Страшное вдохновение

Я вспоминаю. Воспоминания об ужасных событиях, произошедших со мной накануне, короткими очередями выстреливают в голове, переворачивая моё сознание. И эти пули убивают не меня, но мой мозг. Или не убивают, а прочищают? Неожиданно для себя я осознала, что прошло больше года без продолжения, с того момента, как я написала последнюю часть. Какую, к чёрту, последнюю часть?! Последнюю часть чего? Того, что моё сознание старательно затерло, закинуло в самый темный угол и прикрыло ветошкой. За учебой, мелкими литературными подвигами, повседневной суетой я забыла свою основную работу. Но теперь я вспомнила. И вот оно, так ожидаемое моей музой продолжение — я его, наконец, написала. Вы можете лицезреть его прямо сейчас. Я понимаю, как странно это звучит. Поэтому объясню максимально понятно. Разжую вам всё, мои птенцы. Всё, что вы прочитали, предыдущие 3 части — оберните в кавычки. И всё, что в этих кавычках — написала я, Рита. Это и есть та работа, к которой муза требовала продолжение. Она была просто выдумкой, обычным ориджиналом, заброшенным мной. Была фантазией, пока не ожила, пока не воплотилась в реальность со мной в главной роли. Всё мною написанное произошло со мной же. Вернее, этот фокус проделала она, моя муза, чтобы увидеть долгожданную новую часть. Не правда ли, гениальный ход, ведь если провернуть с автором всё то, что он написал, то ты в любом случае увидишь дальнейшее развитие «в прямом эфире». То, что я сейчас пишу — и есть та самая проклятая прода — четвертая часть. Понимаете, получается, что теперь я и автор, и героиня. Необычная рекурсия. Да, можно сказать, что я писала про саму себя, вкладывая в героиню свой характер и даже имя. Смело можете называть меня гребаной Сьюшкой, ха-ха. Как нелепо получается — не дежавю преследовало меня, это я все последнее время преследовала свое дежавю. Только прочитав предыдущие части заброшенной работы, для того, чтоб её продолжить, я вспомнила, всё! Один удар, потом следующий — и крыша почти съехала, она держится уже на одном болту. Мой мозг отказывался принимать этот абсурд. А может быть, на самом деле я лежу в психушке, накачанная препаратами и привязанная к кровати? Теперь я могу допустить что угодно, ведь все границы реального и допустимого стёрлись. Киты, на которых держался этот мир, не справились. Уже не имеет значения, сошла я с ума или же еще нет, ведь разницы никакой. Вполне предполагаю, что этой работой я сама создала свою музу. Как минимум, придала ей сил, накормила. А теперь ей нужна добавка. Я чувствую кандалы, словно я на невидимой цепи, не дающей мне никуда сбежать. Знаю, что и это иллюзия, как все те произошедшие ужасы, как смерть Ваксы, что сейчас лежит у меня на столе живее живых, но этому мороку я не могу противостоять. Это не пустые фокусы заезжего злого циркача, это не гипноз… Теперь всё по её распорядку. Хорошо поработала? — молодец, можешь сходить поесть. Я словно раб, работающий за еду и вдохновение. Рабыня собственного создания. Она не всегда была такой. Муза была другой, она… изменилась. Выстрел. Весенний воздух, звенящий чистотой. Лучи апрельского солнца щекочут нос, заставляя счастливо жмуриться, а пригорок возле бабушкиного дома, еще не успевший зазелениться травой, усыпан конопухами желтых цветов. Слишком большие резиновые сапоги, которые дала мне бабушка, мешают ходить, но зато можно залезть в ручей и сделать запруду. Мой бумажный кораблик заждался своего плавания, и мне не терпится спустить его на воду, вот только нужно подобрать команду. Пусть это будут мать-и-мачехи (какое забавное название). Я срываю несколько цветков и разделяю напополам нижнюю часть их стебельков. Вот и ноги у матросов. А руками будут листочки! Выгребаю из кармана конфетные фантики — пойдет на одёжку. Готово. Сажу матросов в корабль и спускаю его на воду. Кораблик резво движется по течению, и я иду за ним, иду… Скоро он скроется в дальних далях, и от того мне немного грустно. Машу ему рукой. И они в ответ машут мне своими маленькими руками. Мои человечки! Они живые! Один ловко взбирается на ветку, которую я воткнула в качестве корабельной мачты, остальные прыгают, раскачивая свое суденышко. И кажется (или это по-настоящему?) матросы кричат мне тонюсенькими голосками «покаа!». Я прыгаю, звонко