Грот

      Разными бывают книги, по которым учишься. Иные глотаешь с охотою, думая, что получаешь сокровенные знания, а после оказывается, что половина описанного в них годится лишь для того, чтобы вызывать восторженные возгласы у простаков. Однако и такие служат на пользу, свою имеют задачу — возбудить в читающем любовь к трудной науке и направить его на нужный путь, а дальнейшее уже черпается совсем из других книг.       «История империи Шантири», «О бальзамировании», «Искания древних». «О беседах с духами» — надо же, какая чудная вещь! Куплю непременно. И вот это тоже…       Я, как всегда, рылся на полках в лавке Ясиры, вытаскивая на свет то одно, то другое сокровище, и не заметил, как стопка отобранных мною книг превратилась постепенно в гору. Я пришел в растерянность — очевидно было, что одному мне не справиться, не доставить их в замок, где мне могла помочь прислуга, но и оставлять я ничего не желал — слишком редкие и бесценные находки можно было упустить безвозвратно. Пока я пребывал в раздумьях, Ясира на меня нажала: — Бери-бери, лорд Арантир. Ничего, что много, Элис понесет часть твоих покупок. А то, гляди, уплывут, книги редкие, сам видишь! Уведут, ой, уведут… Элис! Где ты там? Поди сюда, девочка! Поможешь ли своему жениху?       В лавке появилась дочь Ясиры — миловидная Элис, уже мне знакомая, та самая, которую неуемная матушка ее сватала за всех подряд. Мы церемонно раскланялись, а Ясира расхохоталась: — Экие вы любезные, как при императорском дворе... Эти тоже берешь, лорд Арантир? Ну, вот видишь, всегда говорила, что ты умен. Элис, возьми-ка вот это и еще это. Да гляди не урони, книги дорогие, испортишь — придется тебя господину в служанки отдать. Должок отрабатывать.       Элис покраснела и опустила глаза: — Не уроню, матушка.       Я распрощался с хозяйкой, и мы вышли из лавки. Оказавшись на улице, я немедленно отобрал у Элис несколько книг — мать нагрузила ее без пощады, точно телегу. Девица попыталась воспротивиться, но вскоре сдалась, и мы медленно двинулись по узкой улочке. Путь в сердце Нар-Анкара предстоял неблизкий, и я, дабы сгладить неловкое молчание, завел беседу: — Госпожа Элис, не в тягость ли вам ноша сия? — Что вы, лорд Арантир, — смущенно ответила Элис, — это же для вас… Может ли она быть мне в тягость? Не беспокойтесь об этом, прошу.       Внезапно и я впал в смущение, и некоторое время мы тихо шли рядом. — Мы давно не беседовали с вами, — снова молвил я, поглядывая на Элис. Она застенчиво отворачивалась, словно пряталась от меня, и я видел только круглую белую щечку да аккуратно уложенные светлые волосы, — как вы поживаете, как дела ваши? Встречаемся редко и не поговорим толком, как жаль… — Плохи мои дела, лорд Арантир, — сказала она с неожиданной грустью и глубоко вздохнула. — Мать выдает меня замуж.       Я никогда не думал об Элис долее положенного — не считал уместным и пристойным. Виделись мы обыкновенно в лавке Ясиры, знакомство наше, хоть и уже довольно давнее, никак нельзя было назвать особенно близким, и все же, услышав эти слова, я отчего-то почувствовал себя так, словно за ворот мне вылили чашу студеной воды. — Вот как? Госпожа Элис, мне следовало бы принести поздравления, но отчего предстоящая перемена судьбы расстраивает вас? — я пытался не показать своего огорчения, коего причины не понимал и сам, и от души надеялся, что Элис ничего не заметила. — Я… Мне трудно так объяснить, лорд Арантир, — промолвила она, с трудом удерживая стопу книг, — быть может, у вас найдется минутка поговорить с глазу на глаз? Мне хочется вам рассказать. Отчего-то мне тяжка мысль, что вы подумаете обо мне дурно… — Смилуйтесь, госпожа, отчего мне дурно думать о вас? Впрочем, я к вашим услугам и обещаю, что более благодарного слушателя вы не найдете. Быть может, я смогу и помочь вам, если будет в том нужда. — Тогда, лорд Арантир, — Элис внезапно остановилась, — не свернуть ли нам с дороги? — Охотно, госпожа, если вы не утомлены и можете продолжать путь.       