Твой старый друг, Влад Цепеш».
Теперь Самариль, вероятно, пребывал в лёгком шоке. Цепеш… Цепеш… Да что за Цепеш такой? «Как же я устал за сегодня, пожалуй, подумаю об этом завтра, » — заключил для себя инкуб и отложил бумажку в сторону. Пора спать.***
Ох, до чего же приятно засыпать под успокаивающий стук капель дождя. Дождь забирает себе все посторонние мысли и все проблемы, даря любимое блаженство забвения. Да и какие проблемы могут быть у одиночки, не интересующегося практически ничем? Правильно — никаких. Только так, иногда прилипают навязчивые мысли, о которых так не хочется думать, но начинаешь невольно это делать. Вот такая ситуация происходила сейчас с Самарилем. Дождь кончился, наслаждаться стуком его капель о крышу и другие поверхности теперь было невозможно. И как некстати вспомнился вчерашний конверт. Лежа на кровати в полусонном состоянии рано утром, он отчаянно пытался вспомнить хоть что-то про этого Цепеша. И безуспешно. Да кто же он такой, чёрт возьми?! Никаких Владов Джильотти не знал. Хотя у него было немало знакомых среди нелюдей. Многие из них прятались по углам, но ни одного Цепеша Влада Самариль не помнил. Так и пролежал всё утро, ничего дельного не вспомнив. Возможно, и правда был такой. Но чокнутый какой-то. Всё своё имущество завещать непонятно кому! Это ещё додуматься надо было! Эта мысль прилично рассмешила мужчину. Когда солнце было довольно высоко, в дверь постучали. Самариль уже давно встал и просто сидел в тени за шторами, не решаясь смотреть в окно. Солнце сегодня светило особенно ярко. Вот так всегда после блаженного дождя… Обязательно солнце устроит какую-нибудь пакость. А это значит — придётся ждать очередного дождя, чтобы уехать из этого мотеля. Он и так здесь уже довольно долго. Почти месяц, что ли? В дверь привычно стучится юная Агнесс — внучка старой хозяйки. Ей восемнадцать лет, она довольна привлекательна внешне, но слишком агрессивна и любит дерзить. Бедная старая женщина хочет поскорей выдать прелестницу замуж, однако ни один из мужчин, которые просили руку у девицы, её не привлекал. Оно и верно. Девушка была не только сильна нравом, но и в физическом плане от мужчин не отставала. Это никак не удивительно. Она выросла в бедной семье со старенькими бабушкой и дедушкой, ей часто приходилось делать настоящую мужскую работу, да и на конфликты она нарывалась с завидной постоянностью. Самариль даже в какой-то степени ей сочувствовал. — Можешь войти, — благосклонно разрешил он, натянув на изящную, аристократическую руку белую, словно снег, перчатку. Девушка не заставила его ждать, с пинка открыв дверь. В руках она держала поднос с завтраком, сверху вниз смотря на сидящего в вольной позе на стуле Самариля. Презрительным взглядом спросив, куда поднос поставить, получила ответ на стол, прямо возле самого Самариля. Уверенной походкой она подошла к столу, резко поставила деревянный поднос и уже собиралась уходить, как вдруг почувствовала на своей ладони что-то тёплое. Джильотти спокойно сжимал сквозь перчатки смуглую руку Агнесс, изучая её. Девушка опешила, однако, на своё удивление, ничего не предприняла, и Самариль решил и вовсе притянуть руку к себе поближе. Недолго поизучав её, перевернул тыльной стороной, после поднёс к губам, слегка ими коснувшись мягкой кожи. — От чего же, прекрасная Агнесс, так хмуры? Быть может, кто-то посмел дурное слово вам сказать? Ох, прошу, не стоит, — остановил он, когда девушка замахнулась для пощечины свободной рукой, — я ведь просто гость. И, знаете, мне было бы приятно ваше общество за чашечкой ароматного чая. Или даже за бокалом терпкого вина? — на губы мужчины заползла ехидная ухмылка. — У меня много дел! — угрожающе сверкнув глазами, очень резким тоном ответила девушка. — Бабушка будет злиться. — Ну что вы, милая Агнесс. Я ни в коем случае не хочу, чтобы дорогая Джилл держала на вас или на меня зло. Всего лишь хочу скрасить сегодняшнюю прекрасную, лунную ночь вашей компанией. Прошу вас, не ищите ничего дурного в моих словах, женщины меня интересуют только в качестве собеседника. Ресторанов, конечно, в Мидленде не сыскать больше одного-двух, но, надеюсь, что тот, что находится на соседней улице, вам будет по вкусу. Ну, так что? Примет ли прекрасная Агнесс моё предложение? — Самариль даже поднялся со стула, став почти на