шлепая по непросохшей земле сапогами, хлопаю в ладоши. — Глядите! Они живые! Они настоящие, — кричу я с восторгом, хотя вокруг никого нет. — Смотрите! Смотрите! Сейчас мой волшебный корабль с его желтоволосой командой скроется за поворотом. Так хочется, чтоб это увидел еще хоть кто-то! С надеждой оглядываюсь по сторонам и неожиданно для себя обнаруживаю рядом большеглазую девочку. Она смотрит вслед кораблю с чуть заметной улыбкой. Странно, но я ей ничего не говорю. Кажется, мы понимаем друг друга без слов. Она протягивает мне ивовый прут, и я начинаю выводить рисунок на непросохшей после зимы земле. Я не воспринимала её как что-то из ряда вон выходящее, для меня всё это было абсолютно нормальным. Если ребенку не объяснить, что огонь может убить, он так и будет думать, что это волшебные искры. Помню, я считала её своей подругой, а родители принимали это за мою фантазию. Чаще всего она приходила вечерами, и это время было самым чудесным. Но всё это стёрлось из моих воспоминаний и было пробелом до сегодняшнего дня. Новая пуля. Кривые высокие деревья ютятся под серым мрачным небом, землю застилают грязные листья. Ни одна птица, ни одно животное не подаёт звуков, словно все создания покинули это место. Внезапно хрустальную тишину раскалывает хруст ветки. Шаги. Оно приближается. Невозможно понять, жутко представить, что скрывается под этим кроваво-красным плащом, выделяющимся чуждым пятном на фоне серого леса. Сквозь красную ткань, на его спине, прорываются кривые и заостренные кости, словно шерсть, вставшая дыбом, а вместо обычных рук из-под рукавов виднеются длинные когти, такого же мертвого цвета костей. Из-под капюшона виднеется уродливый, покрытый ошметками кожи, череп кабана. И оно приближается… Невольно закрываю глаза, но все равно сквозь пальцы вижу его. Мной овладевает жуткий, в буквальном смысле этого слова, интерес. Я хочу это видеть, но как мне страшно! Кровь кипит в жилах. Оно уже совсем близко… И я пультом выключаю звук. Это мой первый фильм ужасов. В нём нет луж крови, но в нём невероятная атмосфера, заставляющая, будто под гипнозом, вопреки ужасу смотреть. Атмосфера, окунающая тебя в таинственный лес, пробуждающая сильнейшее волнение и интерес. Никакая дурацкая комедия или клишированный боевик не вызывают таких эмоций. А рядом моя любопытная «подруга», похожая на меня, впитывающая мои эмоции, лицезреющая мою реакцию. Она поняла, что её будет питать лучше всего, что самое вкусное. Даже слезами от хорошей драмы ты так не насытишься, как ошеломляющим страхом от хорошего хоррора. Сейчас я понимаю, что именно это был переломный момент. Очередь. Запах антисептика забивает нос, а вокруг отталкивающе белые стены. Свет лампы бьёт в глаза, отчего я чувствую себя словно на допросе. Холодный хромовый блеск инструментов, думаю, придуманных изначально точно в садистских целях. Отвратительный звук бормашины, приближающийся к моим зубам. Ненавижу, когда меня трогают чужие люди, а уж когда лезут в рот… Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Скулы сводит, а в моих зубах продолжают больно колупаться. Сверлят, сверлят, сверлят — будто меня хотят просверлить насквозь. Начинает мутить от запаха палёных зубов. Наконец девушка-стоматолог говорит: — Сплюнь. И я могу расслабить лицо за этот небольшой промежуток. Я всё сплёвываю. Чувствую противную вязкость на губах, слюни. Хочу взять салфетку, чтобы обтереться, и вижу, что это кровь стекает из моего рта. Кровь тонкой паутинкой тянется до плевательницы — а в ней мой зуб. Меня передёргивает и будто начинает выворачивать алым, кровь тягучим водопадом стекает изо рта, а вместе с ней и зубы. Я выплевываю их. Боже мой! Вместе с криком из меня выплескивается паника. Руками пытаюсь удержать это, затолкать обратно, но всё протекает меж пальцев. Я говорю, что не понимаю, что происходит. Говорю, что мне больно. Говорю остановить всё это. Прошу о помощи. Девушка-стоматолог произносит: — Я не понимаю, что ты несешь. Она говорит: — Девочка, говори чётче, я тебя не понимаю. Мгновение, и меня вытаскивают из кошмара, бьют по щекам и трясут. Я сижу в этом же стоматологическом кабинете, в том же кресле. Рука сразу тянется ко рту, и с души спадает камень, когда я понимаю, что зубы на месте. — Видимо, анестезия так неожиданно