Она кивнула и спустилась на узкую тропу, петляющую среди редких деревьев, — здесь, на окраине, уже попадались невеликие рощицы, покрывающие скалистые холмы. Тонкие стволы, а меж ними голые камни — странное зрелище для глаз моих, впрочем, за время жизни в Нар-Анкаре я ко многому привык. Элис снова свернула в сторону, я последовал за нею — пришлось карабкаться вверх по холму. — Тут есть одно место, — проговорила Элис, задыхаясь под тяжестью ноши, — я в детстве там пряталась, если меня бранили или собирались наказать. Туда никто не приходит.       Мы поднимались все выше и наконец остановились у маленького скального грота, почти невидимого извне, будто спрятанного чьей-то заботливой рукою от любопытных глаз. Элис исчезла внутри, и мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ней. В гроте царил полумрак, там было тесно, но нам двоим вместе с книгами хватило вполне места. Элис опустилась прямо на скалу, поджавши ноги, но я жестом велел ей подняться, сбросил плащ и предложил присесть на него, а сам пристроился рядом, соблюдая, впрочем, пристойное отдаление. Отчего-то здесь, под низкими каменными сводами, мне вдруг стало неловко рядом с очаровательной дочерью Ясиры. Меня тянуло разглядывать ее, однако я одернул себя и, дабы побороть искушение, перевел взгляд на нарядные башмачки Элис.       Элис, подобно мне, пребывала в смущении, не знала, как начать, и я помог ей: — Так вы, госпожа Элис, не рады будущему замужеству, но отчего? — Потому, лорд Арантир, — она поежилась и отвела от меня очи свои, словно ей было неуютно и страшно, — что мать сговорила меня без моей воли. За человека, который иногда приходил к нам в лавку, я его и видела-то раза два, даже имени его не знаю. И отец ушел, как назло, в плавание, вернется нескоро… — Но отчего ваша матушка непременно желает, чтобы вы вышли за него, если человек сей вам не по нраву, да и ей неизвестен? — изумился я. — Он богатый, — тихо ответила Элис. — Богатый, знатный… И, верно, опасный. Я сперва думала, что мать польстилась на деньги, он обещал ей много дать за меня, а теперь… — она понизила голос. — Теперь, лорд Арантир, мне кажется, что она боится. Боится ему отказать… Ведь он некромант! — Некромант?! — воскликнул я, не сумев сдержаться. — Для чего некроманту не просто связывать себя узами брака, но еще и брать жену без ее воли? — Не знаю, лорд Арантир, — голос Элис стал почти неслышим, — и я боюсь. Мне отчего-то страшно, так страшно, что я не могу спать ночами. Я и хотела спросить вас, да только не знала, как к вам подойти, мать все время рядом, все слышит, все видит… Сегодня, верно, сама Асха послала мне удачу. Скажите, лорд Арантир, ведь многие тайны вам уже ведомы: правда ли, что есть ритуалы, для которых нужна невинная дева или ее кровь? Правда ли, что ее силу можно забрать, чтобы продлить молодость, но для этого ее потребно убить? И правда ли, что узы, любые узы, и брачные тоже, некромантам в том помогают? — О госпожа, — я даже рассмеялся от душевного облегчения, — не верьте досужим сплетням, молю вас. Да, я читал, что подобные обряды существовали ранее, но давно утрачены, а те, что еще проводятся временами, всегда требуют добровольного согласия, притом согласие должно выражаться не просто словами, но прежде всего силою намерения и чистотою помыслов, иначе ничего не выйдет. А в брак такие, как мы, госпожа, редко вступают. Мирская жизнь, чувства и семейные заботы священны, но немало обременяют и способны отвлечь от служения, и немногие пойдут на такое, разве что движимые