Вечный старик

Он, кряхтя, поднялся со скамейки, тяжело опираясь на костыль. Попробовал выпрямить спину, на что все тело отдало глухой болью так, что он решил идти, как встал, к тому же неспешно — всё равно никто не увидит его здесь, в таком месте и в такое время. В самом деле — кто будет зазря пытаться разглядеть в темноте, человек то, животное или вообще предмет неодушевленный, вызвавший подозрение лишь из-за проскользнувшей мимо летучей мыши или птицы? Кто обратит внимание? Да и кому есть дело до старого маразматика, невесть как оказавшимся неподалеку от городского кладбища долго после полуночи? Память его была пуста, словно сон младенца, еще слишком малого, чтобы помнить, и слишком безмятежного, чтобы проекции сознания были чем-то значащим, отражающим немногие воспоминания. Самые яркие события, в своё время оставившие немалое впечатление, дурное или хорошее, казались лишь чем-то смутно знакомым, как если бы он пересматривал старые снимки, запылившиеся, пожелтевшие и выцветшие, ветхие от времени. Старик не без усмешки подумал, что он и имя свое забить мог, и возраст, если б ему регулярно об этом не напоминали в доме престарелых. К слову, как он попал туда, память также отказывалась говорить… Кажется, сын отвёз его туда после естественной смерти матери, его Нины, за неимением времени приглядывать за стареющим отцом. Жив ли сын, или нет, что стало с внуками и невесткой — он не знал — или не помнил. В любом случае, доживал свой век он без родных людей, в обществе стариков, находящихся там же, где и он — в пристанище умирающих. Потихоньку он шел вперед, наслаждаясь отсутствием надзора и абсолютной свободой действий. Тихий ветер тянул за собой сухие листья, опавшие на заросшую бурьяном землю. Он нес с собой запахи, всевозможные запахи со всех закоулков города, смешивал их воедино и выпускал над кладбищем. Не было возможно различить их, кроме одного — запаха застарелой пыли. Возможно, это лишнее напоминание старику о том, где он находится, а возможно, это запах времени. Того, что превратило в прах всех тех, чьи застывшие улыбки обращены с камня, и подарило им новую жизнь в виде памяти, вдохнув часть их во все, что осталось после. Это — замкнутое кольцо, лишнее подтверждение того, что жизнь вечна, если принять все возможные её формы и обличия и не пытаться отрицать их. Время и жизнь, идущие нераздельно друг от друга, единственное, что устоялось, и поэтому всему находят новый носитель, облик, за истечением срока. Что-то уходит, но не исчезает навсегда, а проявляется снова, более развито и досконально, сохранив прежние черты и приобретя новые. Старик, глядя на фотографии, понимал, что все они сейчас совершают свой второй круг, следуя за идущими во главе временем и жизнью, а возможно, третий и более. Фотографии людей, заботливо выбранные безутешными — может, и нет — родственниками. Он давно смирился. Старик уже не пытался вернуть былые годы юности, а спокойно смотрел вперед, к естественному угасанию — было бы странно бороться со временем, понимая, что вернуться назад невозможно. Поначалу, конечно, он старался сделать всё, что могло бы сделать его вновь молодым и здоровым, полным сил и энергии. Вспомнить смешно — иногда доходило до абсурда, он намеренно остановил все часы в доме, на что навестивший его сын отреагировал… Да что там, любой бы посчитал, что возраст накладывает отпечаток и на адекватность поведения. Год, другой… Постепенно он привык к новому себе. Он знал, что, пробудившись, ему будет стоить сил подняться с кровати, обуть мягкие комнатные тапочки и дойти до ванной комнаты, что по пустой квартире гулом будет раздаваться шарканье и стук костылей, что из зеркал на него будет смотреть дряблый, слабый старик. Со всеми недостатками возраста так или иначе пришлось бы смириться, иначе никак — с другой стороны, он приобрел знания и опыт, ценнейшие сокровища существования. Безликие тени вокруг. Старик остановился, переводя дух. Идти было все сложнее, дыхание сбилось и теперь он выдыхал воздух с противным свистом. Устало он оперся о потрепанный костыль, осматриваясь. А улыбающиеся лица становились всё более похожи на злобно ухмыляющиеся гримасы. Ему почему-то вспомнилась Ольга, именуемая всеми ласково, «Олечкой». Она определённо выделялась среди остальных дам, пребывающих в пансионате для пожилых людей. Всегда яркая, веселая, она, казалось, была ребенком в обличии старухи. Задорно улыбаясь, она разливала знакомым пенсионерам ароматный чай по ярко-синим чашкам, неизменно крепкий черный с тремя кусочками сахара-рафинада. Оля всегда радовалась жизни — просто так, без причины, и всегда находила время и для компании, и для своих, больше подходящих для молодой девчушки, чем для пожилой леди, увлечений. Она, казалось, будет жить вечно… Казалось. На днях она умерла во сне, счастливо улыбаясь в последние минуты. Старику безмерно не хватало вечного оптимизма Олечки, впрочем, как и всем её многочисленным знакомым. К сожалению, он вряд-ли сможет найти её фото среди бесчисленных лиц вокруг. Кроме Олечки был еще Василий, вечный оптимист, и его жена, была Марина, изо дня в день работавшая в саду над новой картиной, дрожащими руками смешивая краски на палитре и, щурясь сквозь толстые очки, нанося новый крупный мазок на холст, были братья Ивановы, которые за очередной шахматной партией обсуждали фильмы и книги, еще помнящиеся им… Много кого было — все ушли, и, возможно, сейчас наблюдали за ним. Старик иногда замечал за собой то, что устал от жизни, что мечтает заснуть — и больше не открыть глаза. Многие из тех, кого он знал, наверняка бы осудили его за подобное слабоволие, но сил больше не было. Многие мечтают о вечной жизни, о бессмертии тела и души — всё враньё. Столько людей представляли возможный рецепт бессмертия, столько ученых пытались разработать элексир жизни, сколько пытались остановить время… Они все мечтают не о жизни, а о вечной молодости. Говоря о бессмертии, все представляют себя, но себя молодого, никому бы и в голову не пришло жить ослабевшим пожилым человеком, жизненный опыт которого слишком четко показывающий суровые реалии, так, что грузом лежащий на плечах, тянущий его все ниже и ниже. Юн и наивен, человек видит перед собой миллионы возможностей, тысячи сценариев для собственной жизни. Он находиться в постоянном движении, как его тело, так и сознание, даже малая часть ресурсов которого еще не была использована для решения каких-либо задач. Состарившись, он постепенно теряет этот юношеский запал, понимая, что всевозможные проблемы и ситуации стали абсолютно безразличны, что жизнь пора пустить на самотек и посмотреть на неё с флегматичностью. Так и старик понимал, что жизнь опротивела, приелась, как навязчивая мелодия, играющая в радиоприемнике уже в который раз. Взгляд остановился на одном из надгробий. Он, не в силах поверить, медленно подошел как можно ближе, путаясь в разросшихся сорняках. Старческий маразм? Он мечтал увидеть конец своего пути, давно, и был абсолютно уверен в своем решении… Сейчас старика охватила безудержная паника, сковавшая его тело, отняв малейшую возможность движения. Или это всего лишь от холода? … На надгробии четкими печатными буквами значилось полное имя, была высечена дата рождения и смерти — вчерашнее число. А с фотографии, будто из зеркала, задорно улыбаясь, смотрел он сам.