Раскаяния достаточно

      Казалось, мозговой модуль снова заработал, как следует, только тогда, когда руки легли на скрипящие расходящиеся пластины. Насыщенно-красные детали автобота были покрыты язвами, от легкого касания разраставшимися. Вирус уже грыз питательные трубки, подходящие к камере, это можно было разглядеть, даже не разбирая честплейт. Местами металл просто… просвечивал.       Под автоботом скопилась целая лужа – остатки разъеденного покрытия.       Мертвецы молчали – мертвецы, которым Фарма обещал свободу, и мертвецы, которым он просто хотел сохранить жизнь, – зато говорили призраки. Вернее, один-единственный призрак, явившийся в Дельфи в ржавой, истрепавшейся, но настоящей оболочке.       – Твой последний пациент, – сказал Рэтчет в самый аудиодатчик, и Фарма вздрогнул.       Они всё знают – и они его казнят. Рэтчет тянет с наказанием, не чтобы поглумиться, а потому, что его собственные руки рассыпаются в прах. Рэтчет ненавидит умирание – такое, жалкое, беспросветное, которое можно прекратить, только если ты в силах удержать скальпель… он был не в силах.       Фарма взглянул мимо плавящегося корпуса – на дверь, ведущую в коридор, наполовину загороженную Форт Максом. Потом – на другую, маленькую дверцу слева, за которой скрывался лифт. Эвакуировать пациентов на крышу Дельфи в любой момент можно было легко и быстро. Воспользоваться лифтом, чтобы сбежать… и куда бежать? Любая борьба с его стороны будет жалкой и закончится поражением… кроме одной.       Рэтчет протянул ему флакон с дезинфектором. Липкая красная кисть тряслась, ходуном ходила в суставе, будто вот-вот отвалится, зато взгляд оставался твердым.       От этого взгляда Фарма никогда не мог убежать. Он опустил оптику, обрабатывая пальцы, и чувство было, будто он вот-вот провалится в гибернацию. Шипение Ферст Эйда за спиной, короткий вопрос Амбулона, нужно ли что-то принести…       Ужасной была не та смерть, которая неотвратимо приближалась, а та, что уже была здесь. Та, которую Фарма наблюдал из-за стекла, пока его медленно настигало понимание: он поторопился. Он ошибся. Все в Дельфи умрут из-за него.       И все умерли.       – Я не хотел, – повторил он жалко, тонко.       – Я верю, – с неуловимо несимметричных губ сорвалась еще одна капля. Рэтчет обошел ремплатформу, вскользь пройдясь дрожащими пальцами по неподвижной руке пациента, застывшей в согнутом положении. – Исправь, что можешь.       Вместо того чтобы швырнуть ему в лицо флакон, салфетки, а то и вовсе перевернуть платформу с близким к дезактиву мехом, Фарма активировал силовое поле у основания кистей, уверенно отделил блестящую от влаги грудную пластину и отложил в сторону.       Они убьют его. Ферст Эйд его ненавидит, Рэтчет презирает, но какая разница, что они думают? Он подвел не их – а тех, кого разъело заживо, и тех, кого убили сегодня. И тех, кто просил его спасти как можно больше жизней.       Кажется, теперь он может победить только одну смерть. Он даже не знал, как зовут меха на платформе, видел только, что Рэтчет беспокоится о нем, как всегда беспокоился о своих пациентах – с той извращенной заботой, на которую был способен. Одним движением можно было нанести последний удар тому, кто четыре миллиона лет назад превратил актив Фармы в пытку, быстро и надежно погасить искру безымянного красного бота. Фарма уже проделывал такое с объектами – это просто и безболезненно для жертвы и причинит страдания давнему мучителю.       – Амбулон, в банке деталей есть чистые шланги, – через силу выдавил Фарма. – Эти уже не функционируют. Я могу заменить часть энергопроводящей системы, это даст ему полчаса, может, час.       