долгом или истинной любовью… Из-за этого сходятся даже и пребывающие в нежизни — для них страсти и произведение потомства остаются в прошлом, однако и они способны долгие десятилетия идти рядом, быть друг другу наставниками, лучшими друзьями, верными слугами и советчиками… — То есть как, — ошеломленно перебила Элис, — то есть как — сходятся?! Просто приходят в общий дом и начинают жить вместе? — Именно так, госпожа. Если двое избирают друг друга, им достаточно открыть свои намерения только Асхе. Можно, конечно, для посвященных провести и обряд, но даже это многие почитают нескромным. — Нескромным? Но как же выкуп, приданое? — О приданом разговаривают, если брак — сделка между семьями, госпожа, — я осекся, понимая, что слова мои способны причинить Элис острую боль. Я видел, что ей и без того несладко, и не желал мучить ее. — Можно устроить и пир, и любую церемонию, хотя это противно духу нашего служения и сути наших союзов. Важно само стремление двух любящих душ остаться связанными на долгие годы… — А как же верность? Как можно ждать ее, если она не подтверждена клятвою? Вот когда в империи женятся, они дают друг другу обеты… — …которые потом сами же не в силах исполнить? Простите, не хочу оскорбить слух и разум ваш, но известно ли вам, госпожа Элис, что имперские мужья, купившие жен или, напротив, ограбившие их семьи, прибравшие к рукам приданое, обходятся с ними как с вещами или со скотиной? Оскорбляют, запирают, заставляют вступать против воли в связь, даже силою брать не брезгуют! А все оттого, что жену принуждают давать клятвы во всем следовать воле супруга, угождать ему и утолять его желания, а ведь желания могут исходить из преступной похоти, из жажды творить насилие и причинять унижения! Стоит ли оно того, госпожа? Даже если не так, ведь не все в империи скверные распутники, подумайте сами: супруги должны поклясться, к примеру, в том, что они всегда будут вместе. Но возможно ли сие, госпожа? А если кто-либо из них отправится на войну или вынужден будет исполнять иные обязанности по воле властителя? Если он покинет семью, то нарушит обет, данный при заключении союза, если же нет, то предаст господина или правителя. Рассудите, Элис, какую клятву лучше преступить ему, верность кому должен он отринуть? Кем лучше, легче, простительно пренебречь — супругой или наставником?       Снедаемый желанием убедить Элис, я, верно, говорил слишком уж жарко и вдруг остановился — в глазах ее блеснули слезинки: — Я не знаю, лорд Арантир. А только знаю, что без клятв обмануть другого еще легче и проще… — Вы правы, — я, обеспокоенный ее слезами, коих нимало не хотел вызвать, постарался придать голосу своему возможной мягкости, — вы правы, госпожа. Без клятв нечистые сердца и умы совсем не имели бы узды, но и клятва не удержит их от постыдных дел. Да ведь есть и иные нравы — среди варваров и безбожников в Серебряных Городах, к примеру, в ходу многоженство. И с клятвами, и без клятв нечестивые маги берут себе несколько жен с одной только целью — ради утоления вожделений. Когда нет веры, нет и чести, а нет чести — нет и стыда…       Элис вдруг фыркнула, позабыв, что начинала плакать: — Я знаю, лорд Арантир. Только не говорите матушке, что я сказала вам, она скрывает это… Вам ведь ведомо, что она не из нашей земли? Я долго ее расспрашивала, как она очутилась в этих краях, а она всегда сердилась и отмахивалась от меня, и только раз отец проговорился, что выкрал ее из гарема какого-то важного мага, — улыбка сбежала с лица ее, и она вновь опечалилась. — Я понимаю, лорд Арантир, что вы говорите правду, только что же мне делать теперь? И зачем я понадобилась некроманту, если не для кровавых ритуалов?       Я не знал, что и ответить. — А что он сам сказал Ясире, госпожа? — спросил я с надеждой.       