***
Так я мысленно и металась, переносясь в мрачных фантазиях от одного жуткого сценария к другому, еще более ужасному. Когда через час дверь мастерской вновь распахнулась, я лежала, свернувшись калачиком на диване, и пялилась в пространство. Пит тут же рванулся ко мне, окликая меня по имени, и приземлился возле меня на колени, насколько ему позволял протез. — Китнисс! Ты в порядке? — звал он, осторожно меня встряхивая. Я посмотрела на него и тут же поняла, насколько сейчас напоминаю себя же, каких-то пару дней назад, в моем прежнем паралитическом состоянии. В горле у меня першило, но я все-таки умудрилась выдавить: — Да. Просто задумалась, — сказала я и потянулась, чтобы взять его за руку. — Пожалуйста, не пугайся. Он резко выдохнул и то, насколько ему полегчало, было написано у него на лице крупными буквами. — Прости. Я не должен был оставлять тебя одну. Встав с дивана, я размяла затекшие ноги и поясницу. — Все нормально, но нам надо поговорить, — произнесла я. Пит смотрел на меня очень серьезно, когда я двинулась прочь из мастерской. — Хорошо. — Не здесь. Хочу выйти из этой комнаты. Пойдем со мной, — позвала я. Он последовал за мной в гостиную. Я подошла к небольшому секретеру красного дерева и, потянув за крошечное кольцо, выдвинула ящик и достала оттуда связку ключей. Не говоря ни слова, я прихватила отцовскую охотничью куртку, сжав ее, как талисман, прежде чем напялить на себя. И, стоя в проеме настежь распахнутой парадной двери, стала ждать, пока Пит оденется и догонит меня, отмечая его заинтригованное выражение лица. День был ветреный, и мои щеки мгновенно раскраснелись от пребывания на свежем воздухе. Потом мы молча направились в мой старый дом в Деревне Победителей. На пороге Пит остановил меня и повернул лицом к себе. — Что все это значит? — спросил он. Встав на носочки, я чмокнула его в пылающую от холода щеку. — Хочу тебе кое-что показать. То ли от холода, то ли от бешеного сердцебиения, я долго не могла попасть ключом в замочную скважину. Так что Пит в итоге забрал связку из моих трясущихся рук и отпер сам. На нас навалилась ужасная тишина, повеяло застарелым холодом необитаемого дома. Я вся трепетала, ощущая присутствие поблизости целого сонма бесплотных духов. Меня снова затошнило, но я постаралась не дрейфить и сглотнула комок в горле. — Возьми меня за руку, пожалуйста, — попросила я Пита дрожащим голосом. — Конечно, — ответил он и сжал мою ладонь в своей — большой, теплой, покрытой мозолями. Мы неуклюже поднялись по лестнице — мне даже пришлось идти бочком, лишь бы не отпускать его руки. Я привела его к комнате возле хозяйской спальни и отперла дверь маленьким ключиком на связке. Скрип открывшейся створки на несмазанных петлях пронесся по заброшенному дому как одинокий вой. Я не посмела переступить через порог, как не смела этого делать и прежде, вернувшись после войны в Двенадцатый. Сальная Сэй раньше изо всех сил старалась поддерживать здесь чистоту и порядок, и все было на своих местах, как будто вещи ждали её скорого возвращения. Я не могла войти в этот мавзолей, и посторонилась, чтобы пропустить внутрь Пита. — Спальня Прим, — сказала я, и мой голос сорвался. Я следила за тем, как он озирает комнату: большую двуспальную кровать с бело-розовым пуховым одеялом, письменный стол, на котором все еще лежала пожелтевшая бумага и высохшие перья, шкаф с ее одеждой. Как и у меня, у Прим было совсем немного личных вещей: кожаный мешочек с вырезанной из дерева примулой в нем, которую ей подарил наш отец, небольшая коллекция вышитых носовых платков, которую мать забрала из своей прежней жизни в торговом квартале, покидая его ради любви и прозябания в Шлаке, сделанные из тряпья и прочих ненужных огрызков куколки, ленты, заказанные для нее в Капитолии, после Победы на 74-х Голодных Играх. Вот и все, что оставила после себя эта прекрасная, сильная девочка, которая так долго была средоточием всего хорошего, что было в моей жизни. Пит коснулся изголовья кровати, занавесок, повертел в пальцах разные штучки, которые лежали на