Жизнь шкурки

             Только захожу в школу, и передо мной проносится какая-то девочка из старшего класса, а за ней бежит Тушенцов, и оба смеются. Я удивлённо смотрю им вслед. — Шабанов, а мы-то тебя заждались. — произносит басистый голос сзади. Я поворачиваюсь, и с меня снимают рюкзак, швыряя его на пол. К нему подбегает Юра и пинает к Диме, а он в ответ ещё кому-то из параллельного класса, потом приходит Тушенцов и вливается в «игру». Они пинают друг другу мой рюкзак минут пятнадцать, пока не звенит звонок. Тушенцов проходит мимо меня, и я падаю на пол. Все поднимаются к классам. Я отряхиваю свою одежду, затем портфель и иду за ними. «Отлично начало дня, Максим.» Захожу в класс и обвожу его взглядом, пока не замечаю Кирилла. Выдыхаю и готовлюсь к расспросам. — Привет. — здоровается Семченко, когда я сажусь на стул. Киваю и начинаю доставать нужный учебник. — Ты че так поздно? — Юра и Дима решили с утра поиграть в футбол. — Да, бля, Макс, почему ты им ничем не отвечаешь? — Что я сделаю против десяти человек? — зло отвечаю я. «Семченко, включи мозги и не беси меня.» — Так откуда синяки? — Не твоё дело. — открыв тетрадку и записав число, ответил я. — Моё. Ты же мой друг. Я плотно сжимаю губы и кидаю злой взгляд на Кирилла — ноль реакции. — Это Тушенцов? «Нет, нет, нет! Этого точно не может быть! Тушенцов этого бы точно не рассказал. Он же натурал, гомофоб. Нет, не может быть.» — Ну когда он мячом на физ-ре тебя. Киваю несколько раз. Это лучше, чем правда. — Вот сука. — Кирилл бросает взгляд на спину за первой парой. — Да забей ты. Кирилл качает головой и начинает что-то списывать из учебника. «Кажется пронесло…» Пытаюсь вслушаться в то, что рассказывает учитель, но постоянно мешают разговоры в классе. А кто громче всех разговаривал? Конечно, Руслан. — Тушенцов, ещё одно слово и за последнюю парту! — не выдерживает учительница. Он кивает и замолкает на несколько минут, но потом снова продолжаются разговоры. — Подстрекатель, за последнюю парту. — говорит учительница, смотря на Руслана. — Да почему я? Это вообще Семченко с пи… Шабановым разговаривали! — пытается отшутиться Тушенцов. — Вот и поговоришь с ним. Руслан цокает и берет вещи, направляется к парте за мной. Он садится на стул и сразу начинает стучать ручкой по столу. Спустя несколько минут меня начинает это бесить, а ещё через минуту — болит голова. — Можно не стучать? — повернувшись к парню, спросил я. — Можно не блядовать? — ухмыляется он. Недовольно поджимаю губы и начинаю представлять, как буду засовывать эту ручку ему в глотку. — Шабанов, тебе там весело с Тушенцовым? — громко спрашивает учительница. — Встань. Выдохнув, встаю с места, проклиная Руслана за то, что он вообще появился на свет. — Какие есть стадии избирательного процесса? Округлив глаза, пролистываю параграф учебника. — Мы это не проходили ведь. — Проходили. В том году. — Эм… Ну… — начинаю мямлить я, пока Семченко ищет в интернете. Поворачиваюсь на Тушенцова, как будто это что-то изменит. Он с ухмылкой следит за Кириллом. — Понятно всё с тобой. Садись. Сажусь обратно и слышу удар сзади. — Каким нужно быть тупым, чтобы не знать этого? — убирая руку от лица, спросил парень. — Передайте Шабанову, пусть спишет. — говорит учительница, передавая на первую парту какую-то книжку. — Пидр, забирай быстрей. — бросает Дима, протягивая мне учебник. «Заебали…» Нагибаюсь через парту и слышу наигранный кашель Кирилла, забив на это, забираю учебник и сажусь обратно. На открытой странице что-то выделено карандашом, и я переписываю это в тетрадь. Учительница продолжает что-то рассказывать, ходя по классу. — Руслан, иди напиши. — почти рядом со мной звучит голос, и я поднимаю голову. Учитель протягивает мел, смотря на Руслана. Он поднимается, забирает мел и идет к доске. Дописав, опускаю голову на стол и смотрю на Кирилла, а он в свою очередь что-то смотрит в телефоне. — Кирилл… — М? — Почему ты меня не кинул? — В смысле? — нахмурился Семченко, отложив телефон на парту, уставившись на меня. — Ну, не отвернулся. Когда узнал, что я гей и шлюха. Он стал смотреть на доску и переписывать записи в тетрадь. «Понятно…» Я выдохнул и начал смотреть в спину спереди сидящего парня, пока не почувствовал тёплую руку на своей руке. Я поднял взгляд на Семченко. — Мне все равно. — улыбнулся уголком губ он. Почему-то мне стало легче. Не знаю, возможно это из-за того, что я уверен в том, что меня не кинет друг. — Можно спросить? — Ты уже спросил. Что хочешь? — Как думаешь, какое соотношение геев к натуралам? — Не знаю, — я пожал плечами. — А зачем тебе это? — Просто ты когда нагибался, ну, за книжкой, — Кирилл ударил ручкой по книжке. — Тушенцов на твою жопу смотрел. Я плотно сжал губы и судорожно выдохнул. А я уже успел расслабиться, что Тушенцов не будет ко мне приставать в школе. Может, он будет только смотреть, а?