Элис вздохнула: — Ну, ей-то он сказал, что чует во мне некие силы, что хочет присмотреть за мной, развить их и дать им должное направление. Пусть они-де раскрываются под надзором знающего… Но я не верю, лорд Арантир. В нашем роду никогда не было магов, тем паче склонных к некромантии, и я боюсь его. Даже если он не лжет, то явно что-то утаивает.       В глубине души я был согласен с нею. Наставники порой и так находили учеников себе, и подобное бескорыстие не казалось бы странным, если бы не желание некроманта наложить на бедную девицу оковы, из которых ей было не вырваться. Разочарованный, придавленный этими мыслями, я промолвил почти без надежды: — Госпожа Элис, ведь вас не могут приневолить. Вы всегда можете отказать, скрыться, наконец! — Я не могу, лорд Арантир, — сказала Элис тихо и серьезно и вновь обреченно вздохнула. В этот миг мне померещилось, что передо мною не дева, но мать семейства, прожившая долгую и трудную жизнь, все повидавшая и ко всему привыкшая. — Я боюсь за родных. Вдруг он отомстит им, если я сбегу… Вы ведь не хотите, чтобы я выходила замуж, лорд Арантир?       Поистине загадочна женская природа, заставляющая дев и жен многое понимать на свой лад и при этом не ошибаться. — Не хочу, Элис, — честно ответил я. Почему, я не мог объяснить, но при мысли о том, что какой-то некромант заберет Элис, куда-то увезет ее, что она станет его женой, мне становилось тоскливо и жутко. — И я не хочу, — Элис шмыгнула носом и заплакала по-настоящему. — Знаете, я как подумаю о том, что так и останусь одна, не узнаю ни счастья, ни любви, не дам жизни детям, проведу свой век взаперти в какой-нибудь башне, в холодном замке с вампирами, пусть даже богатом… У меня сердце разрывается.       Собрав все силы свои, я ровно спросил: — Но госпожа, быть может, супруг ваш даст вам желаемое? Тем более если он зрел и мудр. Вампиры вампирами, но если он любит вас и желает оказать вам покровительство, то должен позаботиться о вашем счастье… — Нет, лорд Арантир. Плевал он на мое счастье. Он из неживых.       Я совсем растерялся. Сидел, точно пораженный молнией, и ничего не мог понять. Для чего пребывающему в нежизни некроманту юная дева? Неужто и вправду для запретного ритуала? — Лорд Арантир, — Элис вдруг посмотрела мне в глаза, и взор ее стал отчаянным, — скажите, не слишком ли я… отвратительна? — Милая госпожа, — я покачал головой, дивясь тому, сколь искаженным делается разум под влиянием душевной боли, — как вы можете быть отвратительны? Вы прекрасны и знаете об этом.       Я не покривил душой — Элис действительно была более чем приятна и наружностью обладала привлекательной: белокожая, большеглазая, опрятная, прекрасно сложенная, со здоровой телесной полнотою, любящая принарядиться, что для Нар-Анкара было в диковинку... Впрочем, об этом не следовало думать слишком долго, дабы не вызвать в себе запретных чувств. Дружеского расположения и то было достаточно, чтобы при упоминании таинственного жениха во мне взыграло нечто похожее на ревность. — Если это так, если вы говорите правду, — она решительно поднялась передо мною, насколько позволил ей невысокий грот, — то могу ли я, лорд Арантир, просить вас об одолжении? Я знаю, что мне не избежать печальной участи, но, быть может, если я побываю хоть единожды в объятиях живого, мне не так горько будет потом… Я буду помнить, что в моей жизни был… было… Что в ней была любовь, пусть и единый раз…       Я не понимал, чего она хочет от меня. Боялся понять. Нет, не может быть…       У Элис дрогнули губы. Она вдруг сделалась мрачной, точно приговоренная к казни, а потом решительно распустила шнуровку на платье и вскоре сбросила его. Я онемел от неожиданности, а Элис с тем же выражением лица