письменном столе. Потом обернулся и по смотрел на меня, ожидая объяснений. Я опустила глаза и уставилась на свои руки. — У меня был ребенок. И она погибла. Погибла из-за меня, и я вряд ли смогу когда-нибудь до конца это пережить. Я не могу иметь детей, не смогу выносить ребенка в этом теле, — и вытянула руки в стороны. — Потому что это тело для этого не предназначено. Я для этого не предназначена. — я посмотрела сквозь него на обстановку комнаты. — Знаю, я жалкая, трусливая, эгоистичная, но я каждой клеточкой тела питаю надежду, что я все-таки не беременна, потому что я не знаю, что я буду делать, если это так. Я буду самой ужасной матерью на свете. Всю свою жизнь я буду жить с бременем страха, что с нашим ребенком что-нибудь случится, или что я не смогу о нем позаботиться, и я не знаю, как с этим справиться. Пит долго-долго неотрывно смотрел на меня, обдумывая все мною сказанное, и лишь потом осторожно промолвил: — Я могу принять, что ты чувствуешь. Но я не согласен с фактами. И я ни на миг не допускаю, что ты можешь стать матерью, которая пренебрежет своими детьми или откажется от них, — он помолчал, и затем тихо добавил, — Ты — не твоя мать. Я приняла это, так как Пит не стал утверждать, что моя мать была образцовой родительницей — как бы там ни складывались обстоятельства — и лишь от Пита я была готова услышать такие слова. — Даже если бы это было правдой, я все равно не хочу приводить в этот мир своих детей. Откуда мы можем знать, что это правительство не свергнут, или что оно не прогниет настолько, что снова возродит Игры? Как мы сможем жить с мыслью, что мы допустили, чтобы подобное случилось с нашими детьми? — Ты права, мы не можем этого знать, — сказала Пит спокойно. — А если так, то зачем рисковать? — я уже умоляла, внезапно возжелав, чтобы он не держался со мной так отстраненно и не стоял так далеко. — Китнисс, если уж на то пошло, зачем вообще хоть в чем-то рисковать? Зачем нужно отстраивать заново разрушенное, открывать пекарню, жениться, да вообще жить дальше? Если думать таким образом, то абсолютно все теряет смысл, — Пит сделал глубокий вдох и шагнул в мою сторону, к моему огромному облегчению, но все же остался по ту сторону порога, исподволь призывая меня сделать шаг навстречу и воссоединиться с ним. — Я люблю тебя и хочу однажды завести с тобой семью. И мы будем любить наших детей, защищать их и делать для них все, что только возможно, как и все остальные, — и он убрал прядь волос, упавшую мне на лоб. - Пит, я не думаю, что когда-нибудь захочу завести детей. То есть, если я уже беременна, я с этим разберусь, но дети никогда не были частью моего плана на жизнь. Если ты не захочешь жениться на мне из-за этого, я пойму, — сказала я едва слышно, глядя на свою прекрасную жемчужину и поглаживая её сияющую серую поверхность подушечкой указательного пальца. Пит явно не был готов к такому повороту. — Ты ведь шутишь, верно? Ты всерьез полагаешь, что откажусь на тебе жениться оттого, что ты думаешь, что не захочешь иметь детей? — я лишь пожала плечами: нынче я вся состояла из страхов, и рождение детей было одним из них. — Мы с тобой так молоды. У нас вся жизнь впереди, чтобы поразмыслить об этом. И я собираюсь попытаться тебя переубедить… — он одарил меня одной из этих своих лукавых, дьявольских улыбочек, от которых у меня подгибались колени. — И собираюсь не упустить ни единой возможности сделать так, чтобы ты залетела… — и он так многозначительно задергал бровями, что я невольно прыснула. — Я уважаю твою точку зрения, даже если и думаю, что ты чересчур упряма. Но я даже не надеялся, что мы вообще можем быть вместе, так что, — Пит, наконец, шагнул в коридор и я была счастлива, что снова могу оказаться с ним рядом. — Мы это выясним постепенно. Не обязательно сразу иметь на все готовые ответы. — А что, если я беременна? — спросила я. — Тогда мы будем справляться с этим вместе, как и со всем остальным. Мое напряжение от этих слов стало таять. Когда Пит о чем-то говорил, это всегда звучало так убедительно: мои страхи не выдерживали сравнения с его разумными доводами и постепенно теряли свою силу. Впервые за день я почувствовала присутствие надежды, хотя страх, что я беременна все еще пульсировал где-то в глубине, как змея, готовая к атаке. Но я уповала на его силу, его оптимизм, уверенность, что я когда-нибудь смогу в этом плане измениться. Он отвернулся и запер дверь спальни, и еще немного постоял, глядя на нее. — Китнисс, ты же понимаешь, что тебе придется обсудить это с Доктором Аврелием, верно? — сказал он, кивнув на закрытую дверь. Я лишь кивнула и пошла прочь, и он тоже больше ничего об этом не сказал.***
