Я боль.
Я проникаю в каждый уголок мироздания. И это вовсе не плохо, нет. Боль дарит осознание того, что ты живой, она будто шепчет тебе: ты жива, ты горишь, ты существуешь.
Это будто огромная пучина, в которую затягивает твой корабль. Откуда-то с дна доносятся голоса. Они кричат, говорят, взывают к тебе, пытаются дотянуться. Эти голоса парализованы нескончаемой болью. И они не просят о спасении или утешении, они лишь хотят чувствовать её — боль. За этой мольбой прячется страх перед пустотой. Ведь пустота будет означать конец. А что там, где конец — ничего? Или что-то больше?
Я эмоции.
Вечные, непостижимые, дикие эмоции. Они повелевают тобой, говорят, куда плыть в этом бесконечном океане жизни. А иногда они говорят просто остановиться и прекратить существовать.
Океан полон надежд, мучений совести, сомнений и страха. Ты тонешь в них, отчаянно пытаясь выкарабкаться наверх, но бесполезно. Они тащат на дно, а там самый ад. Там кроется то сокровенное, что скрыто от посторонних глаз. Там — сама ты.
Я душа.
Душа, которая скорбит. Душа, которая в печали. Душа, которая в терзаниях. Она обнажена, покрыта шрамами. Её сущность поражает. Сколько боли внутри неё, сколько чувств. Как человек живёт с ними? Как может каждый день умирать под этой лавиной эмоций? Как кто-то может находить себя в этой чащи из человеческой природы?
Ты пытаешься найти какой-то проблеск света, ищешь выход из этого места, но не выходит! Тщетно бьешься о стены, в надежде, что тут появятся спасительные двери. Тут ты всё и в то же время ничего.
Люцифер создал не просто идеальное существо, нет. Ты стала неким сосудом, который впитывает эмоции и чувства, привлекая тем самым себе жертв. Это чем-то напоминало мощь эмпатов, но лишь с той разницей, что все эти чувства могут уничтожить твой разум. Однажды ты настолько пресытишься этими чувствами, что не выдержишь и сгоришь дотла, как мотылёк на солнце. Да, сгореть, это именно то, что не помешало бы сейчас.
Мрак внутри будто заразный. Твоё нутро пытается тебя вытолкнуть, пытается очистить. Проникает в твоё грязное сознание в надежде сделать тебя чище. Но без толку. Чище ты уже не станешь, ты испорчена, испорчена, испорчена!
______ испорчена _______ испорчена _______ испорчена ____________________
— Нет!
Очень странно себя чувствуешь, когда подрываешься на койке после долгой отключки. Особенно, если во время неё ты лежала с открытыми глазами.
Зрение начало фокусироваться на том, что меня окружает. Силуэт какой-то комнаты стал прорисовываться вокруг. Старый шкаф из тёмного дерева под старину, на стенах везде висит какое-то оружие. Я не понимала, где нахожусь, я не понимала, что со мной происходит. Мне хотелось снова вернутся туда, во тьму, когда отключается мозг, лишь бы не находиться в сознании.
Голоса? Не совсем, но всё же какие-то звуки звенели эхом в моей голове. Эти звуки убивали, мне хотелось выкинуть их из головы. В тот момент всё, что я знала — мне нужно во мрак, в тишину. Взглядом нашла на соседней с кроватью тумбе нож. Потянувшись к нему, я уже представляла, как буду пускать себе кровь, пока не отключусь. Хочу уйти отсюда, быстрее уйти.
Я перерезала левое запястье. Боли нет. Вернее, есть, но не от пореза. На фоне других чувств, перерезанные за раз все вены на кисти руки были просто пустяком.
— Твою мать!
Дверь в комнату распахнулась. Мой взгляд метнулся в ту сторону. На пороге стоял кепочник, с ужасом глядя на мои руки. Его поведение тут же напомнило кошку, которая крадётся к жертве. Он меня обезоружил своими чувствами. Едва он появился на пороге, мне казалось, будто кто-то душит моё горло. Так что, прежде, чем я успела изувечить другое запястье, охотник рванул ко мне, вырывая нож.
— Верни обратно, — прошипела я, вскакивая с дивана.
— Ага, сейчас, — фыркнул тот, — видала, как споткнулся на бегу?
Несколько мгновений мы сверлили друг друга взглядом. Впервые мне сложно было понять, боятся ли меня или просто я кого-то раздражаю. Я не смогла отличить, где эмоции кепочника, а где остальные эмоции в моей голове. Но все они раздирали мой мозг изнутри, оставляя там лишь лохмотья разума.
— Пожалуйста, — пролепетала я, поморщившись, — помоги мне.
Лицо Сингера мгновенно смягчилось. Не будь я в таком состоянии, я бы удивилась, что на меня могут смотреть с такой жалостью. Но мне было не до удивления, новый шквал чувств от моего гостя начинал выводить меня из сознания.
— Помоги, — продолжила просить я, понимая, что сил едва хватает на то, чтобы говорить. — Застрели, задуши, вонзи нож... Только отправь меня обратно во мрак, я не хочу быть больше здесь.
Не знаю, плакала ли я. Мне было всё равно, мне так хотелось умереть на минуточку, чтобы попробовать на вкус немного забытья. Но что-то мне подсказывало, что мне не дадут желанного покоя.
Я обессилено рухнула на край кровати, зарывшись руками в волосы. Сингер всё ещё стоял в проходе, сквозь кучу чувств, до меня смутно долетало его растерянность и смущенность. Медленно раскачиваясь, я пыталась приглушить эмоциональную боль.
— Парни на охоте, — пробубнил себе под нос кепочник. — Если хочешь, я могу им позвонить? Они, наверное...
Я резко вскинула голову, впиваясь диким взглядом в охотника. При упоминании Винчестеров, ко всем прочим чужим эмоциям в моей голове добавились мои собственные: злость, обида, разочарование, ярость.
— Позвонить? — прошипела я со злостью. — Одного я хочу забыть, а другому вырвать хребет!
Бобби, слегка отшатнувшись, пристально посмотрел на меня.
— А вот так ты больше похожа на прежнюю себя, — пробормотал он, поглаживая свою бороду. Он кивнул на стопку одежды на стуле. — Тут некоторые вещи я нашел, которые забыла Лиза, когда была тут с Беном. Если не подойдёт, там несколько чистых рубашек.
Кепочник собрался уже уходить, но потом притормозил и, обернувшись, кинул через плечо:
— И не убивай себя, пожалуйста. Или хотя бы выйти во двор, чтобы не испачкать тут мне дом.
