потерял. Румпель поцеловал её в ложбинку между грудями. Как же хотелось продолжить и дальше касаться её нежной кожи, но сначала им надо поговорить. Он выпрямился и уставился в свою ладонь. В глаза смотреть не хотелось, а грудь и губы слишком отвлекают от важного разговора и помешают лгать дальше. Белль покраснела и торопливо заговорила: — Надо было всё рассказать сразу, я бы всё поняла. Постаралась бы. Если есть за что бороться — борись, я знаю, насколько это важно для тебя, но мне всё равно обидно, мы могли бы вместе начать всё… Этих слов не мог простить уже Голд. Ради Белль бросить то, за что он боролся столько лет. Бросить затею со спасением своего ребёнка во имя какой-то подстилки. Нет. Он никогда бы так не поступил. Чтобы поднявшаяся ярость не проступила на его лице, он зажал её губы томным и долгим поцелуем. Тёмный уже хотел сорвать с неё халат и войти в неё со всей грубостью и злостью, на какую был способен, как в Реджину совсем недавно. Вместо этого Румпель вновь принялся целовать её грудь. Белль сдавленно охнула и, стащив с него халат, увидела расцарапанную спину и красный след на шее. Это заставило её оттолкнуть мужчину. — Откуда засос? — поинтересовалась девушка с лёгким недоверием. Фраза привела его в ступор. Да, Белль оскорбила его, но он слишком любил, когда о нём кто-то заботится, как и это почти незнакомое ощущение любви к нему. И что теперь? Белль всё поймёт и оставит его? «Летает тут один злобный шершень. И кровопийца редкостная, Реджиной кличут,» — Румпель хотел было отшутиться, но промолчал. Он не считал взаимное использование изменой. Он никогда не любил Реджину — она пробуждала самое худшее, что в нём было, включая похоть, что порой лишала его здравого смысла и любви к Белль. Румпель не зря называл себя Чудовищем, он не раскаивался в том, что провёл время с большим удовольствием. Страх одиночества оцарапнул и заставил подбирать слова для новой полулжи: — В этом городе на меня столько всего навалилось: я не видел даже малейшего просвета в бесконечной тьме, особенно, когда думал, что ты мертва. Никто и никогда не полюбил бы чудовище так, как ты… Чем чаще Румпель занимался сексом с Реджиной, тем меньше думал о Белль, но всегда презирал себя за предательство. Увы, но стоило его бывшей ученице встать перед ним на колени или снять кофту, он забывал о своей бывшей возлюбленной. Реджина оказалась очень страстной. Румпель любил секс. Из-за этого, а также из-за того, что не хотел лишать сына матери, он не выгнал Милу, которая изменяла ему с кем попало. Только жажда любви не исчезала из сердца и от жгущего кислотой ощущения пустоты только усиливалась. — Мы справимся с этим, со всем, — она провела кончиком пальца по царапинам и, казалось, не поняла, откуда те взялись. В словах было столько нежности и душевного тепла, что Голд захотел провалиться под пол. Как я вообще посмел ей изменять, и не раз и не два? — Не понимаю, почему столько всего на тебя свалилось? — Белль тем временем продолжила. — Ты этого не заслуживаешь, ты достоин лучшего. Мы теперь вместе и всё сумеем преодолеть, нам ведь удалось найти друг друга. — К-к-кончено, дорогуша, — пробормотал немного изумлённый Голд, с трудом сдерживая ехидство. Румпеля всегда раздражала её инфантильность. Да, Белль его всегда идеализировала, и это привлекало, но порой, как сейчас, вызывало исключительно раздражение и недоумение. Она казалась ему наивной глупышкой, которая совершенно не представляет, с кем живёт, и сама загоняет себя в могилу. Приходилось долго подбирать слова, чтобы не обидеть и не потерять её. С Реджиной было намного проще: она не настолько наивна, и ему было наплевать, что она о нём думает и кем считает. С ней не надо было изображать из себя рыцаря на белом коне. Конечно, тоже приходилось лгать, ведь Злая Королева — сильный противник, и сама не прочь сделать его своей игрушкой. Каждая ночь напоминала борьбу, где-либо он, либо она получат власть и смогут насладиться ею по полной. Страсть смешивалась с яростью, нежность — с болью, а в стонах удовольствия слышался звериный рык. И каждый оргазм был настоящей наградой: никому не хотелось уступать и показывать свою