голову выше черноволосой красавицы. У той на смуглых щеках проступал румянец. Он её немного смутил, ведь совсем не был похож на обитателей мотеля — мускулистых и грубых мужланов с крепким нравом, чуть ли не за волосы таскающих своих жён за любую оплошность и ставящих их в ранг вещей. Весь негативный настрой Агнесс сразу пропал, она лишь неуверенно кивнула, невольно начиная думать, что у неё даже нет подходящего для подобного мероприятия платья. Придется просить у Джули — соседской девушки, живущей в особняке местного землевладельца, с которой она, к слову, была в весьма дружеских отношениях — её прекрасное белое платье, используемое обычно для прогулок в зеленом саду. Самариль, ещё раз коснувшись губами ладони девушки, вальяжно её отпустил, и девушка поспешила скрыться поскорее из комнаты. Эх, вот и милая Агнесс ушла. Что же теперь делать весь день? Девушка ненадолго отвлекла мужчину от его мыслей, но как только дверь закрылась, они снова навязчиво прицепились к нему. Нужно было что-то решать… Конечно, в другой ситуации Самариль просто разорвал бы бумажку пополам, а потом ещё — и так до тех пор, пока от неё не останутся лишь маленькие кусочки — и развеял бы по ветру, напрочь забыв, но не в этот раз. Раздумья не отпускали его, покамест солнце не отдало земле свой последний луч, и, пожелав спокойной ночи, скрылось за горизонтом. После, впрочем, решил, что думает он о всякой ерунде лишь потому, что солнечный день не даёт выйти на улицу без риска получить удар и истощение, да и заняться тут нечем. Вот и думает постоянно, чтоб хоть как-то убить время. Эх, в Техасе на этот раз не было совсем ничего интересного. Но удивляться тут нечему: интересные вещи — это вообще такие птицы, которые имеют привычку прилетать очень редко и неожиданно. Почти на протяжении всего октября-месяца стояло невероятное солнце, отчего на улицу мужчина не выходил, всё время отсиживаясь в мотеле, в своей комнате, в блаженной тени. Как же Самариль надеялся, что вечер с Агнесс хоть как-то скрасит его пребывание здесь, а после он уйдет по-английски. Вот только куда уходить? Отчего-то в голове навязчиво стояла мысль, что уходить стоит в Трансильванию — хотя бы посмотреть на замок и узнать что к чему. Сейчас же в его мыслях было приятно провести время в компании прелестной дамы. Самариль спустился вниз, стал ожидать её в небольшом холле, где так же находился отдел регистрации. Впрочем, леди Агнесс не заставила себя ждать, в скором времени появившись в воздушном белом платье, изготовленном в греческом стиле, которое было ей немного велико в районе талии и мало в груди, но оно так красиво приоткрывало её изящные ключицы, шею и правое плечо. Галантно поцеловав руку в лёгком поклоне, Самариль выпрямился, подставив ей локоть, за который она робко ухватилась. Вечер прошёл весьма великолепно. Девушка влилась в его компанию, вся изначальная робость и смущение куда-то делись, и она стала отвечать на иногда задаваемые вопросы, частенько задавая свои, на которые Джильотти весьма охотно отвечал, всё время снисходительно улыбаясь. Даже забыл о недавнем письме. Да-а-а, ему определенно был нужен собеседник. Но всё, как вы знаете, имеет ужасную привычку заканчиваться.***
Самариль сидел в каюте корабля, который пару часов назад отбыл от Американского материка во Францию. Мужчина, недолго размышляя о содержимом письма, решил, что лишний замок никому не помешает, и поэтому прибыть в северо-западную часть Румынии всё же нужно. Стоило кораблю причалить к пристани, как Самариль, поблагодарив Дьявола за такой чудный подарок (покапывал дождь, а по прогнозам солнца не ожидалось — дождь здесь, напротив, лил почти весь октябрь), поспешил заказать карету, которая доставит его в Австрию, а после и в Трансильванию. 