стянула с себя нижние одеяния… Я против воли закрыл глаза, а когда снова открыл, она, совсем раздетая, сидела на плаще моем и глядела на меня с вызовом. — Госпожа Элис… — когда я шагнул к ней, напускная дерзость ее вдруг исчезла, и в глазах ее появился испуг. Я не ведал, что для нее страшнее — то, что я откажу ей, или то, что могу согласиться, и не знал, как следует мне поступить. Я растерялся едва ли не больше, чем она, а она явно не понимала, что делать дальше и чем обернется все то, что она сама вызвала к жизни…       Я не мог отвергнуть ее. Это было бы унизительно, отвратительно, но и взять девицу, пользуясь случаем, тоже вряд ли было достойно. Сперва я вообразил, что во мне говорит сострадание к бедной Элис, обреченной на вечное одиночество. «Сострадание? — насмешливо возразил я сам себе. — Так ты из сострадания по доброй воле оказался в потайном убежище с прелестницей, готовой подарить тебе душу и плоть свою? Не лги себе, Арантир». И я перестал лгать.       Впрочем, сострадание к Элис я все же питал, но мысли мои при взгляде на нее были отнюдь не об этом. Я испытывал нечто странное, похожее на отторжение, словно вид чужого тела отталкивал меня, и в то же время ощущал любопытство и невероятную тягу, притом мне хватило ума осознать, что со мною это отнюдь не первый день. Как женщины умудряются почувствовать это в нас и выбрать тех, кто сему подвержен? Видно, сама Асха дает им острое чутье… Не сочтет ли великая богиня за грех то, что Элис предлагает мне? А что станет с самой Элис, если жених ее обо всем узнает?       Исполненный смятения, обуреваемый сомнениями, я стоял, не в силах сделать решительного шага, присвоить себе притягательную, но пока еще чужую для меня Элис. Лицо ее вдруг исказилось, она беспомощно закрыла лицо руками и снова расплакалась: — Простите, лорд Арантир… Я неприятна вам, я не должна была просить вас… Как стыдно…       Сердце мое дрогнуло. В ее отчаянии было что-то такое, чего я не мог объяснить словами и чему уже не в силах был противиться. Я приблизился к ней и опустился на колени: — Госпожа Элис…       Она молчала, закрывая лицо ладонями, нагая, потерянная и совсем беззащитная. Я осторожно погладил ее по голове: — Госпожа, не бойтесь. Посмотрите на меня…       Она наконец отняла руки от заплаканного лица и взглянула на меня. Неприятие мое таяло с каждой минутою, и я уже не видел ничего зазорного в том, чтобы выполнить ее желание, только одно тревожило меня теперь. — Госпожа, — тихо промолвил я, — вы прекрасны. Великая честь оказана мне, и я рад принять ее, но не боитесь ли вы меня? — Нет, — она покачала головою. — Вы добрый человек, лорд Арантир, и, верно, не причините мне зла. А я готова, я знаю, что ко всему этому еще нужно привыкнуть, мне сестры говорили…       У Элис были две старшие сестры, уже вышедшие замуж. В тот миг я пожалел, что не имею старших братьев. — Не опасаетесь ли вы того, что можете зачать дитя? — спросил я, тщательно подбирая слова. — Я не откажусь ни от него, ни от вас, но ведь вас сватают за другого… Как же быть нам? — Лорд Арантир, — вопреки ожиданиям моим Элис ничуть не испугалась, напротив, во взоре ее появилась надежда,— если я понесу от вас дитя, знать, моя удача — мать не посмеет отдать меня за мертвеца! Мало кто возьмет брюхатую невесту, значит, и он не возьмет… Но я боюсь за вас, быть может, мне и правда не надобно было просить, я не хочу вызвать чужой гнев, если он может обрушиться на вас, благородного и добросердечного… — Госпожа Элис, — отбросив сомнения, сказал я и расстегнул высокий воротник, — вряд ли вы думаете, что я мальчик, раз доверились мне. Не думайте обо мне. Если вы твердо решили, если избрали меня, то…       Я умолк на полуслове — Элис тоже встала на колени и вынула из прически шпильки, освободив волну светлых мягких локонов, закрывшую ее от жадного взора моего почти полностью. Повинуясь какому-то порыву, я пропустил между пальцами нежные светлые пряди, а Элис робко улыбнулась мне. Ободренный, я притянул ее к себе и впервые обнял, вдохнул ее запах — тончайший и приятнейший, напоминающий запах то ли цветов, то ли нездешних фруктов, то ли чего-то еще столь же прекрасного, но от аромата сего голова моя пошла кругом. Я понял, что отступить уже не сумею, не захочу.       