Очисткой внутренних систем он занимался так часто, что действия были почти механическими. Любое касание вызывало распространение ржавчины, приходилось вымерять каждое движение, чтобы лишний раз не задеть границы зараженных зон. Фарма отвел несколько вспомогательных каналов, собираясь ненадолго переключить их на камеру, и только тогда заметил, как жадно наблюдает Рэтчет за его пальцами.       Фарма прижал кисть тыльной стороной к губам.       – Я разочарован, – Рэтчет устало оперся о платформу.       – Война закончилась, – прошептал Фарма то, что так часто слышал от ДЖД и объектов; то, что устал слышать, – я хотел все остановить. Я только…       – Два года назад никто не говорил о мире, – качнул головой Рэтчет. – А ты уже тогда нас предал.       Фарма не стал отрицать. Предательство? Тарн открыл ему другой мир. Он и его подразделение были… мехами из иной вселенной.       – …это для меня не имеет значения. Хочешь быть с конами – ладно. Но твоя невнимательность начала эпидемию, – розоватая подсветка его левого наплечника потухла.       – От твоих ошибок умерло не меньше, – Фарма нервно вырвал из рук вернувшегося Амбулона комплектующие. – Вспомни Лайт Фьюэла. Скольких ты убил, прежде чем отказался от своей безумной затеи?..       – Отказался? – переспросил Рэтчет с усмешкой. – Я хотел бы продемонстрировать тебе, Фарма, чего я достиг, – тот нервно сжал в кулаке жалобно скрипнувшую оплеткой пластичную трубку. – Но, увы, я не в форме. А чего достиг ты?       Он спрятался и смотрел, как все умирают. Он молился о том, чтобы Тарн вернулся, но – очевидно – Праймус не подрабатывает на досуге широкочастотным передатчиком. Чего он достиг? Он потерял все.       Подключать новые шланги приходилось быстро. Фарма не хотел тянуть – пусть промедление отодвигает его смерть, оно приближает дезактив пациента. Рэтчет склонился над корпусом с другой стороны, следя за тем, чтобы стекавшие с него капли не падали на детали. Фарма услышал, как он шепчет в покрывшийся пятнами фейсплейт:       – …теперь мы знаем об уязвимости сплава. Я это исправлю, Дрифт…       Краем видеоканала Фарма заметил, что Амбулон мнется на месте, а его руки лежат на бластерах.       – Я никуда не денусь, – раздраженно сказал он. – У тебя есть пациент, разве нет?       – Пайпс в норме, – менеджер Дельфи дернул пальцами. – Почему ты просто не ушел, если хотел, Фарма? Ты мог уйти, и никто бы не умер!       – Никто бы не умер, – эхом повторил Фарма, аккуратно пережимая частично развалившийся топливопровод, прежде чем обрезать его у основания. – Тарн обещал мне, Амбулон.       Тот мрачно сверкнул желтой оптикой, почти белой после напряженных циклов работы с дезактивами. Фарма видел и сожаление в его взгляде – что-то вроде отстраненного сочувствия. «Не нужно этого делать», – попросил он Фарму накануне взрыва звуковой бомбы.       Будто он предвидел, чем обернется попытка спасти объектов.       Восстановленная циркуляция энергона вернула искре пульсацию, приемлемую для нижней границы нормы. Фарма увеличил пропускную энергоемкость новых шлангов, подрегулировав кольца переходников. Работая, он старался вырезать зараженные поверхности, если они не были необходимы для функционирования, и внутренности Дрифта выглядели так, словно кто-то всадил в них дробь в упор.       Зато его вентсистемы шумно, самостоятельно втянули воздух, а чуть тронутая ржавчиной камера искры вновь нагрелась до здоровой температуры.       – Я с тобой еще не закончил, – Рэтчет коснулся почти отвалившегося крыла на шлеме Дрифта. – Слышишь?       – Кха, – выдавил в ответ пациент, кривясь сквозь боль. – Ну ты… и нытик, Рэтч…       Фарма опустил руки. Дрифт включился слишком быстро, болевые рецепторы неадаптировавшихся к текущим повреждениям систем должны были ошеломить его. Металл его корпуса, действительно оказался необычно чувствительным к вирусу, но внутри детали, очевидно, были выполнены из других материалов.        С другой стороны, выбора – включаться или нет – у Дрифта не было. Его не держали на искусственном питании во время операции, а значит, оффлайн никто не регулировал. Как только восстановилось поступление энергии к искре, мозговой модуль получил команду на включение.       – Максимум – час, – повторил Фарма, отступая. – Ферст Эйд успеет остановить болезнь.       Поначалу, заметив, что красная ржавчина взяла верх над дельфийским штаммом, Фарма испугался, что данное дженериконам лекарство не подействует. Он был уверен, что в тюрьме уже рассыпаются два дезактива, до которых его коллегам просто нет дела.       Однако антидот подействовал. Учитывая, что в его создании Фарма руководствовался практически одной интуицией, это было чудом. Бум и Соник целыми и невредимыми добрались до медбэя… а потом Фортресс Максимус добрался до них.       – О, спасибо, что веришь в меня, – донеслось до него язвительное шипение. – А теперь трансформируйся, Фарма, я хочу посмотреть, как ты сдохнешь от этой дряни сам.       Фарма прикусил губу. Челюсти свело, хотя его суставы пока были в норме. Он мог хоть весь измазаться в чужой ржавчине – пока не активировался ти-ког, это просто грязь, досадная лишь тем, что забивается в щели.       Ферст Эйд имел право ненавидеть его и желать ему смерти.       – Нет, нет, – выпрямился Рэтчет. – Не здесь. Пойдем, Фарма. Пройдемся. Нам нужно поговорить наедине.       – Пожалуйста, – простонал он, пятясь и мотая головой, – просто выстрели мне в искру…       У него есть оружие. Пила, ракеты… Но даже разваливающийся на части Рэтчет вводил его в ступор. Фарме было все равно, что здесь есть свидетели. Все равно, что они знают или не знают.       – Я ведь вернул его… вернул его тебе, как ты хотел! Я тебе не нужен больше, Рэтчет! – сбивчиво выкрикнул он.       Он видел этот… интерес. Увлеченность. Переживание, которое и сам подмечал – и которого боялся – в прошлом. «Ты калечишь себя», – отдавалось в памяти осуждающе, выматывающе. Если Рэтчету нужен кто-то, кто-то любопытен… он обязан не умирать.       Дрифт заинтересованно приподнялся, наблюдая за его паникой жадно, будто чужой страх придавал ему сил.       Рэтчет дернул Фарму за руку, бесцеремонно увлекая следом за собой в сторону лифта. Кажется, он неплохо представлял себе план Дельфи – автоботы строили медстанции по одному стандарту, даже если под ними разворачивались целые секретные бункеры.       – Ну, нет, – Дрифт тяжело скатился с платформы, едва приземлившись на обе ноги. Они подломились в коленях, и он оставил несколько красных пятен на полу, но упрямо встал. – Никаких… развлечений без меня.       Споткнувшись о Соника, Фарма словно вернулся в реальность, обнаружил себя в цепкой хватке… это настоящий Рэтчет. Весь этот кошмар – настоящий.       Рэтчет втолкнул его в лифт.              Ферст Эйд, нервно перекатывая по ладони полупустую капсулу с антидотом, пристально смотрел на сомкнувшиеся створки лифта, как будто ненавидел его за одно то, что в нем прокатился бывший шеф.       Точнее, все-таки до сих пор – не бывший.       – Хочу убить кого-нибудь, – Фортресс Максимус отпихнул Амбулона, приподнявшего было руки, и выразительно уставился на Ферст Эйда.       – Ты пропустил суть драмы, но я поясню. Я сейчас – единственный мех, который может быстро изготовить вакцину, которая излечит Рэтчета, Дрифта и тебя, вообще-то, тоже. Ты еще не трансформировался, но наверняка уже заражен, – терпеливо пояснил начальник Дельфи, отвлекаясь. Анализ он уже закончил, материалов было достаточно, и все, что ему оставалось, это ждать, пока нагреется перегонный куб. – У нас было пятьдесят пленников, а сюда прибежал жалкий десяток. Можешь поискать остальных и сделать с ними, что пожелаешь. Только Амбулона мне оставь.       – Я с тобой еще поговорю, – пообещал Форт Макс грозно, разворачиваясь. Немногословный, он определенно предпочитал действия болтовне.       Одного взгляда на его массивный силуэт, удаляющийся вдаль коридора, было достаточно, чтобы понять: тем, кого он найдет, завидовать нечего.       – Зачем ты его дразнишь? – взорвался Амбулон, когда пробужденный автобот оказался достаточно далеко. – Дрифт всегда нарывался почем зря, но ты?! – Ферст Эйд не ответил, и он стремительно приблизился: – Рэтчет замаячил – и нервы сразу сдали, да? Или… о, нет, – он покачал головой. – Не получится спровоцировать Форт Макса убить кого-то из старой гвардии Прайма. Скорее он тебя порвет. Из всех нас здесь Рэтчет – единственный, кому он хоть сколько-то верит….       – И ты, – добавил Ферст Эйд, активируя перегонное оборудование.       – Персептор… ты же знаешь, Персептор предупреждал, – глухо напомнил Амбулон, – шанс, что я помешаю ему впасть в беспамятство и начать крушить все подряд, не больше семидесяти трех процентов. Это системные реакции, а не его личное отношение, – он прощупал пальцами вмятины у горла. – Если не сработает, он просто потопчется по моему дезактивированному корпусу. И еще ты знаешь, – добавил он безжалостно, – что Рэтчет тебя не будет от него защищать.       Ферст Эйд зло запустил движок, слабо сверкнув контактами под напряжением, и обернулся к Амбулону.       – Значит, сделаем по-другому, – процедил он. – Раз мы остались без свидетелей… когда Рэтчет вернется, застрели его.       – Что?       – Застрели, – Ферст Эйд выразительно кивнул на одну из пушек на поясе Амбулона и неохотно добавил: – Я слишком много потратил на Форт Макса. Только ты можешь убить Рэтчета сейчас.       Истощение не свалило его с ног, но было заметным.       – Нет, – откликнулся Амбулон коротко.       – Я… приказываю тебе, – Ферст Эйд сузил визор, тот перестроился резко, со скрипом. – Ладно. Ладно, я… обещаю тебе все, что ты захочешь. Просто убей его, – он стиснул кулаки, оглядываясь на черный проем. – Я забуду, что ты меня обманывал. Станешь моим заместителем. Сменишь фейсплейт. Никто не вспомнит, кем ты был. Я все еще многое могу…       Амбулон молча вытащил из магнитного крепления один бластер и протянул шефу:       – «Ты в искру, я в голову, – процитировал он Физитрона негромко, – мы успеем убить его, Амбулон. Мы сможем». Так, Ферст Эйд?       Тот уставился на оружие, потом на подчиненного. Визор расширился на мгновение, но Амбулон ничего не сделал. Не выстрелил ему в голову. Он только пожал плечами, возвращая бластер на пояс.       – Ты уже ничего не можешь, – отрезал он. – Ты проиграл.       Ферст Эйд зарычал, опуская плечи, пытаясь найти в себе силы, чтобы продемонстрировать заряд. Не вышло.       – Я не проиграл!       – У них корабль над Мессатином. И Дрифт… ты видел, с какой скоростью он двигается? Если я выстрелю в Рэтчета, даже если я прожгу его броню… Дрифт убьет меня в тот же миг, – он вдруг как будто повеселел. Усмехнулся, безжалостно обнажая мотивы Ферст Эйда: – Тебя, конечно, и такой вариант устроит. Но не думай, что уйдешь сам.       Ферст Эйд зло зашипел. Слабый заряд электричества наконец-то скользнул по пальцам. Слишком слабый, чтобы даже вырубить кого-то, не то, что убить.       – Поверь мне, – мягко завершил Амбулон. – Я умею выживать.       – Фрагов…       – Если сдашься сейчас, то получишь второй шанс. Именно так работает выживание, Ферст Эйд. Нужно терпение, – Амбулон наклонил голову. – Просто терпение.       