Когда на следующее утро мы уже заканчивали мыть посуду после завтрака, в нашу дверь вдруг кто-то забарабанил. Ночью я толком не могла заснуть, а когда засыпала — погружалась в кошмары о Прим и разлетающихся на кусочки детях, они не кончались, и Питу приходилось трясти меня и будить. Порой эти дети были безликими, порой выглядели как обитатели сиротского приюта, или как те подростки, которых я мельком видела в городе. Но кем бы они ни были, каждый кошмар наполнял меня невероятным ужасом, пока я не проваливалась в короткий сон в предрассветный час. Когда я отпирала в то утро дверь, меньше всего я ожидала увидеть за ней Хеймитча, который стоял, прислонясь к дверному косяку — на нем было нечто, что когда-то было стильным серым зимним пальто. Он был последним человеком, которого мне сейчас хотелось бы видеть, и в свете того, что к нам вот-вот должна была пожаловать местный врач. — Приятно видеть тебя снова бодрой, как огурчик, солнышко. Что у вас нынче на завтрак? — он вошел внутрь, не дожидаясь приглашения. — Хочешь сказать: что у вас было на завтрак? Мы только что закончили, — огрызнулась я с заметным раздражением. - Ну, мне подойдут любые объедки, которые у вас остались, — он рассмеялся, плюхаясь за стол. — Надо бы поморить тебя голодом, — прорычала я, когда на кухню вошел Пит. — Хеймитч, — пробормотал он, достал свежий батон и принялся нарезать его для нашего незваного гостя. Тот же пристально смотрел на Пита, как будто взвешивая то, что собирался сказать. — Вай-вай-вай, какая муха тебя нынче укусила? Или ты съела гнилую белку? — Не начинай, Хеймитч, — сказала я, предупреждая. — Но мне так нравится видеть как ты бесишься. Я был некоторое время лишен удовольствия лицезреть твое перекошенное личико. Я уже готова была запустить в него чем-нибудь тяжелым, когда вмешался Пит. — Правда, Хеймитч. Только не сегодня. Ментор поднял руки, как будто сдавался, хотя и не был готов остановить поток насмешек. — Ладно, ладно, объявляю перемирие. Так вы собираетесь сказать Дядюшке Хеймитчу что с вами нынче не так? Я уже собиралась от души послать его подальше, когда тренькнул дверной звонок, и я от неожиданности подскочила на месте. Пит пошел открывать и я услышала с той стороны приглушенный женский голос. Я так редко теперь лично встречалась с докторами, что мысль о предстоящем осмотре не на шутку меня пугала, вгоняя меня в дрожь. Хеймитч перевел взгляд с двери на меня, и его сардоническая ухмылка ту же испарилась. Спустя секунду он был уже рядом со мной. — Китнисс, не хочешь ли присесть? — поинтересовался он. Я только усиленно замотала головой, но ничего ему не ответила. В дверях появился Пит. — Она в гостиной, Пойдем, — сказал он мягко. Врач была совсем не такой, как я ожидала. Во-первых, высокой — это я заметила раньше всего. Во-вторых — невероятно хорошенькой, и при этом вела она себя очень авторитетно, как это и свойственно докторам. Ее смуглую кожу дополняли темно-каштановые волосы и очень темные глаза. Она была вся как карамель и шоколад, и это смягчало ее красоту, делало ее более земной. И, будь мы в другой ситуации, я не была бы так ужасно напугана ее присутствием. — Китнисс, меня зовут Доктор Агулар. Я новый терапевт Дистрикта Двенадцать. Мы уже встречались, но я не сомневаюсь, что ты меня помнишь. — Встречались? — переспросила я. — Да, однажды в Тринадцатом — ты тогда была без сознания. А в другой раз — пару дней назад, когда у тебя был приступ депрессии, и ты