Плоть моя поняла это много раньше, чем я сам, — я ощутил, что в одеждах мне стало тесновато. Как можно быстрее я избавился от них, смущаясь от взгляда Элис, — она рассматривала меня без страха, но дойдя до того места, где обыкновенно носят пояс, целомудренно потупилась. Я снова обнял ее и привлек к себе. Едва тела наши соприкоснулись, едва я опять вдохнул неземной аромат, нежные теплые губки нерешительно прижались к моей щеке. Я закрыл глаза и поцеловал Элис. Мне было не по себе — столь многое, мнилось мне, зависело от этого поцелуя. Не остынет ли кто-нибудь из нас? Не погаснет ли чудесный костер, едва начав разгораться?..       Но, как видно, сама Асха привела нас в маленький грот, где судьбы наши стремительно сплелись воедино. Когда уста наши соприкоснулись, я едва не потерял рассудок — сладостное чувство овладело мною. Я приник к Элис уже без стыда и стеснения, ощущая ее тепло и мягкость, и в тот миг подумал, что понимаю теперь, чем суккубы соблазнительны для живых. Но я чувствовал не только соблазн — что-то еще, отчего сердце мое сжалось и заныло. Исцелить эту непонятную боль могло только одно: — Госпожа моя, поцелуйте меня еще…       Прильнув друг к другу, мы целовались и целовались без устали. Элис любовно гладила меня по плечам, я же прикасался к ней куда более жадно. То неизведанное, странное, что отталкивало меня прежде, теперь властно манило к себе, побуждало познать непознанное. Страсть во мне смешивалась с чем-то щемящим, пронзительно-острым, чему я не умел дать названия. Охваченный волнением и желанием, я увлек деву мою на расстеленный плащ, и она послушно и доверчиво раскрылась передо мною.       Я медлил — отчего-то понимал, что не время, что в подруге моей все еще более ласковости и робости, нежели вожделения. Оставшись рядом с нею, не в силах прервать упоительных поцелуев, я решился коснуться ее там, где не касался прежде, — так нежно, как только мог. Одна великая богиня ведала, чего стоило мне удерживать себя — кровь стучала в висках, страсть моя полыхала столь сильно, что, казалось, разум вот-вот откажет мне, но и в Элис я тоже ощутил перемену. Прикрыв глаза, она задышала шумно и жарко, гладкие щечки ее порозовели, и она потянула меня к себе. Обуздав себя, насколько еще было возможно, я последовал ее немому призыву — и словно упал во тьму.       Никогда прежде я не испытывал подобного. Понимая, что неопытен и неуклюж, я был осторожнее, чем если бы шел через трясину наугад, и неизвестно еще, что было проще. Элис прикусила губу и зажмурилась, и я, опасаясь причинить ей мучение, остановил себя, хоть это и было мне почти не по силам. Я медленно вернулся к ней, покрывая поцелуями, и она, вздохнув, обняла меня за шею. — Не спеши, лорд Арантир… — только и решилась она попросить. — Никогда, — шепнул я.       Я не лгал — я решил, что лучше умру, чем стану для нее воплощением боли. Скованная, испытывающая, по-видимому, девический страх, она не пропустила бы меня к себе, и я понимал сие, как и то, что обречен оставить свою страсть незавершенной. Стоя на пороге, я испытывал то же, что чувствовал бы праведник, коего вынудили ждать у престола Асхи и при этом не позволили лицезреть ее саму. И все же я был мужчиной. Любая жена суть отражение одной из ипостасей богини, угождать ей, жертвовать для нее — вот что должен делать любой муж, а не гнаться за минутным наслаждением. Служить следует достойно, подавляя желания свои во имя ее блага, а не наоборот...       