Ферст Эйд был уверен, что Рэтчет не даст второго шанса, но это все равно не значило, что пора проверить на практике, насколько точно Физитрон описал убийственную скорость Дрифта. Тот ближе всех к Праймусу сейчас, если конечно верит в него, но чтобы выйти чистым из этой ржавой истории, мало его смерти. Недостаточно казнить Фарму и убить Рэтчета. Придется вырубить Фортресс Максимуса, а еще – избавиться от помощника… и затем найти иной способ покинуть проклятый Мессатин.       Ферст Эйд чувствовал себя изможденным, а бластеры все еще были на поясе Амбулона – и они были заряжены.       В прошлый раз, когда опасность маячила у Амбулона перед фейсплейтом, тот убил свой гештальт. Ферст Эйд не собирался становиться очередным Драйвером в истории менеджера Дельфи.       – Думаешь, если будем слушаться Рэтчета, он заберет нас отсюда?       Вопрос означал, что Ферст Эйд принял предложение. В конце концов, Дельфи была разрушена и дискредитирована, а все материалы исследований – готовы к передислокации. С тех пор как Вангард увел отряд с орбиты Мессатина, никакой возможности убраться с зараженной станции у Ферст Эйда все равно не было, а теперь… Может, этот шанс ему и не нравился, но это был шанс.       Амбулон кивнул:       – Сколько их, около трехсот бунтовщиков? Мы можем быть им полезны, особенно Фортресс Максимус. Союзники – не тот ресурс, который они будут разменивать. Знаешь, даже если хочешь вернуться к Праулу, дай «Лост Лайту» похитить тебя, – по губам Амбулона скользнула усталая улыбка, – и потом выбери момент.       Ферст Эйд передернул плечами. Экс-кон и правда знал толк в удачных моментах. Стоило признать, что сегодня он сделал все, чтобы выторговать их медбэю расположение Рэтчета, несмотря ни на что. Он был быстрым, послушным, полезным и, шлак, он был при этом настоящим автоботом.       Неплохой врач. Идеальный притворщик. Он даже сейчас играл на обе стороны.       – К Юникрону Праула, – бросил Ферст Эйд. – Но, если я правильно помню, ты говорил, что…       – Ультра Магнус поддержал Родимуса Прайма, – подхватил Амбулон очень тихо. – Да.       – О, – Ферст Эйд услышал слабое журчание, взял из крепления ампулу с пробной порцией антидота и постучал по ней кончиком пальца. – Тогда скоро Форт Макс найдет цель поинтереснее, чем я.              Ржавчина, пожирающая корпус, будто не существовала для Дрифта. Он мог рухнуть грудой мусора в любой момент, каждый его шаг отдавался скрежетом, и все равно он кружил вокруг медиков, рассматривая их с въедливым, голодным любопытством.       – Ты его новая жертва, да? – Фарма провожал его взглядом. – Объект для экспериментов?       – Жертва? – переспросил Дрифт хрипло, ухмыльнувшись так широко, что от фейсплейта отслоился еще кусок металла. – Я не жертва, приятель.       На посадочной площадке было ветрено. Снег валил комьями, тая и смешиваясь с красными ручейками.       – Не все так неблагодарны, – проронил Рэтчет.       Фарма затрясся, впившись в него оптикой:       – Неблагодарен? Я должен быть благодарен?! За что мне тебя благодарить?..       Липкое внимание Дрифта рождало в нем отвращение. То, как Рэтчет смотрел на этого меха, как трансформировался ради него, чтобы дать шанс выжить… этот тип с мечами был его новым любимым объектом.       – За выбор, – Рэтчет слабо толкнул его ладонью в кокпит, заставляя отодвинуться ближе к краю.       Фарма вскинул голову, уставившись поверх согнувшегося, изъеденного неумолимым вирусом шеврона на невнятную серую массу в небе. Он был в похожем положении при первой встрече с ДЖД: видел небо, но не мог трансформироваться и взмыть в него. Не было никакого выбора…       – Ты можешь улететь.       