Я почувствовала, как мои губы дёрнулись в подобии ухмылки. Кровь продолжала хлестать из руки, а я сидела и молча смотрела на запястье. Голова трещала, но, кажется, уже меньше. Нет, не так, она снова раскалывалась на части. Но я поняла для себя, что те доли секунд, которые я потратила на бессмысленный диалог с кепочником, помогли заглушить боль. Которая, к слову, снова вернулась.
— Знаешь, я бы на твоём месте уже хоть чем-то зажала порез. По-моему, наш общий друг Бобби ясно выяснился не пачкать его дом своей кровью.
Я дёрнулась. Голос до ужаса узнаваемый, что вызвало прилив ужаса. Обернувшись, я увидела позади моё идеальное отражение. Быть может, несколько дней назад я бы и удивилась такому, но сейчас мне было глубоко плевать. Главное — от неё не исходит чувств, а значит — с ней будет спокойно.
Та Шаира выглядела куда лучше меня самой: ухоженная, с безупречным макияжем и первоклассным маникюром. Одета в дорогой брючный костюм. Я угрюмо зыркнула на свои ногти с ободранным лаком.
— О, ты вылезла из моей головы, молодец, — буркнула я, разбирая стопку одежды, которую принёс Бобби.
Судя по интонации, манере говорения, передо мной был тот самый злосчастный голос, который разговаривал со мной в последнее время.
— Да, пришлось, — с некой раздраженностью ответила вторая я.
— Там просто не осталось места после того, что случилось с тобой. Поражаюсь, как ты вообще способна мыслить трезво.
— Поражаюсь, что я вижу саму себя, а не Люцифера, — пробормотала я, прижмурившись. Боль продолжала пульсировать в висках.
— Ты знаешь, кто я, — ответила моя собеседница.
— Я — часть тебя, а значит и часть Люцифера, следовательно, ты говоришь с нами тремя одновременно.
Голова снова загудела, но на этот раз от перенапряжения логики.
— Тремя? Разве не должна говорить о нас, как о едином целом? — без особого интереса спросила я, пытаясь хоть как-то заглушить ужасное состояние этим странным разговором.
— Я что, сумасшедшая, что ли? — покосилась на меня другая Шер. Под моим скептическим взглядом она кивнула задумчиво.
— Ладно, поняла. И всё же к твоему вопросу: ты — это ты, а я — это ты. Смысл нас мешать, если мы обе не такие уж и разные?
Я решила, что не стоит вступать в спор со своим тупым раздвоением личности шизофренички (а доводы этой особы говорили о конкретном кретинизме). Из одежды Лизы, которую мне принёс Сингер, мне подошли только широкие свободное шорты цвета хаки. Две кофты бывшей девушки Дина на мне отказались застёгиваться, поэтому пришлось одевать одну из клетчатых рубашек.
— Ты вообще планируешь чистить свою голову? — решила не молчать вторая я.
— Серьёзно, у тебя такого срача давно там не было.
— Тебе надо, ты и уберись там, — кинула я через плечо, опускаясь на кровать. В висках продолжало пульсировать, я уже свыклась с постоянной болью в глазницах.
— Вообще-то, это твоя башка, — верно подметила та Шер.
— И потом, ты становишься совершенно невнимательной при таком-то вялом соображении мозгов.
— Отвали, — огрызнулась я, перематывая руку какой-то тряпкой с подоконника. Я решила не огорчать кепочника, поэтому решила себя подлатать. Но это не означало, что моё желание умереть на мгновение пропало. — Всё со мной в порядке.
— Да ну? — теперь Шаира_2 смотрела на меня со скептицизмом в глазах.
— Если бы это было правдой, то ты бы услышала, что кепочник сейчас звонит Дину, и они говорят о тебе.
Я резко посмотрела на неё. Продолжая улыбаться во весь рот, моё отражение стало расплываться. Черты лица стали деформироваться, сливаясь в одну странную гримасу, пока силуэт меня не исчез в воздухе. Что ж, пусть валит, мне только легче. Когда моё подсознание ушло, прислушавшись, я смогла разобрать разговор по телефону. Из этой комнаты я немного подслушаю информации, поэтому я на носочках поспешила вниз.
Я старалась обходить скрипучие места. Сосредоточившись на том, чтобы меня не было слышно, мне удалось немного игнорировать те ужасные звуки, которые визжали в моих ушах. Я замерла под порогом кухни, где Бобби говорил по телефону.
— Он начинает вспоминать? — голос Сингера был обеспокоен.
Ему отвечал Дин. Говорил о каком-то деле с драконами. Они в городке, где когда-то был Сэм со старшим Кэмпбеллом. Винчестер переживает, что его брат начинает вспоминать.
Погодите-ка, вспоминать? Сэм не помнит времени, которое он проводил без души? Интересно, очень интересно. А ещё мне немало интересно: эти двое не могут без тайн в принципе, да? Сначала мне приходилось скрывать от Дина, что его брат без души. Теперь нужно будет скрывать от самого Сэма, что он был без души... В голове снова зазвучала симфония отбойных молоточков. В голове устало прокляла день, когда я связалась с Винчестерами.
— А вот тут я затрудняюсь ответить, Дин, — произнёс кепочник, когда Винчестер спросил про меня. Я не обратила внимания на виноватый тон Дина. Сначала покалечил мой мозг, а затем спрашивает о моём самочувствии! — Всё очень странно. Она сама на себя не похожа. Заканчивайте и приезжайте быстрее.
Я тихо хмыкнула себе под нос, когда старший спросил у Сингера, не боится ли он меня?
— Единственное, чего я боюсь, так это то, что она снова что-то натворит в моём доме, — пробубнил в трубку кепочник, — вон, как двери бункера, к примеру, восстановление которых влетело мне в копеечку.
Винчестер отмахнулся, мол, обязательно заплатит Бобби. Я подумала, много ли он заплатит с фальшивых карточек.
— Серьёзно, Дин, — я вздрогнула, удивившись усталому и отчасти жалостливому голосу кепочника, — я сам тут вряд ли справлюсь, ей нужно прежнее окружение, в котором она сможет восстановиться. Да, то самое, в котором вы постоянно или бухаете или цапаетесь.
На этом проникновенная тирада Сингера была окончена, и тот с шумным вздохом сбросил звонок. Я так и продолжила оставаться за стенкой, неизвестно чего ожидая.
Вдруг боль снова накатила огромной волной, от чего непроизвольно стало сводить даже зубы. Плотно зажмурившись, я поспешила вернуться наверх в комнату. Кепочник так глубоко ушёл в свои раздумья, что его эмоции стали слишком громкими, слишком невыносимыми.