была наполовину без сознания. Так что мне приятно встретить тебя, когда ты, наконец, на ногах, — она улыбнулась, говоря это. — Я позвонил доктору, когда у тебя был приступ. Она поставила тебе капельницу, — поддержал разговор Пит. Я снова оглядела доктора, чувствуя, что смутно ее припоминаю. — Вы правы, я не очень хорошо вас помню, — произнесла я, смущенная тем, что не запомнила кого-то столь впечатляющей внешности. — Ну, в Тринадцатом я была довольно плотно занята в еще одном проекте, — она взглянула на Хеймитча. — Хеймитч Эбернати? Приятно вновь с вами встретиться. Лицо Хеймитча стало откровенно кислым, и Пит посмотрел на него с немым вопросом. — Верно, док. Приятно снова вас видеть. — Я вижу, что программа детоксикации так и не помогла, — отметила она язвительно. Хеймитч стал переминаться с ноги на ногу, ему явно было не по себе. — Ну, вы же здесь теперь не ради меня, правда? Доктор Агулар тряхнула головой. — Нет, нынче больше всех повезло Китнисс, — она обратила на меня все свое внимание, и в мгновение ока превратилась в супер-профессионала, как будто на нее набросили некую завесу. — Где я могла бы осмотреть тебя наедине? — Мы можем поднять наверх. Пит? — позвала я. Только его присутствие и могло меня сейчас хоть как-то успокоить. — Хорошо. Хеймитч, потом просто захлопни за собою дверь, — бросил Пит походя, спеша подняться по лестнице. Но Хеймитч остановил его и зашипел: — Китнисс в порядке? Пит лишь ухмыльнулся и поскакал вслед за нами. — Что тебя так заботит? С каких пор ты стал так о нас печься? — выдавил он смешок. Хеймитч, стоя у подножия лестницы, в кои-то веки выглядел совершенно растерянным. На миг мне стало даже жаль его, но потом я подумала, что было бы, узнай он причину этого врачебного визита, и как он непременно отпустил бы сальную шуточку о нашей сексуальной жизни, и я решила пока что напрочь выбросить его из головы. Когда мы оказались в нашей спальне, доктор тщательно притворила дверь и опустилась в кресло у моего туалетного столика, а нам с Питом предложила сесть на кровать. — Доктор Аврелий описал мне вашу озабоченность вопросом эффективности контрацепции. Теперь мне нужно, чтобы вы кое-что для меня уточнили, — она достала планшет с формами для заполнения. — Ваш врач прислал мне всю информацию, так что мне не нужна дата рождения и все такое прочее, — она листала формы в поисках нужной страницы. – Так, Китнисс, когда у тебя был последний день месячных? — 15 ноября, — нервно ответила я. — Ясно, и насколько у тебя устоявшийся цикл? Бывают ли сдвиги? А во время месячных — одинаковые ли они по продолжительности? Бывают ли болевые спазмы и вздутие живота? Как было в этот раз? — Все было как обычно, небольшие боли первые три дня, — сказала я. — А между месячными бывают кровяные выделения? — Нет. — И менструация приходит регулярно? — В основном, да, — я не стала упоминать, что из-за стресса у меня во время войны вообще месячные не приходили, и цикл восстановился, только когда я вернулась в Дистрикт Двенадцать. — Хорошо. То есть плохо, что нам приходится каждый месяц отмывать багровые пятна, но хорошо, когда цикл регулярный, верно? — она рассмеялась своим словам. Я мельком взглянула на Пита, и у того был такой вид, как будто он только что проглотил тухлую устрицу. — Ну, и когда состоялся последний по времени половой акт? — спросила она. — Вчера, в районе обеда, — вклинился Пит. Доктор Агулар повернулась к нему и ее темные очи сверкнули. — Ну, я полагаю, мужчины не забывают подобных вещей? Мой муж постоянно забывает годовщину нашей свадьбы, но всегда отлично помнит, когда мы в последний раз мы с ним немного развлеклись. Так, — я чуть было не захихикала, увидев, что Пит так густо зарделся, что готов был провалиться на месте. — согласно моей таблице, ты сейчас находишься вне своего периода овуляции, разве что твоя яйцеклетка излишне задержалась при прохождении фалоппиевых труб, — и она показала серую строчку, которая обозначала фертильность. — Пока я могу сделать довольно немного. Во-первых, я могу взять у тебя кровь на анализ и, с помощью своей походной лаборатории, — они указала на переносную металлическую емкость. — измерить уровень гормонов у тебя в крови. Скорее всего, там не обнаружится ни следа гормона хГЧ*, хорионического гонадотропина, который является одним из индикаторов беременности. Кроме того, я смогу узнать каков уровень в твоей крови гормона, отвечающего за контрацепцию, и на основе этого сделать некоторые предположения. Но, перед всем вышеперечисленным, я должна провести вагинальный осмотр, — он бросила взгляд на Пита. — Хочешь, чтобы он остался? Осмотр займет примерно десять минут, но это весьма интимная процедура. Лицо Пита приобрело сероватый оттенок, но он все равно смотрел на меня в ожидании инструкций. — Как скажешь, Китнисс. Будет, как ты захочешь. — Думаю, я пока в порядке. Мы позовем тебя, когда закончим, — я еще не успела закончить фразу, а на его лице уже отражалось невероятное облегчение. Он подскочил так споро, будто за ним медведь гнался, и рванул к двери. — Подожду снаружи. — Ладно, — я кивнула. Мне даже не верилось, что он может так смущаться, но потом я подумала, что единственной женщиной в его родительской семье была мать, и вряд ли она делилась с ним тем, каково это — быть женщиной. — Он такой милашка. Мой муж не мог вынести даже родовых схваток, когда я рожала нашего сына, — сказала Доктор Агулар, кладя на край кровати подушку и застилая ее сверху полиэтиленовой простыней для осмотра. — Можешь снять брюки и белье, а потом ложись сюда, закинув ноги на столбики кровати. Это было странное ощущение. Не считая моей подготовительной команды и Цинны, я еще ни перед кем из посторонних намеренно не раздевалась. Я была вовсе не такая оторва, как Джоанна, которая без комплексов демонстрировала свое тело. И все же я довольно свободно себя чувствовала в присутствии Доктора Агулар. Может, дело было в том, насколько компетентной она себя показала, а может в том что, хотя и смущалась, эта женщина делала все, чтобы помочь мне побороть мое смущение. Я мысленно пометила занести этот случай в список проявлений доброты, с которыми я сталкивалась в жизни. И я в итоге разделась и легла так, как она мне велела. Осмотр и забор крови действительно отняли всего несколько минут, доктор орудовала шприцем и другими инструментами быстро и безболезненно, всю дорогу болтая со мной и задавая вопросы, так что я невольно отвлекалась от происходящего с моим телом даже в самых деликатных местах. Даже проникновение иголки было таким стремительным, что я обратила внимание на легкий дискомфорт лишь когда маленький контейнер уже был полон алой жидкости. Она вставила его в цилиндрическое отверстие в машине, и её жужжание фоном звучало во время нашего с доктором разговора, который все не смолкал. — Мы также проверим твою матку. Я взяла образец, и пошлю его в лабораторию — такое исследование в домашних условиях не сделаешь. Кроме того, мы сделаем и еще кое-какие анализы, но образцы я взяла, так что тебе не придется проходить осмотр раньше чем через год. — Спасибо, — ее внимание ко мне ужасно трогало. Машина пискнула и выдала листочек с результатами анализа. Доктор Агулар тщательно их изучила и протянула мне с широкой улыбкой. — Уровень гормона, отвечающего за контрацепцию, у тебя в крови весьма высок. И на основании этого я на 85 процентов уверена, что ты не беременна. Однако Доктор Аврелий говорил мне, насколько вы озабочены этим вопросом. Ты полностью уверена, что ты и твой партнер не хотите иметь сейчас детей? Я вздохнула. Я никогда не говорила о том, как боюсь забеременеть со своей матерю, хотя это было бы более чем логично, учитывая ее медицинские познания. Однако мне казалось она для таких разговоров недостаточно… надежна… недостаточно сильна, чтобы справиться с затруднениями, которые возникали в моей жизни. Я не была уверена, как она отреагирует на информацию о моей возможной беременности или мое нежелание иметь детей. И я определенно задела своим признанием Пита. Так что возможность высказать без того, чтобы меня осудили за сказанное, являлась неодолимым