подействовала на детский организм… Только сейчас я понимаю, что это была вовсе не анестезия. Контрольный. Эти мертвые глаза… Я в очередной раз хочу покормить своего резвого хомку, как вдруг ловлю этот безжизненный взгляд. Бобби сидит в клетке, и его стеклянные глаза направлены прямо на меня. Тело моё леденеет. Быстро открываю клетку и беру его в руку, чтобы проверить, жив ли он. Бобби в моей ладони, и я не чувствую в нём жизни, не чувствую, что он просто спит. Боль и щемящая грусть. Начинают подступать слёзы, как вдруг вижу, что из него лезут мелкие жучки, как из испорченной еды. Меня трясёт. Судорога сводит руки, и я резко и неконтролируемо сжимаю пальцы. Сжимаю кулак вместе с Бобби… Без всяких усилий, до ужаса легко. Хомяк в буквальном смысле превращается в «кашу», вытекающую из моей стиснутой руки, словно я давлю кремовое пирожное. Остатки его жизни капают на пол. В щели двери замечаю глаз, наблюдающий за происходящим. Детский, но жуткий своей восторженной наивностью, карий глаз. Я почти не обращаю на это внимания, я думаю не об этом. Это тоже была лишь фантомная вспышка, но настолько ли она иллюзорная?.. Проходит пару дней, и Бобби реально умирает. Теперь лишь один вопрос меня беспокоит: совпадение это, предвидение, или же её сила? Всё же она сильнее, чем я думаю?.. И становится плохо при мысли, что Вакса, лежащая сейчас рядом со мной — лишь очередной её образ-пустышка, в то время как реальная моя кошка мертва взаправду. Мы с музой связаны, как младенец с матерью плацентой. Она не может существовать отдельно от меня. Я дарую ей жизнь, верней не так: я и есть её жизнь. Она не убьет меня, но, думаю, вред мне причинить ей по силам. Я росла вместе с ней, менялась вместе с ней. Она делала из меня того, кто я сейчас — и наоборот. Получается, что до сих пор я жила обманом. Я не помнила о своей реальной жизни, это место в голове занимала пустота, и я заново прожила эти события. Жить ложью легче, чем осознать невероятную правду; от правды до безумия рукой подать. Либо мой мозг включил механизм защиты, либо муза всё стерла, как избыточную информацию с компьютера. Но эта информация осталась в «Корзине», в моём подсознании. Я помню времена, когда вдохновение разрывало, как вода прорванную дамбу. Однако я не помню деталей, я вообще не помню процесс, лишь само страшное вдохновение. Понимаете, к чему я веду?.. Это был не просто напор фантазии, это была муза. Это были ужасающие образы, которые каждый раз заставляли меня писать. Те, что растворились в памяти для моего же блага. Действительно, лучше бы я так и оставалась в неведении. Делая выводы, я боюсь, что когда полностью допишу работу, закончу её — то всё забуду. Но, черт, я не хочу забыть, каким бы психоделичным всё произошедшее не было. И я не дам ей снова «почистить» меня! Не всё так просто. Из-за связи она в любой момент может прочитать мои мысли, узнать, что творится в моих думах. Поэтому я хочу скорее дописать эту часть. Муза снова здесь. Вопреки всем законам и правилам, она медленно плывёт по воздуху сквозь всё материальное. Вопреки реальности. Да она этой реальностью закусывает во время чтения! Всё превращается в помехи. Море белого шума заполняет пространство. Звук становится громче, а волны яростнее. Я маленькая лодка, попавшая в сильнейший шторм. Она приближается. Её лицо перекошено злостью, в глазах уже нет былого света наивного всепоглощающего любопытства той прежней большеглазой девчонки, лишь пламя одержимости. Электрические щелчки; от тока пряди её волос вздыблены. Сумасшедшая энергия. Шаровая молния, готовая взорваться. Муза всё знает. Пальцами, серебряными когтями она медленно проводит по своему лицу, сдирая фаянсовую тонкую кожу. Кровавые полосы, будто взрезанные скальпелем, прошивают ее щеки, как животворные Африканские реки рассекают поверхность континента. Она рвет своё тело, яростно, почти священно, проникая вглубь абстрактной плоти. Горячая малиновая жидкость капает с её трепетной руки, которая тянется ко мне. В ней что-то движется… В раскрытой ладони лежит бордовый пульсирующий комок. И он, кажется, пульсирует всё медленнее, медленнее… угасая. Сердце. Но больше я не боюсь. Больше я не позволю собой манипулировать. Здесь я автор, и я не забуду.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