слабость. Они выматывали друг друга и лишали сил, а пустота в сердце росла и уже напоминала чёрную дыру. С Белль страсть была только в Тёмном замке, но навряд ли будет сейчас. Да, он и тогда ей лгал, но гораздо меньше, чем сейчас. Он тряхнул головой. Вереница образов и миллионы мыслей уносили куда-то в неизвестность, а здесь, совсем рядом, сидела его любимая и слушала его ложь. — Мы вместе и живы — это важно, — он забормотал мягко и вкрадчиво, стараясь не отводить взгляда от глаз Белль. — А ещё есть шанс спасти Бея, но придётся ждать, когда дочь Белоснежки снимет проклятие. Можно будет перешагнуть черту города и продолжить поиски, а потом опять вернуться в Зачарованный Лес. До этого момента нельзя выйти за пределы Сторибрука, иначе лишишься памяти. Мне придётся ждать ещё двадцать восемь лет, когда оно уйдёт в небытие. На самом деле проклятие не распространялось на Безликого и его людей, которые на кораблях и грузовиках привозили продукты для всего города и контрабанду лично для Румпеля. Он знал о них слишком мало, и это, как и нехватка денег, удерживало его от сделки. Впрочем, такая информация точно не для ушей Белль, которую слова мага привели в восторг. — Румпель, наконец-то! Ты достоин своего счастья, как никто другой, века борьбы не должны пойти крахом. Нам удастся его отыскать и быть вместе втроём или даже, — она хитро подмигнула, — вчетвером. Я же могу тебе ещё родить ребёнка . Года пролетят, как один миг, и мы всё это время будем счастливы рядом. Ведь именно ты спас меня из психбольницы: люди на автомобиле сказали, что они от Румпельштильцхена. Я так благодарна, я всё ради тебя сделаю. Мы вместе переживём это проклятие и будем счастливы. Речь Белль заставила Голда обескураженно моргать. Как же ему приятна такая горячая поддержка и желание жить с ним. На миг он почувствовал себя самым счастливым человеком на свете; хотелось с восторгом целовать каждый миллиметр её кожи. Неужели подобное она говорит мне? Меня же никто никогда не любил по-настоящему. Это казалось совершенно невероятным. Если бы не одно маленькое «но»: всё не так просто, и дело здесь не только во лжи. Белль оценила его молчание по-другому. — Мы слишком давно не были вместе, — томно прошептала Белль, двигаясь к Румпелю всё ближе, глаза призывно заблестели, а губы налились красным. Голд улыбнулся, его глаза хитро заблестели. Хватит нам тратить время на разговоры. Мы же так давно не занимались друг с другом сексом. На миг Румпель испугался, что боль в ноге испортит всю ночь, и он будет думать о Реджине, а не о своей любимой. Белль хихикнула, решив, что её любимый не уверен в себе, и поцеловала его горячими губами в низ живота. Прикосновение обожгло тело, и жар поднялся вверх. Девушка спускалась поцелуями всё ниже и ниже, затем коснулась головки и провела по ней бархатистым языком. Достоинство Тёмного стало твёрдым, как его Кинжал, а на лице появилась восторженная улыбка и щенячья преданность. Она начала посасывать ему член на разной высоте ствола, то сильнее, то слабее. Румпель чувствовал себя в полном распоряжении своей любимой, и ему это приносило огромное удовольствие, заставляя отбросить всю вереницу страхов и ненужных мыслей. Белль не дала ему кончить, а вместо этого с заливистым хохотом свалила его на подушки и придавила к кровати своим возбуждённым телом. Пятка коснулась холода фарфора, удар — и чайник вместе чашечкой вдребезги разбились об пол. Комната наполнилась терпким ароматом чая, что смешивался с запахом пота, возбуждая пару ещё сильнее. Их тела забились в едином ритме, а Румпель извивался змеёй, пытаясь лишний раз поцеловать или укусить нежную кожу любимой. Белль сдавленно вздыхала и старалась опередить его, прижимая Тёмного сильнее к кровати и слизывая солоноватые капельки с его груди. Он резко встал, захотев быть к ней ещё ближе, и прижал к себе, ведь каждая секунда врозь превращалась в нестерпимую пытку. Тёмный покрывал её лицо, грудь и шею поцелуями. Волосы щекотали ноздри и — хотелось чихнуть, а ещё чтобы этот огонь не потухал никогда, а лишь продолжал поджаривать им сердца, заставляя менять позы, в хлам сминать постель, а головы — ритмично ударяться о