искушением. — Не думаю, что я вообще когда-нибудь захочу имеет детей, — произнесла я тихо. Доктор Агулар долго обдумывала сказанное мной, затем произнесла: — Слишком однозначное решение, чтобы принимать его в твоем возрасте. С такими вещами, как брак и рождение детей, которые полностью меняют твою жизнь, лучше иметь дело в ближайшей перспективе. Скажем, ты не захочешь иметь детей в следующие пять лет, а потом передумаешь. Я не стала бы проводить никаких радикальных хирургический операций в столь юные годы, — сказала она. — О, я не собираюсь делать операцию, — воскликнула я. — Хорошо, значит ты не отбрасываешь эту возможность целиком и полностью, — она достала из кармана маленькую коробочку. — Это называется «таблетка на следующее утро». В принципе, её можно использовать в течение 72 часов после возможного зачатия. Если ты знаешь кое-что о процессе оплодотворения**, — я кивнула, весьма заинтересованная. — во время овуляции, яйцеклетка выходит из яичника и спускается по фаллопиевой трубе. Когда мужчина во время полового акта совершает эякуляцию, он в самом буквальном смысле выбрасывает миллионы и миллионы сперматозоидов, в надежде что один из них волшебным образом соединиться с яйцеклеткой, проникнув сквозь ее стенку и оплодотворив ее, и в результате появится эмбрион, который станет растущим плодом. Сперматозоидов так много, то они могут сохранять жизнеспособность в репродуктивной системе женщины до шести дней после попадания туда, так что если оплодотворение не произошло вчера или сегодня, оно в принципе может случиться завтра. И хитрость, действие таблетки, заключается в том, чтобы не дать твоим яичникам выпустить яйцеклетки, или, если это уже случилось, затруднить сперматозоидам — этим маленьким попрошайкам — процесс оплодотворения. — Это какая-то новая технология? — поинтересовалась я. Лицо Доктора Агулар помрачнело. - О, нет, такие таблетки существовали даже по Темных Дней. Удивительно, как Капитолий умудрялся так долго держать в неведении на этот счет Дистрикты, верно? — она с отвращением потрясла головой. Я постаралась сосредоточиться на маленькой коробочке в ее руке, вместо того, чтобы пылать праведным гневом на Капитолий, который мог слишком далеко меня завести. — А это может повредить уже оплодотворенной яйцеклетке? — спросила я. — Нет, вовсе нет. На уже оплодотворенную яйцеклетку это совсем не действует. Это происходит оттого, что стенка яйцеклетки после оплодотворения меняет свою химическую структуру. Это в самом деле весьма изящное медицинское решение. Побочные эффекты могут заключаться в тошноте, кровоточивости вплоть до следующих месячных, или временно нарушении менструального цикла. Если тебя вырвет в течение двух часов после приема таблетки, тебе необходимо будет срочно со мной связаться, — она протянула мне коробочку. — Если ты полностью уверена в том, что мне сказала, то это безопасная и довольно этичная форма контрацепции. Она подалась назад и принялась ждать моей реакции. Я же долго-долго сидела и просто смотрела на эту коробочку. Как бы там ни было. это была просто профилактическая мера в случае, если я не была еще беременна. — И каковы шансы на успех? — Ты сейчас находишься в суточном временном промежутке, что означает, что шансы на успех порядка 95 процентов, — она изучающе на меня посмотрела. — А Пит хочет, чтобы ты забеременела? — осторожно спросила она. Я сделала глубокий вдох. - Нет, думаю, он согласен, что сейчас для этого не самое подходящее время. Но в конце концов он захочет иметь детей. Доктор Агулар еще внимательнее меня оглядела, прежде чем заговорить: — У вас еще очень много времени, чтобы завести ребенка. Мы многим жертвуем в жизни ради мужчин. Но это не тот пункт, по которому нам следует легко им сдаваться, идет ли речь о том, чтобы забеременеть, отложить деторождение или не рожать вообще. Это можно обсуждать, Но в конце концов — это только твое решение, — она погладила меня по коленке и неожиданно поднялась с места. — Пойду помою инструменты. Когда выпьешь таблетку, позвони мне, чтобы я зафиксировала