Запустить вирус. Активировать его. Растаять. «Ты можешь умереть», – вот что сказал только что Рэтчет.       – Однажды я тебе уже предлагал, – продолжил он спокойно.       «Нет, нет, нет», – билось в голове. Теперь Фарма не мог оторвать взгляда от разбухшей, влажной грани левого оптосенсора Рэтчета, а тот словно не замечал, что продолжает «плакать».       – Трансформируйся – и попробуй выжить, или… ты ведь знаешь, какова альтернатива для тебя.       Мстители Прайма? Амбулон слышал еще от солдат Вангарда, что команда Хитвейва продолжает разыскивать предателей, несмотря на то, что война закончилась. Нет, Фарма мгновенно понял, что Рэтчет имеет в виду не их.       Нет, нет, нет.       Красные руки вновь схватили его за запястья. Пальцы Рэтчета дрожали, суставы рассыпались под воздействием ржавчины. Фарма отчаянно дернулся назад, но Рэтчет удержал его. Он улыбался – криво, грязно; в уголке губы на тонкой вязкой ниточке качался кусочек металла.       – Нет!       Фарма завис над обрывом, на самом краю. Рэтчет не тянул его к себе, но и не отпускал, просто – крепко стискивал пальцы, сминал в собственных трясущихся ладонях.       В голове метались мольбы одна нелепее другой. «Пожалуйста»? Пожалуйста – что? Фарма боялся смерти, всегда боялся ее сильнее, чем Рэтчета, но мысль о возвращении в рабство к этому психопату сводила с ума. «Пожалуйста, исчезни, пожалуйста, пусть тебя никогда не будет»?       «Отпусти»? Он и отпускал. Снова, тем же широким жестом, что и в Аяконе миллионы лет назад. «Ты можешь уйти», – сказал он тогда.       Уйти и умереть. Так всегда было, всегда: уход от Рэтчета означал смерть. В итоге – даже стены Дельфи не стали надежной защитой.       Красные пальцы погладили шарнирные суставы креплений. Фарма захлебнулся паническим воем, дергаясь назад еще сильнее, не заботясь о том, что почти соскальзывает с крыши, а если слетит – то или разобьется насмерть, или ему придется трансформироваться и разбудить вирус.       – Ясно. Дрифт. Будь любезен, – Рэтчет криво усмехнулся. – Едва ли нашему доброму доктору еще понадобятся его руки.       Раньше, чем Фарма осознал, что происходит, серебристая молния расчертила воздух. Он успел увидеть меч в руках Дрифта и даже брызги собственного энергона, прежде чем опора исчезла. Холод впился в обрубленные крепления, и это была первая боль, которую Фарма ощутил, потеряв руки. Он уже несся вниз, его перевернуло, потом снова – а на ретинальном дисплее до сих пор отражались расслаивающиеся растянутые губы и чуть суженная алая оптика.       Рэтчет покрутил отрубленные кисти, рассматривая, и проверил пальцем небольшой искрящийся выступ у основания правой.       – Ты повредил генератор, – сказал он Дрифту и добавил задумчиво: – Раньше его не было.       – Стоило по локоть рубить? – хмыкнул тот. Его удар прошел точно рядом с пальцами Рэтчета. Тот должен был ощутить движение воздуха, хотя вирус и убивал чувствительность. – Вы трогательно смотрелись вместе.       – Мы были достаточно близки, – Рэтчет пожал плечами и добавил, прощупывая сломанный ударом меча миниатюрный источник силового поля: – Надо же, он все-таки нашел еще один способ их улучшить.       Его даже не волновало, врезался ли старый друг в ледяные скалы внизу или в последний наноклик взмыл, подписывая себе другой смертный приговор. Дрифт прислушался, но услышал лишь вой ветра.       Какая разница? Старый друг или старая игрушка – крылатый док со смазливым фейсплейтом был дезактивом при любом раскладе.       – Пойдем. Ферст Эйд наверняка закончил антидот, – Рэтчет перехватил обе кисти Фармы одной рукой, а другую – тоже покрытую красноватой ржавчиной – протянул, предлагая Дрифту опереться.       Тот сделал это с облегчением, в чем никогда бы не признался.