подушки. Страсть и любовь срывали с него страх будущего, словно ногти Белль — сукровицу с отметин Реджины. Белль обхватила ногами упругий и аппетитный зад, чтоб его член копьём ещё глубже пронзил её. Как он мог вообще дотронуться до кого-то другого? Совесть раскалённой иглой прошила мозг за миг до того, как сжигающая и сметающая волна оргазма затопила их полностью, заставив боль, страх и ложь стечь куда-то вниз, а душу — взлететь высоко-высоко, туда, где нет никаких страданий, а есть только искреннее счастье и свет без отчаянья и кровавых цветков ненависти. Это казалось невозможным и рушащим все законы жизни. Крики удовольствия разорвали тишину комнаты, взрывая в мозгу остатки сомнений. Впервые за долгие ночи Голд почувствовал себя счастливым, что у него есть на это право, и что счастье — это не издевательский мираж в пустыне мрака. Они без сил разъединились и, тяжело дыша, упали на мокрые и смятые простыни: смотреть в потолок. Румпель не мог поверить, что всё это удовольствие только ему, а произошедшее не сон и не галлюцинация от пыли из разорванного сердца, пока не услышал раскатистый храп Белль, о котором уже успел забыть. Одновременно пришло понимание, что он не хочет расставаться с ней даже на долю секунды и пойдёт ради неё на любой поступок: любовь навсегда сшила их судьбы вместе, а страсть напалмом сожгла тьму в его голове. С Реджиной было намного интереснее и где-то приятнее, но он никогда не испытывал такого чувства полёта и такого спокойствия. А главное — Голд хотел спать, и боль в ноге не заставляла его умолять о смерти и чувствовать себя гниющим изнутри. Ещё не время, дорогуша, не время, но как же хочется спать! Румпельштильцхен зевнул. Осторожность не позволила ему уснуть. Надо было кое-что проверить: Реджина не настолько глупа и не лишилась бы добровольно такого преимущества перед Тёмным. Наверняка Злая Королева приготовила ещё один сюрприз, но менее приятный. Она — его ученица, лучшая ученица, а Румпель поступил бы именно так. Мозг начал лихорадочно перебирать варианты, как могла бы поступить Реджина. Создала проклятие? Мозгов не хватит, даже у меня не хватило. Что же она умеет лучше всего, и на что я вообще не способен? — ответ пришёл в голову мгновенно, но оказался пошлым и совершенно неуместным. Голд ухмыльнулся и усилием воли отогнал мысль от себя. — И всё же? Её мать — Королева Сердец и в этой магии даст мне сто очков вперёд. Неужели… Он ударил ладонью себя по лбу, сорвал с Белль одеяло, провёл пальцами по её телу, что всё ещё хранило его запах, и с тихим хлюпаньем извлёк из груди магическое сердце. Фиолетовая вспышка обожгла сетчатку, заставив мужчину в ужасе отшатнуться и часто моргать. Сердце набатом забилось в груди, а на виске проступила жилка. Этого не может быть! Белль ласково улыбается своему Чудовищу и кладёт руки ему на плечи. Внезапно её лицо уродует дикая боль, а желанное и нежное тело с грохотом разрывается на множество горелых ошмётков, обдавая Голда взрывной волной и обжигающим багряным фонтаном брызг. Гнев заставил кулаки сжаться, хотелось перенестись в дом к Реджине и свернуть ей шею. Глубокий вздох, и бешено бьющееся сердце входит в привычный ритм. Румпель с трудом подавил эмоции. Реджина ответит за попытку сделать из его любимой триггер, Румпель уже прекрасно представляет себе как, но сейчас об этом думать не стоит. Он концентрируется на образе в своей голове и заставляет магию течь вниз по пальцам и входить в горящее зелёным сердце. Оно вспыхивает белым и становится вновь красным, как и должно быть. Голд нежно щекочет и гладит сердце кончиками пальцев, словно оно котёнок, затем возвращает назад. Маг целует любимую в обнажённый сосок и сухо шепчет слова: — Ты чуть было не стала наконец умной заложницей, дорогая, зато теперь заклинание снято, и нет никакого смысла бояться Злой Королевы: её магия теперь не действует. Впервые за несколько месяцев Голд не жалел, что растерял последние искорки волшебства, что спасали его тело от мук и давали власть, ведь Белль жива — это важно. Ночь он провёл без боли и кошмаров, хотя знал, что вечно так продолжаться не может, особенно с учётом того, что будет завтра.