Я смирился. Думая о том, что быть со столь прекрасной особой само по себе счастье, я замер, лаская и целуя ее. Немного охладив себя, прошептал ей о том, как она хороша, и прибавил кое-что такое, что заставило ее смутиться. — Бесстыжий… — промолвила она в ответ, но на устах ее появилась невольная улыбка, не слишком целомудренная.       Догадываясь, что нашел ключ к тайным вратам, я продолжил свои негромкие речи, быть может, слегка непристойные, но такие, что пришлись Элис по нраву. Тревога постепенно покинула ее, она со смешками отворачивалась от меня, но довольно жмурилась, поглаживая меня по спине, и я снова вспыхнул. Теплая мягкая бездна влекла меня все настойчивее, а я мучительно пытался сдержаться, в довершение всего ощутил, что это великое начало, с которым я столь сильно желал подружиться, пытается, хоть и ненавязчиво, исторгнуть, изгнать меня, и так едва ступившего на заветный путь. Не желая отходить на исходные рубежи, я попробовал как можно ласковее и спокойнее вернуть себе отвоеванные позиции, но меня снова ждал еле ощутимый сладостный отпор. Я опять настоял на своем, и все повторилось…       Не ведаю, как долго длилась нежная игра, в которой ни один из нас не хотел терпеть поражение, но Элис, разрумянившаяся, разгоряченная, стала тиха и молчалива, словно прислушивалась к чему-то. Обескураженный, я в отчаянии подумал, что перестал быть ей приятен, что должен покинуть ее, но она с неожиданной властностью привлекла меня к себе, не дозволяя освободиться. Обрадовавшись, я снова поймал то тонкое, почти неуловимое, что дразнило меня и вгоняло в пылкое безумие, теплая бездна наконец-то вполне приняла меня, охватила со всех сторон и уже не желала отпускать, и вдруг я услышал, как стонет Элис, — это были стоны не боли, но наслаждения… Кровь бросилась мне в лицо, изнемогая, я впился в медовые уста подруги, ощутил, как она дрожит. Я с трудом дышал, мне казалось, что мы оба вот-вот умрем, но уже не способен был остановиться, не мог ничего изменить, и вдруг Элис, к которой я прижимался всем телом, вздрогнула, ахнула, стиснула меня что было сил, и снова, и снова…       Казалось, я действительно сошел с ума при виде этого зрелища. Я понимал, что сейчас случится непоправимое, и так произошло — перед глазами потемнело, и тело мое несколько мгновений не повиновалось мне… Элис внезапно зашипела от боли, а преграда, что сдерживала меня, странным образом исчезла. Я еще не владел собою, и Элис, приложив усилие, сама от меня отодвинулась. Оглушенный и ослепленный, я потер лицо рукою. — Что с вами, госпожа моя? — Ничего, — усмехнулась Элис, болезненно морщась. — Ничего неожиданного, лорд Арантир.       Асха всемогущая… Только тут я все понял. Измученный, остывающий от страсти, я виновато опустил голову: — Госпожа моя, простите меня. Я не сдержался. Слишком уж вы прекрасны, слишком уж сладостными для меня оказались объятия ваши… — Лорд Арантир, — тихо промолвила Элис и осторожно вытянулась подле меня, — благодарю тебя. За все благодарю…       Мне запоздало подумалось: будь на моем месте иной, благодарила бы она его? Но ни ревновать, ни сомневаться у меня не осталось сил. Я улегся рядом, подложив под голову руку и пытаясь отдышаться, а Элис вдруг снова поднялась и склонилась надо мною, и светлые пряди упали на лицо мое. — Я не говорила тебе и не знала, случится ли сказать… Знаешь, почему я здесь? Я люблю тебя, лорд Арантир. Давно — с тех пор, как ты в первый раз к нам пришел. Так люблю…       Я обнял ее, а она только вздохнула, целуя меня в пересохшие горячие уста.