Такое впечатление, будто барьер от ужасов был у меня в голове, и теперь его нет. Закрыв двери за собой, я забралась на кровать, поджав под себя ноги и обхватив колени руками. Раскачиваясь в монотонном ритме, я старалась отгородиться от всего этого дерьма. Мне так хотелось тишины, мне так хотелось покоя. Минуточку молчания, в котором не было этого гула человеческих эмоций.
— Мда, детка, тебе срочно нужен врач, — услышала я откуда-то сбоку.
— Я серьёзно, желательно даже психиатр. Ты себя угробишь таким темпом.
— Можно подумать, я намеренно себя калечу, — огрызнулась я, стискивая виски пальцами. — Ты всегда теперь будешь появляться в моменты, когда хочется сдохнуть?
— А я знаю? — искренне удивилась моя копия.
— Думаешь, мне в кайф перед тобой мелькать? Глядя на твою рожу, хочется вздёрнуть себя на петле.
— Ну, так не смотри, — фыркнула я, но немного раздражённо. — И вообще-то, рожа у нас общая.
— Ага, общая, — закивала другая Шаира. — Только вот моя посимпатичнее будет.
Я не стала отвечать на эту реплику, так как мой клон был чертовски прав — мой вид оставлял желать лучшего.
Вдруг я услышала за дверью скрип от деревянного пола, в воздухе появился запах чего-то травяного. Через мгновение дверь открылась, и на пороге снова показался кепочник. Вид у него был отчасти растерянный, отчасти раздражённый. Когда он зыркнул в мою сторону, мою голову будто пронзило тысячи иголок. Вскрикнув, я попятилась назад. Бобби совершенно растерялся. Моё поведение заставило всплыть из глубин его мозга сотни разных эмоций, которые переплетались между собой и били меня морально.
— Прекрати это, — прошипела я, пытаясь пересилить вспышки боли. Я вжалась в стенку кровати, будто хотела стать ею — бесформенной, бездушной, бесчувственной. — Прекрати вызывать столько эмоций.
— Я ничего и не делаю, — тут же фыркнул Сингер, кидая на меня дикий взгляд. — Стою на месте, даже порог не переступил.
— А от чего, по-твоему, у меня черепная коробка раскалывается? — продолжала говорить я сквозь стиснутые зубы.
— Не знаю, может, от того, что твоя крыша дала ходу? — съязвил кепочник.
Чёрт, чёрт, чёрт! Он говорит одно, но чувствует совсем другое. Эти все эмоции душат и топят в себе, подчиняя своей воле. Я дёрнулась назад, когда Сингер сделал шаг вперёд. Поняв намёк, кепочник просто поставил что-то на тумбу.
— Тут ромашка, зверобой и немного тысячелистника, — произнёс Сингер тем самым тоном, от которого сердце хватало судорогой — с жалостью. — Вроде, помогает уснуть.
— Ты бы ещё аспирин мне принёс, — тихо фыркнула я, но мысленно я проклинала и одновременно благодарила старого охотника за проявленную заботу.
— Будешь умничать, принесу вместе со слабительным, — огрызнулся тот, но без ненависти или злобы.
Сингер развернулся к двери, чтобы уйти, но я тут же позвала. К этому моменту я кое-что поняла: разговор со стариком немного отвлекал меня. Да, у этого человека была своя тележка проблем и переживаний, но переговариваясь с ним, я приглушала боль в себе. Лучше мучиться от его эмоций, нежели сходит с ума от чувств всего мира.
— Я… — мне трудно было подобрать нужные слова, и кепочник видел это. — Мне… Не оставляй меня.
Это звучало так жалко и низко, что мне стало противно от самой себя. Но мне действительно сейчас было не до моей гордости. Я готова была умолять, терпеть что угодно, лишь бы не оставаться самой, один на один с кошмарами наяву.
— Давай, предложи мне поговорить с тобой, и я точно поверю в то, что ты чокнулась, — ответил мне кепочник.
Но он не ушёл. Я вымучила из себя улыбку, когда он прислонился к дверному косяку. Повисло неловкое молчание. То самое, которого я так боялась. Не желая утопать в тишине, я первая заговорила:
— Зачем звонил Винчестеру?
Сингер на мгновение опешил от такого нежданчика. Он удивлённо посмотрел на меня, а затем выдал с непринуждённым видом:
— Я не звонил.
Отличный разговор, ничего не скажешь. Но он хотя бы спасал от боли. Я раскрылась из своей закрытой позы и села по-турецки на кровати, поддавшись немного вперёд.
— У меня крыша едет, — я покрутила у виска, с упрёком глядя на охотника, — а не слух портится.
— Я так и понял, — фыркнул в ответ Сингер. Помедлив, он произнёс: — А кому мне ещё было звонить? Ты явно сошла с ума после того, как в тебя засунули душу Сэма. И честно? Меня это пугает. Нет, я не боюсь тебя в принципе или чего-то, что сидит в тебе. Я боюсь того, что ещё кто-то пострадает. Если ты не заметила, то всякий, кто идёт с нами в бой — недолго живёт.
Мой взгляд пристально изучал Бобби. Он разглядывал меня, будто хотел изо всех сил убедиться, что мне лучше. И мне было лучше, правда. Этот странный разговор помогал отвлекаться. Всё было отлично, пока в комнате снова не появилась моё Альтер эго.
— Могла бы и меня позвать, раз так приспичило поговорить!
Рядом со мной, будто из ниоткуда появилась другая Шер. Остатки моего рассудка говорили, что не следует при кепочнике разговаривать с самим собой, но эти остатки рассудка говорили так тихо, что я услышала уже запоздало.
— Я не собираюсь с тобой разговаривать, — огрызнулась я, глядя на новую гостью. — И ты говорила, что не знаешь, каким макаром тут появляешься.
— Ты уже со мной разговариваешь, дорогуша, — фыркнула та. —
А насчёт второго... Ну, видимо, это само собой происходит.
Зыркнув в сторону Сингера, до меня дошло, что мою вторую копию вижу только я. Твою мать. Кепочник пристально посмотрел на меня, будто не решаясь что-либо сказать.
— Шер, — начал он осторожно, словно боялся спугнуть, — почему ты разговариваешь сама с собой?
Эта фраза взбесила меня, отчего внутри всё аж завибрировало.
— А почему ты так печёшься обо мне? — парировала я, решив обойти тему о моём тронутом уме.
— Ещё скажи, что у тебя претензии на этот счёт, — раздражённо ответил кепочник.
