misty breeze

Чтобы обрести веру, необходимо её потерять.

— Это всё правда?.. Когда Сынхён слышит этот тихий вопрос в динамиках телефона, всё внутри окончательно отмирает. Всё окончательно летит в бездну, когда Дракон повторяет свой вопрос и его голос шелестом врезается в воспаленный разум. Правда… что есть правда? Сынхён, признаться, уже не помнит. И лишь ощущает, как тёмные воды смыкаются над его головой с каждой секундой. В тёмных водах нечем дышать… а ещё там не обитают драконы. Да и панды под водой не живут. Кажется. Хотя, что есть правда? Сынхён вздыхает, прикрывая глаза, в которых вероятно расположилась пустыня Сахара. — Я не знаю… — шепотом произносит мужчина. — Не знаю в какую правду верить. Потому что пока он может верить только в то, что давно не ел, а пустота внутри вполне осязаема. И что глотку ощутимо сдавило отчаянием. Что ещё немного и его сломает… может, тогда можно будет узнать правду. — Я знаю, о чем ты думаешь сейчас, — доносится до него словно через толщу воды. — О чем? — хочется улыбнуться. Хочется пошутить о том, что Дракон на самом деле не может знать о чем думает кто-то на том конце провода. — Легче не станет. Сынхён почти чувствует эти слова физически, потому что они выбивают остатки воздуха из легких. Эти слова бьют прямо в солнечное сплетение и, скорчившись от боли на полу возле кровати, хочется спросить откуда ему, черт возьми, это все известно? Про не станет легче и о чем он тут думает! Но вместо этого он шепчет самое банальное, что только может: — Мне так жаль. Прости. Ему кажется, он почти видит перед собой Дракона, потирающего переносицу. Он же всегда так делает, когда чем-то расстроен. Панда помнит этот жест, хотя не видел уже достаточно давно. — Не лезь в это дело, прошу. Я… я позвоню завтра. После допроса. — Сынхён… я… Но он уже не слышит, что говорит ему Дракон. Наверное, что-то мудрое про правду. Это же так свойственном всем драконам. Говорить мудрые слова. Когда Сынхён выходит из полицейского участка, то не видит неба. Глаза, опухшие от многих бессонных ночей, режет болью от вспышек сотен камер. Всё плывет в тумане его слов, которые необходимо сказать. Всё плывет в оглушительном стрекоте затворов, когда он идет до машины. Первой мыслью в голове проносится то, что он должен позвонить и только потом уже, когда рука касается кармана пиджака, он вспоминает, что отдал свой телефон. — Извините, — обращается он к адвокату. — Я могу позвонить? Мужчина, проведший с ним шестнадцать часов, сонно кивает, протягивая смартфон. Сынхён набирает номер по памяти. Где-то там трубку берут после третьего гудка. — Правда в том, что у каждого она своя… — тихо говорит он. Чжиён молчит на это несколько секунд, а потом произносит то, чего Панда никак не ожидал услышать: — Если бы ты не бросал трубки, то знал бы, что я всегда верю в тебя, Сынхён. И верю тебе.