***

      Раздевалка — обитель моей изрезанной одежды, синяков и, конечно, подъебов. Именно поэтому я стоял у входа и ждал, пока все переоденутся и выйдут. А Тушенцов в это время спокойно сидел на лавочке в раздевалке и весело разговаривал, иногда поглядывая на меня. — Парни, а вас не смущает, что на вас гомик смотрит. — Фу, ебать! — вскрикнул Муромский, который собирался надевать майку. — Рус, нахуя ты это сказал? Все как-то разом притихли и стали медленно выходить из раздевалки. Через пару минут остался только Тушенцов, который усердно поправлял кроссовки. Значит, сегодня мне не избежать от него синяков. Надеюсь, что только синяков. Я подошел к скамейке, чувствуя на себе взгляд. Поставил на неё рюкзак и стал расстегивать его, чтобы достать шорты и майку. — Сука, специально передо мной задницей виляешь? — почти крикнул Тушенцов, подходя ко мне. — Что? — я пытался переварить информацию, которую он мне сказал. — Нет, не трогай меня! — Шкурам слово не давали. — кинул меня на пустую лавочку, и я больно ударился спиной. Заскулив от боли, я согнул ноги в коленях и сжал их вместе. Тушенцов сел сверху, и я упёрся коленями ему в ребра, пытаясь оттолкнуть. Я почувствовал его стояк, упирающийся мне в зад. Когда он только успел? — Не надо, пожалуйста. Тушенцов лишь ухмыльнулся и стал расстегивать штаны. — Почему ты не можешь потрахаться с кем-то другим?! — у меня начиналась истерика, и я буквально срывался на визг. — Ты единственная шкура. Я толкнул ему в плечи со всей силы, зажмурив глаза, но он, кажется, даже не дрогнул. Я нервно загнул и проделал ещё раз тоже самое, толкая его еще коленями в ребра. Тушенцов резко потянул меня за края штанов. От неожиданности, я вскрикнул и разжался на секунду, но Руслан всё-равно успел устроиться у меня между ног и расстегнуть джинсы. Я стал бить ладонями ему в лицо и грудь, а он, не замечая моих ударов, вышвырнул меня из штанов. — Тушенцов, тварь, отпусти! — Знаешь… — он резко сдернул с меня боксеры, — я бы не кричал на твоём месте. Я впился пальцами ему в лицо, но он перехватил мои руки. — Полегче, полегче! Я заплачу! Парень сложил руки у меня на груди, сильно сдавливая одной рукой. Второй он уже проникал первым пальцем в меня. Внутри меня как будто буровую машину включили. Я еле сдерживался, чтобы не закричать. За несколько лет в школе я понял, что кричать бесполезно. Тебе никто не поможет, люди только придут посмотреть и порадоваться, что не они на твоём месте. — Расслабься, блять! Ты мне палец так сломаешь. Я посмотрел на него, сильно закусив губу, чувствуя во рту вкус крови. «Да мне глубоко похуй на тебя! Я бы не расстроился, если бы ты сдох!» — Кстати, может тебе ещё что-нибудь написать на попе? А то эта уже стирается. — с гаденькой улыбочкой произносит он. Тушенцов протолкнул в меня второй палец, и я взвыл от боли, сильно зажмуривая глаза, на которых скопились слезы. Меня начало трясти от боли, и я всё сильней кусал губу, чтобы хоть как-то заглушить боль. Руслан убрал пальцы и приставил к моему отверстию член. Он стал проталкиваться в меня небольшими толчками. Перед глазами всё поплыло и заплясали чёрные круги. Тушенцов вошел до конца, сильно нажимая одной рукой мне на грудь, другой на ноги под коленями. По щекам потекли слезы, а на губах уже не было живого места. Я попытался сделать глубокий вдох, но Руслан сделал толчок, заставивший меня мечтать о предыдущей боли. Он стал двигаться резкими, быстрыми толчками, тяжело дыша, закидывая назад голову и закусывая губу. Было ощущение, что он не насилует меня, а избивает. Слишком много ненависти было в каждом его движении. Вскрикивая, он кончает в меня и замирает на несколько секунд, чтобы отдышаться. Немного переведя дыхание, он выходит из меня и подходит к своему рюкзаку, вытаскивая из него салфетки. Вытирает свой орган и, натянув боксеры, застегивает джинсы, затем достает кошелек и кидает мне на пол купюры. — Как я теперь на уроки пойду? — каждое слово даётся с огромной болью, не только физической, но и душевной. — Не знаю, — Руслан жмет плечами. — да и мне как-то всё равно. Ты бы побыстрей собирался, а то скоро звонок. — ухмыляется он и, взяв рюкзак, выходит. — Сука. — вслух выругиваюсь я, садясь на лавочку, закрывая лицо затекшими руками. Тру глаза, пытаясь остановить идущие слезы. Одеваюсь, сажусь на лавочку, обхватив себя за плечи. Сейчас мне хотелось просто раствориться в воздухе. Чтобы всего этого не было. Не было изнасилований и издевательств Тушенцова, не было вечно пьяного отца, не было плохой учебы. Всей жизни. Впиваюсь пальцами себе в плечи и откидываюсь назад. От холода стены по телу бегут мурашки. Звенит звонок с урока и к раздевалке приближаются голоса. Нужно свалить побыстрее. Если я ещё и от этих получу, придется прыгать в окно.