Мои слова немного вывели охотника из себя. Меня дико взбесило, когда Сингер тут же отогнал все негативные эмоции, глядя на меня. Сука, жалел меня. Стало противно от самой себя. Эти чувства, которые я испытала по отношению к себе заставили меня чуть ли не забиться головой об стенку.
— О, дьявол, — судорожно вздохнула я, понимая, что сейчас тягостное молчание лишь усугубит моё положение, — говори, Сингер, умоляю тебя, говори хоть что-то.
Уставившись в потолок, я искала в себе силы оставаться в себе и не впадать в прострацию, где так много боли.
— А разве с тобой не говорит твой воображаемый друг? — фыркнул тот, подсаживаясь ближе ко мне на стуле. На тумбе остывал нетронутый чай.
— Скажи уже ему, — возмутилась вторая Шер, —
что я не воображаемый друг!
Продолжая сверлить дыру в потолке дома, я на мгновение прикрыла глаза.
— Если говорить по существу, я таки разговариваю сама с собой, — грустно засмеялась я, выплескивая те слабые капли горечи, что таились во мне, — в прямом смысле этого слова.
Кепочник не стал углубляться в подробности. Ему было достаточно того, что я ему рассказываю по доброй воле. Он пристально всматривался в моё лицо.
— Хочешь сказать, это всё началось после... — он замялся, будто искал подходящее слово, которое смогло бы описать ту всю херню, которую проделали со мной.
— Можно поговорить и о других вещах, — отмахнулась я, зажмурившись. — Полагаю, наш маленький лось ничего не помнит?
Откуда в моей голове взялось прозвище маленький лось — понятия не имею. Сингер поморщился, будто хотел съязвить по поводу того, что подслушивать не хорошо.
— Впрочем, этого следовало ожидать, — пробормотала я, не дожидаясь слов моего собеседника. — Дай угадаю, теперь нам придётся лгать этому козлу, потому что так сказал Всадник?
— Барьер в голове Сэма может рухнуть в любую секунду, — сухо ответил кепочник, — не известно, что может спровоцировать это.
Сквозь толстую пелену разных эмоций, которые наполняли этот мир, до меня донеслись парочку отдельных, которые исходили от Сингера. Я пристально взглянула на него, различая смутно раздражение, отчасти страх. Заметив мой пристальный взгляд, Бобби тут же встрепенулся, будто не хотел, чтобы я знала о том, что у него на душе.
Быть может, в другой любой день я бы промолчала, но сейчас мне нужно было отвлечься от собственных сдвигов. Даже если это означает выносить мозг другому.
— А ты не очень-то рад этому, — произнесла я, не спуская глаз с кепочника. — Тебе не нравится это.
Мои слова звучали утвердительно, без намёка на вопрос. Какое-то время охотник молчал, но вскоре заговорил. Ему ведь тоже иногда выпускать пар, разговаривать с кем-то о наболевшем.
— Не нравится, — согласился он. Он взял чашку с чаем в руки, она продолжала медленно дымиться, выпуская тепло. — Этот парень пытался меня убить меньше недели назад, а теперь я должен делать вид, что всё в порядке. Это сложно.
Немного задумавшись, я поняла, что кепочнику не легко. Почти сын пытался убить, лишь бы не впускать в себя душу. Винчестер небось с глупым щенячьим взглядом полез обниматься к Сингеру, когда пришёл в себя.
— О, поэтому ты решил его отправить на охоту, — предположила я, — от себя подальше?
— Я не отсылал его! — фыркнул Бобби. — Он сам настоял, а я не возражал. Дин хотел выбраться на дело, а тут брат его привязался. А оставаться с Сэмом один на один я больше не собирался.
— Мда, — пробормотала я, — паршиво.
Ну, вот, логичный диалог, логичная его концовка. Сингер позабыл о том, что у меня всё ещё проблемы с головой, и на минуточку углубился в свои размышления или воспоминания. Эти эмоции накатывались постепенно, будто смаковали ту боль, что причиняли мне. Я схватилась за виски, не в силах терпеть этот зуд в мозгу, из моей груди вырвался тяжелый хрип.
— Шер? — голос кепочника был будто ножом, который разрезал плотный слой чувств в голове. Приоткрыв глаза, я повернулась к Сингеру. Он смотрел на меня так... — Эй, эй, ты что удумала?
Взгляд, которым меня буравил кепочник был таким... странным. Он вызывал такие смутные ассоциации: дом, тепло, улыбка, туга, робость, забота, доверие. Мне казалось, взгляд Сингера убьёт меня. Не выдержав долго смотрения глаза в глаза, из глаз хлынули слёзы. Я чувствовала солёную влагу на лице, на губах. Само очертание этого человека причиняло боль.
— А вот это, моя дорогая, называется завистью, — мне хотелось впечатать голову моего клона в стенку, лишь бы не слышать его речей.
— Серьёзно, это глупо. Было бы чему завидовать! Ну, подумаешь, парни тут считаются родными, а ты нет. Это ведь, не...
— Замолчи! — закричала я, отчаянно закрывая уши руками. — Замолчи, замолчи, замолчи!
Мне хотелось забыться, умереть, исчезнуть, не существовать. То, что творилось внутри меня напоминало маленькую Вселенную — беспорядочный хаос из миллиарда частиц.
Тишина убивала, но я знала, что Сингер тут. Его эмоции по-прежнему выдавали его присутствие.
— Может, стоит позвать Каса? — осторожно произнёс тот. — Он поможет?
Я выдавила из себя хриплый смешок, отчего голова закружилась сильнее.
— Ему себе помочь для начала надо, — попыталась ответить я. Мой голос срывался, будто были какие-то помехи в речи. Захотелось что-то съязвить, ответить так, чтобы кепочник чем-то швырнул в меня, но сил не хватило на это. Я лишь подняла глаза на Сингера, медленно умирая от его беспокойного и доброго взгляда. — Мне никто не поможет... Я даже не знаю, что делать. Если бы ты только знал, что творится внутри меня. Будто каждую секунду во мне взрывается маленькая бомба. Это так больно, так невыносимо. Но самое страшное — я не могу умереть от этого. Понимаешь? Не могу.
Я говорила и говорила, не в силах остановить поток слов. Да, Сингер излучал те чувства, от которых мне хотелось хлебнуть кислоты, но я понимала, что мне нужно высказаться, иначе точно сойду с ума. И, кстати, это не пустая фраза, я действительно могу свихнуться. Потеря рассудка — один из самых больших моих страхов, это худшее, что может произойти со мной.