время. Потом я приду через две недели, чтобы проверить, как обстоят дела. Тогда уже и придут детальные анализы. — И в следующие пару недель используйте альтернативные формы контрацепции, пока будем наблюдаться. У меня есть кое-что, что вы могли бы использовать, — она бросила на кровать пригоршню пакетиков из фольги. Я сморщила нос от их вида, припомнив случай, когда Доктор Аврелий прислала мне такие по почте вместе с пилюлями и нашей будущей Книгой Памяти. Заметив выражение моего лица, Доктор Агулар лишь улыбнулась. — Не очень аппетитные на вид, я знаю, но зато работают. Отбросив свою неприязнь взмахом плеча, я почувствовала себя гораздо лучше — как будто летящая в меня пуля вжикнула рядом, но не попала. И поклялась себе, что никогда в жизни не окажусь больше в подобной ситуации, и что незачем нам снова испытывать подобный стресс, когда у нас и так хватает поводов для беспокойства. Еще я высоко оценила профессионализм нашего нового врача и отчего-то преисполнилась оптимизма, что на этот раз все сработает как надо. — Могу я вас попросить кое о чем? — спросила я. — Не могли бы вы объяснить, как это все устроено, Питу? Думаю, ему станет полегче, когда он узнает что к чему – мне, верно, следовало сказать, что он меньше будет сомневаться в реальности происходящего, если ему все выложат, опираясь на голые факты. Но я сказала другое. — Для него гораздо лучше, когда все предельно ясно. Он перестанет слишком много об этом думать, — заливала я. Она кивнула. — Без проблем. Позови его и я все ему растолкую. — Спасибо, — сказала я с искренней теплотой, направляясь к двери. — Ну, это просто часть моей работы, и мне за это платят, — усмехнулась она, складывая инструменты в саквояж. Еще только открывая дверь, я уже расслышала приглушенные голоса. Пит в мастерской переговаривался с Хеймитчем. И у меня забилось сердце от одной мысли, что Пит поделился с ментором тем, зачем к нам пришел доктор. — Эй, что у вас там происходит? — спросила я осторожно. — Хеймитч все еще был внизу, когда я вышел, так что я решил, что он составит мне компанию, пока тебя осматривают, — ответил Пит уклончиво. — О, ладно, доктор хочет переговорить с тобой минутку, — вставила я. И мы с Хеймитчем остались вдвоем. — Нечего смотреть по телику? — подколола я его. Хеймитч сделала большой глоток из фляжки. — Зачем врач? Проверяешься? — он старался выглядеть равнодушным, но было в его тоне нечто, что его выдавало с головой. — Ну, да. Решила вот попить антидепрессантов, — солгала я. Он только фыркнул. — Знаешь, Пит может уболтать кого угодно на что угодно, но только не тебя, — он ткнул в меня пальцем. — и ты отвратная лгунья. Ты даже от простуды лекарства не пьешь. Так в чем дело? — Хеймитч, правда, ей надо было осмотреть меня после моего приступа. Она выписала мне таблетки, но да, ты прав, я не хочу их пить. Он прожег меня взглядом, и следом потер щетину на подбородке. — Ну, если в этом все дело, — и принялся слоняться по мастерской, и не прекращал своих метаний пока Пит и Доктор Агулар не вернулись. Я внимательно изучила лицо Пита, но разглядела только успокоение. И лишь тогда я поняла, что ждала его реакции, прежде чем окончательно расслабиться самой. Раз с его точки зрения все было в порядке, то так оно и было. А еще я заметила, что Хеймитч тоже пристально смотрел на Пита, и, убедившись, что тому полегчало, тоже довольно ухмыльнулся. Пока мы все спускались вниз, Доктор Агулар смерила взглядом нашего ментора. — Ну, и когда вы придете ко мне, чтобы провериться? — спросила она. Он тайком сунул фляжку в карман, прежде чем ответить. — Док, не волнуйтесь за меня. Все мои винтики в полном порядке. — А, — выдавила она. — Я приму вас в следующую среду в десять утра, в клинике. Хеймитча это явно застало врасплох. — Простите? Я не собирался подвергать себя осмотру… — Вы правы. Лучше после обеда. Пусть лучше будет в два часа дня. Вы не забудете ему напомнить? — это она сказала уже Питу, который усмехался во время этого обмена репликами. — Хм, конечно. Будьте уверены, я напомню, — сказал