Удивительно, как у кепочника хватило выдержки спокойно выслушать мой словесный понос. Я говорила о том, как меня бесит моя собственная зависть, говорила о том, что нравится, твою мать, быть нужной. Иногда мне не хватало дыхания, чтобы закончить мысль, но я глубоко вдыхала и говорила дальше. Мне было так тошно, так тяжело. Кто бы мог подумать, что мой внутренний груз поможет снять охотник в кепке!
— Я хожу по этой земле ещё с тех времён, когда религия только зарождалась, — хрипела я, отчаянно кусая губы до крови, — но ещё ни разу не постигала таких знаний. Как вы люди живёте с этим? Как можете терпеть эмоции, которые разрывают тебя на куски?!
Взгляд Сингера испепелял меня. Карие глаза проникал внутрь, обжигая своей заботой. Впервые он так смотрел на меня, впервые смотрел так, как иногда на братьев.
Он сел на край кровати, всматриваясь в моё лицо. Когда я не пошевелилась, кепочник подсел ещё ближе, потрепав меня по плечу. И в этот момент я сделала самую большую глупость в моей жизни — упала прямо в руки Сингеру. От него веяло такой теплотой, мне захотелось забыться в его заботе.
— Дитя, — услышала я голос Сингера. — Ты самое настоящее дитя по нашим меркам, если задаешь такие вопросы.
— Мне сотни лет, — буркнула я, огрызаясь, но получилось жалко. Руки кепочника сжимали моё плечо в приободряющем жесте.
— И что? — фыркнул Бобби скептическим тоном. — Не так уж и долго существует человечество, но все мы справляемся с нашими чувствами. А ты растаяла лишь от выборочных эмоций.
Пускай, кепочник и говорил пренебрежительно, но я ощущала его поддержку. Как это странно — делить свою боль с другим. Ты не мучишь другого, вовсе нет. Просто позволяешь себе высказаться, скинуть свой груз со своих плеч.
— Наивная дура, — заливистым смехом рассмеялся мой клон.
— Да он же издевается над тобой! Подумай сама, кто ты, что делала на протяжении веков. Серьёзно веришь, что тебе простят?
Быть может, если бы мой разум не был таким повреждённым, я бы согласилась с ней. Усомнилась бы в старом Сингере, навредив ему. Но сейчас я была вовсе не той, что прежде, мои привычки кардинально менялись.
— Она говорит, что ты издеваешься надо мной, — прошептала я, закусив губу, — что ко мне не могут относиться так.
Вторая Шаира лишь снова засмеялась, насмехаясь над моим ничтожеством.
— Ну, отчасти она права, — осторожно ответил Бобби, задумавшись. Я напряглась, а он продолжил: — Я слегка издеваюсь над тобой, да и сложно относиться спокойно к тому, кто загубил сотни жизней.
А вот сейчас трудно было понять, кто больше причиняет боли: эмоции в мире или слова Сингера.
— Но куда проще заботиться о том, кто защищает тебя и твоих родных, — тут же добавил кепочник. Он поглаживал монотонно мои плечи, отчего по телу разливалось приятное тепло, — ты можешь сожалеть тому, кто готов пожертвовать ради других всем, чем только можно. Всегда можно полюбить того, кто готов ради тебя на всё.
Он умолк. А я задумалась, стараясь игнорировать боль от Вселенских чувств. По-прежнему хотелось утопиться, по-прежнему хотелось вскрыть вены, впасть в забытье. Мои веки тяжелели, когда я задавалась вопросом: а что дальше?
Во мне что-то щёлкнуло, я перестала быть кем-то, кем была. Оставалось надеяться, что эти изменения не сильно подвинут мой рассудок. Я не хочу его терять, мы с ним дружим.
***
Подорвавшись на кровати, я осознала, что проснулась только что в холодному поту. Сердце бешено колотилось, будто собиралось выскочить из груди. Что ж, сейчас, судя по ощущениям, что в ушах, звенит меньше.
Сном это не назовёшь, я словно побывала в шкуре кого-то другого. Я снова предприняла попытку и прокрутила свои воспоминания, которые связаны с этими странными чувствами. Едва я углубилась в себя, как тут же черепная коробка вновь стала трещать по швам. Схватившись за виски, я села на кровати. По мере того как я забивала свой мозг ерундой, вроде "почему у пингвинов нет коленей", боль отходила. Разлепив глаза, я недоуменно подумала про себя, а что же за дерьмо это было? Это было почти похоже на то, что я испытала в тот момент, когда в меня поместили душу, только сейчас это было более тонкое ощущение, едва осязаемое.
Мой взгляд мельком наткнулся на календарь, что лежал на одной из полок рядом. Я нахмурилась, позабыв о предыдущих раздумьях.
— Сейчас 23 августа?
Получается, что я неделю провалялась в отключке? Вот это да, тогда понятно, почему давление на мозг меньше, чем в последний раз. Но совершенно не объясняет моего странного ощущения. Встав на ноги, я почувствовала лёгкое головокружение, которое отдавалось легкими импульсами боли в затылке.
Я вышла из комнатушки и направилась вниз. Разговор с кепочником прекрасно сохранился в моей голове, отчего состояние моё не улучшалось. Все эмоции, что присутствовали во мне тогда, оказались рядом снова. А ведь Сингер был тогда искренним, что и причиняло боль, как таковую.
Снизу доносился странный запах. Спустившись по лестнице, я зашла на кухню; кепочник стоял у плиты, помешивая странное нечто на сковородке. По запаху напоминало мясо и что-то томатное. Он как раз помешивал эту массу, когда я громко стукнула дверью об стенку.
— А я думал уже, что тебе принца надо искать, спящее чудовище, — пробурчал Бобби, делая газ под сковородкой меньше.
Я поёжилась от сквозняка, скрестив руки. Ближе к кепочнику я подходить не собиралась, потому что он до сих пор был ходячей пилой для моей башки и фонил разными чувствами.
— Поищи себе поваренную книгу, — огрызнулась я, втянув носом запах, который исходил от плиты. — Судя по этой фигне в сковородке, тебе она не помешает.
Всё ещё соблюдая дистанцию, я направилась к холодильнику. Там я нашла немного молока, которое вот-вот скиснет, а в шкафу на антресолях завалялась коробка с остатками шоколадных хлопьев.
Усевшись за стол, я стала монотонно елозить ложкой по тарелке. Я как бы не нуждалась в еде, как люди, но точно так же любила трапезничать, а голодный желудок урчал не хуже, чем у любого встречного.
Я слегка покосилась на Сингера, который спустя какое-то время сел за столик напротив меня.
— Хватит смотреть на меня так, будто хочешь, чтобы я подавился, — пробубнил Сингер, ковыряясь вилкой в своём подобии еды.
Я ничего не ответила, а только опустила взгляд в свою тарелку. Мне не хотелось ничего говорить, да и поддерживать несуществующую беседу — глупо. Глотая дурацкие хлопья, во мне постепенно накатывало дурацкое желание расплакаться. Я мысленно дала себе пощёчину, мол, идиотка, какого хера ты строишь из себя девственницу, которую поимело тридцать мужчин?!
Но, к сожалению, мне трудно было справиться с собой, поэтому я почти не удивилась, когда из глаз потекли слёзы, которые вскоре оказались и на языке.
— О, нет, ты опять! — воскликнул кепочник, когда я усердно вытирала лицо тыльной стороной ладони. — Только не говори, что тебе нужно искать салфеточные платочки.
— Отъебись, Сингер, — рыкнула я, продолжая стукать вилкой по тарелке.
Внутри как-то стихло. Я оторвала взгляд от стола и мельком зыркнула на кепочника. Ох, лучше бы не делала этого! Когда кажется, что меня вроде отпустило, показалось, что нахлынувшие эмоции ушли, всё началось по новой. Сингер сыпал колкостями налево и направо, но стоило мне посмотреть на него, как вдруг меня задушил стыд и чувство вины. На мгновение я застыла, а затем не смогла сдерживаться и зарыдала, отчаянно кусая кулак руки.
— Шер, прекращай, — тихо заговорил Бобби, в ужасе глядя на меня, — уже не смешно, прекращай это.
Но это лишь сильнее заставило меня вздрагивать от рыданий. Я не знаю, откуда это взялось, знаю лишь, что это было очень неожиданно. В какой-то момент я просто перестала быть самой собой и превратилась в какую-то тряпку, наполненную человеческим сожалением.
— Мне так жаль, Бобби, — завыла в кулак я, — мне очень жаль. Это ужасно, мне так жаль.
На лице кепочника ясно читался и шок, и потрясение, и даже немного страха. Но я изо всех старалась не быть сосредоточенной на этом человеке. К моему ужасу, эти эмоции не отпускали. Более того, я чувствовала себя так, будто виновата во всех грехах мира. И самое жуткое то, что я
реально так начинала думать, не смотря на то, что это не так.
— Перестань, — снова попытался успокоить меня охотник, — ты говоришь глупости, никто ни в чём не виноват.
Он прав, и большая часть меня была с ним солидарна, но какой-то процент моей личности не считал так! Как же это было отвратительно, когда тебя изнутри разрывает на куски от этого назойливого ощущения. Тебя никто не мучит, никто не издевается, не стремится сделать больно, но тебе херово просто так, просто потому, что так распорядился фатум. Ты корчишься в собственных мыслях, не зная, когда же закончится эта агония.
Подавив в себе истошный крик, я смахнула свою тарелку с завтраком со стола, попутно взорвав пару тарелок и банок со столешницы. Честно? Меня всё это уже задрало, я уже, охуеть, как устала от этого дерьма, на которое меня подбили Винчестеры. Да, именно, они оба! Старший просто слетел с катушек, пытаясь помочь брату, а тот младший... Он вообще во всём виноват! Хотя бы в том, что такой хилый, что прям без меня не справится. До сих пор не понимаю, почему была такая необходимость в этом ритуале, ведь от меня толку должно было мало. Если только у Всадника не отличное чувство юмора!
А ведь... Внезапное озарение чуть было не вырубило меня из сознания.
— Шер, — тихий голос кепочника вывел меня из размышлений. Я лишком резко дёрнулась в его сторону, отчего он едва заметно вздрогнул, вскинув вперёд руки. — Эй, тише, тише, чудная, успокойся.
Несколько мгновений он внимательно изучал моё рассеянное лицо, а я тем временем продолжала лихорадочно соображать. Если мои догадки верны, в чём я не сомневаюсь, то это было просто до ужаса смешно. Неужели всё так и обстоит? Неужели он просто издевался?
— Шер, — снова звук настойчивого Сингера заставляет меня вынырнуть из озера моих размышлений. — Сядь. Пожалуйста.
Сфокусировав свой взгляд на кепочнике, ещё одна мысль острой болью проникла в мой воспалённый мозг. Он сделал это намеренно, да, точно, намеренно. Жалость в глазах старого охотника была невыносима, физически я ощущала его чувства, и это было отвратительно!
Ничего не объясняя, я сорвалась места и помчалась наверх. У меня было тут не так уж и много вещей. Из своей прежней конуры, где я кантовалась до этого, я забрала некоторые тряпки, что-то из остальных вещей. Схватив на ходу сумку и стащив с вешалки своё пальто, я поспешила вниз. У конца лестницы дорогу мне перегородил Сингер.
— Уйди с дороги, — произнесла я. Но получилось не угрожающе, а даже с жалостью и мольбой.
— Ты действительно идиотка, если думаешь, что так просто можешь свалить отсюда, — фыркнул тот, скрестив руки.
— А ты действительно придурок, если думаешь, что можешь суккубу помешать уйти, — парировала я.
Какое-то время мы молчали. Я так боялась, что сейчас придёт моё второе я и всё испортит. Мне хотелось оставаться при своих мозгах в данный момент.
— "Я и так тут, милочка," — пропел голос в моей голове. —
"К твоей удачи, я снова в твоей башке."
"Слава дьяволу", — облегчённо выдохнула я, подумав про себя.
—
"Могла бы и притвориться, что расстроилась", — пробубнило моё подсознание.
В этот момент я поняла, что Сингер непонятно косится на меня. На некоторое время я завтыкала.
— Послушай, — воспользовался моим замешательством Бобби, — не надо делать поспешных решений. Куда ты сейчас в таком состоянии?
— Каком таком? — зло поинтересовалась я.
— В неуравновешенном, — на полном серьёзе ответил кепочник. Когда я бросила на него острый взгляд, он лишь пожал плечами. — А как ещё? Шер, ты можешь навредить не только себе, но и другим.
Меня последняя фраза охотника взбесила не на шутку.
— А что мне до других! — рыкнула я.
Какое-то время мы с Сингером сверлили друг друга взглядами. Я до последнего держала вид гордой и неприступной. Только вот Бобби смотрел так, будто видел меня на сквозь.
— Ты никуда не пойдёшь, Шер, — в итоге произнёс он, скрестив руки.
И снова этот почти родительский взгляд. Я вздрогнула, когда поняла, что когда-то, очень-очень редко, так смотрел и Люцифер.