он, осклабившись в адрес Хеймитча, тот же метнул на него убийственный и хмурый взгляд. — Вот и славно. Я буду ждать звонка, Китнисс. — сказала она, прощаясь и надевая свое теплое пальто. Когда она ушла, мы так и стояли, в ожидании, что кто-нибудь двинется первым. Я ждала, чтобы Хеймитч ушел, чтобы позаботиться о своих яичниках, но он явно чего-то ждал. Казалось, мы в тупике. В итоге первым заговорил Пит. — Хеймитч? — Да, — выдавил тот, инстинктивно складывая руки на груди. — Иди домой, — сказал Пит, открывая дверь. — Нам с Китнисс нужно кое-что сделать, и я тебя уверяю, ты сам предпочел бы в этом не участвовать. — Вы, ребята, затеяли что-то, и мне эта скрытность претит, — он пренебрежительно взмахнул в воздухе рукой. — Ага, потому что сам никогда не имел от нас секретов, правда? — выпалила я с некоторым раздражением. Он хмыкнул в ответ, и, не сказав больше ни слова, потопал домой. Когда за ним закрылась дверь, я неуверенно взглянула на Пита. — У нас все хорошо? — спросила я. И на его лице расцвела прекрасная, невероятная улыбка. — Хорошо, — он взял меня за руку. — Принесу тебе чем запить. И с этого момента нам надо быть особо осторожными, ладно? Я кивнула. — Больше ни за что не брошу пить таблетки. — А я попробую не бросаться на тебя, пока ты не выпила свои таблетки, — сказал он, но вдруг стал очень серьезным. — Но однажды у нас с тобой появится ребенок, а может быть двое или трое. Не сегодня, и не завтра, но однажды это случиться. Я сложила руки на груди. — И что дает тебе подобную уверенность? — сказала я, пораженная и даже несколько раздосадованная таким редким для него проявлением самонадеянности. Он прижался губами к моему уху и прошептал: — Потому что я собираюсь сделать твою жизнь такой прекрасной, что любая тебе позавидует. Со всеми полагающимися атрибутами. У нас с тобой будет очаровательная свадьба, уединенная церемония поджаривания хлеба, и такой медовый месяц, что ты и представить себе не можешь. У нас будет множество друзей, мы будем заниматься важными вещами, и в конце ты сама решишь, что нам нужны дети, которые будут следовать твоему примеру и слушаться каждого твоего слова, и будут обожать и любить тебя за твою силу и щедрость. Наши внуки будут предпочитать наше общество компании своих родителей, потому что я буду кормить их тортом на завтрак, а ты — учить охотиться и бегать по лесам, и это будет длиться и длиться, до конца наших дней, а проживем мы долго-долго. Мы будем окружать наших детей такой любовью, что они даже не будут знать, что бывает по-другому, и все, через что мы прошли, будет казаться нам лишь шепотом в ночи. Меня заворожила та сказка, которую он описывал, и моя душа воспарила над всей той болью и сомнениями, что ее терзали. Чувство было такое, как будто ветер играет в одуванчиками на Луговине, это была надежда. Я поцеловала его и окунулась в мечту, которую он нарисовал для меня словами. Не сейчас. Еще нет. Но может быть однажды эта мечта станет и моею мечтою тоже. ____________ * хГЧ, гормон беременности — автор излагает абсолютно научный, современный метод индикации беременности. Подробнее на: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A5%D0%BE%D1%80%D0%B8%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%B3%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D0%B4%D0%BE%D1%82%D1%80%D0%BE%D0%BF%D0%B8%D0%BD ** процесс оплодотворения, размножения, репродуктивный процесс — для тех, кто по каким-то причинам пропустил это в школьном курсе биологии (если это теперь вообще проходят в школе), и не имел счастья, как я, вырасти в доме врача-генеколога, подробности здесь: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9 °F%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B9_%D0%BF%D1%80%D0%BE%D1%86%D0%B5%D1%81%D1%81 Препарат, описываемый titania522 — Постинор (или его аналог Эскапел (от англ. escape — «избежать», полагаю) ), далеко не безопасен для здоровья, им рекомендуется пользоваться только в самых крайних, экстренных случаях. http://true-lady.ru/zhenskoe-zdorovie/chem-opasen-postinor-958.