Но это не он, это кепочник, который смотрит так, будто знает тебя с пелёнок, будто ты для него открытая книга.
— Бобби, пожалуйста, — устало прошептала я, осознав, что тщетно спорить или упираться. Не хочу этих превратностей общения. — Я не могу так, мне нужен тайм-аут.
Он как-то тихо вздохнул, будто понял, что оставаться я точно не собираюсь.
— Они не хотели этого, — очень тихо проговорил Сингер. — Никто из нас не хотел навредить.
— Но навредили, — шепотом ответила я, сдерживая подступившие слёзы.
Кепочник по-прежнему стоял на дороге, но я совершенно спокойно могла теперь обойти его. Я направилась к двери, обойдя охотника, который, потупив взгляд, стоял на месте.
— Мы придумаем, как всё исправить, — услышала я за спиной голос Бобби.
Меня обдало жаром и такой волной сопутствующих эмоций, что в глазах заплясали чёрные точки. Нет, я не выдержу больше ни с этим человеком, ни с каким-либо ещё.
— Это не исправить, — ответила я бесцветным тоном, дёргая дверную ручку. — Ты ещё не понял, да? Это просто обида Всадника.
Я оглянулась и встретилась с ошарашенным взглядом кепочника, которого огорошили мои слова. Я выдавила из себя вялую ухмылку.
— От меня не было никакого толку, Бобби, — сипло произнесла я. — Просто личные счёты со Смертью. Он использовал вас, чтобы насолить мне. И у него это вышло.
Не дожидаясь, что ещё ответит охотник, я поспешно вышла из дому, закрыв тихо двери. Направляясь через старую свалку авто, я на ходу зажгла сигареты. Выдыхая никотиновый дым, мне в голову пришла мысль, что впервые я буду искать попутку совсем как обычная девушка. Во мне совершенно не осталось сил, а те жалкие крупицы моих чар я припасла на случай, если кто-то нападёт.
***
— Один до Питтсбурга.
Девушка протянула мне мой билет, за который я заплатила секундой ранее. В сумке была кое-какая нычка наличных. Никогда не думала, что буду таким образом куда-то ехать.
Можно было поехать куда угодно, но сейчас хотелось побыстрее оказаться в какой-то моей конуре, залечь там на дно, утихомирить все эти эмоции. И поговорить с Всадником.
Мой багаж прошел через грузовой терминал, а я уже направлялась в салон, где уселась прямо у окна. Я почувствовала легкую вибрацию в теле — самолёт взлетал. Мысль о том, что Смерть намеренно это сделал, была вполне разумной и заслуживала жизнь. Да, за мной хватало грешков, но я не понимала, к чему Смерти дожидаться такого случая.
В Пенсильвании, куда я летела, у меня был маленький домик на берегу озера. На самом деле, это вовсе не милая картинка с окнами в доме, которые выходят на водную глядь. Это обычный дом в модерн-стиле у старого вонючего озера, которое уже цветёт от зелени. Чёртовы риэлторы.
В салоне транспорта было душно. Вокруг меня было так много людей, что время от времени сложно было понять: я засыпаю или теряю осознание от переизбытка чувств.
Через несколько часов я уже вызывала такси в аэропорту. Очень быстро доехав до нужной улицы (благо пробок не было), я собралась уже расплачиваться с водителем.
— Чёрт, — на одном дыхании произнесла я, осознав, что у меня закончились наличные. Таксист выжидающе посмотрел на меня, тоже заметив, что что-то не так. Я ослепительно улыбнулась, наклоняясь ближе к водителю. — Мистер, не загляните на чашечку кофе?
— У меня счётчик, мэм, — сухо произнёс тот, но я увидела, что его глаза загорелись жадным блеском.
— Я его тебе всецело оплачу, — прошептала я, улыбаясь краешками губ, хотя сил на это хватало трудом.
Мы заехали ко мне во двор. Доставая на ходу ключи, я открыла входную металлическую дверь и вихрем ворвалась внутрь дома, таща за собой водителя. Это оказался парень по имени Ли около двадцати лет. Немного юн, но какая разница?
Не теряя времени, я мгновенно впилась губами в губы юнца. На ходу расстёгивая его рубашку, я проникала языком в его рот, подталкивая к необдуманным и развязным поступкам. Ли очень быстро вошёл во вкус и теперь сжимал мою грудь одной рукой, а другой крепко придерживал за талию. Я продолжала стискивать руками его уже оголённые плечи, приятно осознавая, что вскоре я получу немного энергии.
Но тут пошло всё совсем не так, как мне того хотелось. Сквозь пьянящий поцелуй я ощутила резкую боль. Она ворвалась в меня наравне с приятной истомой. Я оттолкнула от себя парня, который непонимающе на меня уставился. Моё дыхание сбилось, боль волнами накатывала, а потом отпускала. Стиснув виски, я медленно выпрямилась. Странные ощущения исчезли, сменившись лишь диким желанием.
Не таясь, я метнулась к парню и с остервенением стала его целовать, нещадно кусая бледные губы.
По мере того как возрастало наша общая похоть, с тем же масштабом росла и боль внутри меня. Сорванные одежды валялись на полу. Ли пытался подмять меня под себя, его руки уже проникли под кружевную ткань моих трусов.
—
"Кажется, у кого-то крыша снова едет..." — пропел голос за спиной.
"— Зря, мне этот глупец почти понравился.
Боль не прекращалась. Я опрокинула парня на спину, оказавшись на нём. С каким-то гортанным криком мои губы снова нашли его. Не прерывая поцелуя, я усилила нажим на его шею. Спустя мгновение на моё лицо брызнула кровь из сонной артерии. Мои пальцы погрузились в тёплую шею, ощущая тёплую кровь.
А я продолжала с остервенением оставлять ужасные засосы на дырявой шее человека, не осознавая до конца, что творю. Боль пульсировала в висках, кровь продолжала бить фонтаном, застилая мне глаза. Я буквально раздирала его на куски.
В какой-то момент я пришла в себя. Будто кто-то нажал кнопку "выкл" в моём сознании. Оглядевшись, я увидела перед собой дикую картину: раскиданная по всему полу одежда, я в одном белье сижу рядом с окровавленным трупом. Его шея изодрана, глаза, полны ужаса, уставились невидящим взором в потолок. Внутри меня затихает та неожиданная боль, а голод во мне продолжает противно ныть.
— "Ну, надо сказать это было круто", — усмехнулась вторая Шаира. В отличие от меня, её голос звучал вполне живо и бодро.
"— Возвращаются 60-е, верно?
Я вздрогнула. 60-ый год ІІ-го века до н.э. Это было время, когда я только выбралась на поверхность. Дикая, страшная, неосознанная. Я уничтожала всё на своём пути. Превращала своих угодников, всех мужчин в кровавое месиво, насытившись самой.
Вскочив на ноги, я кинулась на второй этаж. Там у меня было что-то вроде библиотеки. В этом месте я хранила все нужные книги, их оригиналы или копии. Сбрасывая на пол то, что меня не интересует, я продолжала искать.
— "Знаешь, я бы на твоём месте сейчас пошла отмывать паркет", — мой клон будто ходила в моей голове.
"— Ты в курсе, что с того ковра кровь не отстирывается?
Я не слушала этот бред. Ага, вот она. Достав книгу в чёрном кожаном переплёте, я стала искать нужное заклинание. И нашла его.
Существует легенда, что Люцифер привязал к себе всех четырёх Всадников Апокалипсиса, друга верного да врага заклятого, а также меня — творение на потеху себе и на смерть человечеству. И все мы между собой связаны одной тонкой нитью, использовать которую можно лишь один раз. Думаю, сегодня тот день, когда можно использовать свою единственную попытку призвать одного из круга. Это больше похоже на заговор, который может призвать к тебе только одного связанного и только однажды.
—
Cinis ad cinerem, sacra filum, — начала шептать я строки из книги. —
Lacrimam, erue de Equitis Mortis ostende te.
Несколько мгновений ничего не происходило. Лишь, невесть откуда появившейся, порыв ветра слегка встряхнул мои и без того растрёпанные волосы, а внутри что-то едва заметно оборвалось.
"— Что ж," — помедлив, произнесло моё раздвоение личности,
"— по-моему, на вечеринку никто не придёт.
Мне было настолько херово, что я абсолютно не обращала внимания на это брюзжание духа. Мне хотелось покончить с этим, прекратить это чувство, которое убивало. Медленно, с мукой, со вкусом.
Неужели не сработало?
— Так долго? — произнёс голос. — Я уже и позабыл о тебе.
Рядом со мной объявился Всадник Смерти. Весь такой в чёрном костюме с иголочки, в руках держит картошку фри и бургер. Ничего не меняется в этом мире. Он обошёл вокруг меня и сел за журнальным столиком, смакуя пищу. Он и глазом не повёл в мою сторону.
— Что ты со мной сделал? — прошипела я, сжимая кулаки. — За что, интересно?
Не отрываясь от трапезы, Смерть произнёс:
— Ты о своём внешнем виде? Тут я совершенно не причём, к счастью, меня не интересуют плотские утехи.
Меня выбесило его спокойное выражение лица. Я широким шагом преодолела расстояние между нами, схватила журнальный столик, за которым ел Всадник, и впечатала его в противоположную стенку со стеллажами книг.
— Отвечай! — рявкнула я.
Смерть, казалось, только сейчас заметил меня. Он медленно встал со стула, выровнявшись во весь рост. Его холодные и пустые глаза прожигали насквозь.
— "Пожалуй, надо сваливать", — прошелестел мой же голос в мыслях, после чего моё альтер-его затихло.
Меня всю трясло от боли, от страха, от эмоций... И меня жутко раздражал этот факт.
— А, по-твоему, я сделал это незаслуженно? — мнимо удивился Всадник.
— Да! — выплюнула я, считай, это слово ему в лицо. — Ты вывернул меня наизнанку, в прямом смысле этого слова! Этого даже дьявол не позволял себе!
Смерть одним резким движением вытянул руку вперёд, сжимая мою хрупкую шею. Пока он казался спокойным, во всяком случае не в ярости. Я ощутила, как мои пятки отрываются от деревянного паркета.
— Дьявол мне не показатель, — спокойным тоном заявил мой собеседник. — Дать тебе щепотку мучений — это лишь урок, обычный урок избалованному ребёнку.
Я стала слегка дёргаться в руке Всадника, так как воздух мне всё же нужен, не смотря на то, что от потери кислорода я не умру. Наконец, он разжал пальцы, и я мешком рухнула вниз.
— И чем же я так провинилась? — хриплым голосом поинтересовалась я, потирая сдавленное место. — Или ты просто решил показать всем, кто в доме хозяин?
Секунду никто не двигался. А уже в следующую Всадник быстрым движением своей трости отбрасывает меня к противоположной стенке. Я чувствую, как мне на голову сыпятся книги с полок.
— Глупое создание, — уже зло произнёс Смерть, приближаясь ко мне. — Мой гнев на тебя не имеет границ! Ты не заслуживаешь существовать даже в памяти других! Ты порочишь саму Тьму!
Я молча уставилась на него, не понимая, за что столько злости свалилось на меня с рук Всадника. Страх сковал моё тело.
— Убивая людей, ты уничтожаешь их, — продолжал свою речь Смерть. — Уничтожаешь! Жнецам даже забрать нечего, так как этот человек перестаёт существовать.
— Я никого не уничтожаю! — огрызнулась я, борясь подступающими слезами. — Мне, как и всем другим, нужны силы для жизни!
— У тебя нет жизни! — взревел Всадник. — Ты существуешь в мироздании, хотя я бы испепелил одно лишь упоминание о тебе, будто это в моих силах! Твоя жажда нарушает баланс. Каждый убитый тобою человек — обречён.
Под пристальным взглядом Смерти боль внутри моей черепной коробки взорвалась с устрашающей силой. Порывы эмоций врывались в моё сознание и уничтожали. Я вскрикнула.
— Можешь сколько угодно прятать свой источник погибели, — презренно фыркнул Смерть. — Была бы на то моя воля, ты бы уже не ходила по этой земле. К чему эти все трудности с твоими жалкими препятствиями, когда можно мучить тебя здесь.
Эти голоса, эти чувства — они давили, душили, не давали возможности проскользнуть моей собственной мысли.
— К сожалению, этот эффект временный, — вздохнул Всадник. Его голос стих и эхом отбивался от стен библиотеки. — Но зато твоя память вечна. Ты навсегда запомнишь все те эмоции, которые блуждают неосознанно по миру. Это то, что оставляют после себя уничтоженные люди — пустые чувства, которые причиняют боль тем, кто скрыт от человеческого взора.
Смерть бросил на меня взгляд полон отвращения и злобы.
— Ощути то, что ощущаю я всякий раз, когда ты уничтожаешь других. Попробуешь отнять жизнь ещё у кого-то своим грязным способом — пожалеешь.
С этими словами Смерть исчез, оставив меня корчиться в агонии.
И деваться некуда: в аду Люцифер, тут — Всадник.