1 Путь его прилично измотал, ехал он долго, только ближе к ночи останавливаясь в какой-нибудь придорожной гостинице, где утром быстро завтракал и снова отправлялся в путь. К его радости, наступил момент, что он уже обходил коридоры совершенно незнакомого здания, придирчиво оглядывая всё вокруг, делая метки на то, чего тут надо менять. Да, замок был огромен. Заблудиться в нем ничего не стоило. Но только не Самарилю. Он вообще редко где мог заблудиться. Само сооружение представляло собой огромную крепость с двумя шпилевыми башнями, горгульями на крышах, выполненное в готическом стиле, который так любят использовать писатели-фантасты! Внутри все было тоже весьма готично — широкие залы, все поголовно занавешены плотными шторами весьма мрачных цветов. Видимо, его бывший владелец тоже недолюбливал солнце. Хоть это радует… Практически на всех полах были ковры. Очень мягкие, видно, что не дешевые. Множество статуй, ваз, других предметов декора. Миленькое местечко, нечего сказать… Сам Самариль уже приметил для себя одну башню, выполненную под спальню. И ведь даже не подозревал, что совсем скоро об этом месте будут ходить слухи и сказки. Понравилась она ему. Из нее были так хорошо слышны капли дождя… А ещё там была небольшая комната, которую Джильотти собирался использовать для… Впрочем, давайте оставим это тайной, так как Самариль никого туда пускать не собирался. По крайней мере живым выпускать он оттуда никого не собирался точно. Но так будут говорить слухи, а вот правда это или нет, никому не будет известно. Сейчас дворец пустовал. Да и кому в нём жить? Самарилю рассказали, что прежний хозяин предпочитал одиночество. А старушка-горничная и не менее старый повар покинули это место около месяца назад, после кончины своего хозяина. Но самому Джильотти до этого как-то дела не было. Да и зайдя в спальню в башне поздно ночью, он уже забыл обо всех изменениях, которые запланировал, решив, что «и так сойдет». Ему было элементарно лень что-либо менять. Да и сколько будет с этим мороки… Лучше уж мирно поспать на мягких подушках в уютной комнате под колыбельную, которую ему играл дождь. В замке он пробыл от силы дня два. Ну не любил он одиночество, хоть убей. Без интересного собеседника, который развлекает его интересными и захватывающими рассказами, ну, или которого он ими развлекает, ему было весьма скучно. Но зато ночь на высоте ста метров, под любимый стук капель и просто удушающе приятный запах последождевой свежести, натолкнула Самариля на весьма любопытные мысли.***
— Мой господин! Простите смиренного раба! Я ничем не смогу отплатить за вашу доброту! — рыжий веснушчатый мальчишка бесовского происхождения стоял на коленях, кланяясь в ноги Самариля, который сейчас просто скучающе уставился в окно. Этот спектакль мужчина наблюдал уже минут пятнадцать. Нет, вы не подумайте, он вначале пытался его остановить и поставить на ноги, но сделал только хуже — бедный мальчик споткнулся о край собственных брюк и чуть было не вывалился в окно. Но Самариль среагировал быстрее, поймав неугомонного за плечи, когда тот уже был готов совершить кувырок на подоконнике. От этого парень завёлся ещё сильнее, теперь чуть ли не целуя начищенные туфли Самариля. А сам инкуб уже плюнул на него, уткнувшись в злополучное окно, наблюдая, как какая-то ворона приземлилась на асфальт и что-то там клюет. Да, весьма интересное и захватывающее зрелище… Но, по крайней мере, это лучше, чем слышать мольбы о прощении от рыжего парня. Ничего не поделаешь — придется ждать, пока сам успокоится. По крайней мере, так думал Самариль. Парень продолжал сердечно извиняться еще где-то полчаса, прилично подпортив слух бедного Самариля. А после затих, как-то странно смутился, пристыжено отвел разноцветные глаза. А глаза у него были, правда, разные — один золотисто-желтый, другой болотно-зеленый. Но все это великолепие было скрыто под толстым слоем стекла и прикрыто длинной и лохматой рыжей челкой. А ведь так парень весьма привлекателен — невысок ростом, однако, весьма худощав, что вполне ему шло, красивые; бордово-рыжие волосы, доходящие почти до лопаток, небрежно перевязанные тонкой бордовой лентой, большая часть из которых была все-таки короткой и скрывала уши и часть его красивых больших глаз; нос с горбинкой, однако очень тонкий и изящный; пухлые губы, очень красные и припухшие; оттенка топленого молока кожа, чуть смуглая, а под глазами россыпь мелких, почти незаметных веснушек. — Как тебя звать-то, чудо? — улыбнувшись, спросил Самариль. Мальчишка отвёл взгляд, долго не решаясь что-то сказать. На щеках с новой силой запылал румянец. Самариль смотрел на него ласково, но требовательно, терпеливо ожидая ответа. — Филипп, господин, — коротко ответил он. — Пекаттонис Филипп, — исправился он, поймав на себе недовольный взгляд мужчины. Джильотти некоторое время подумал, придирчиво осматривая хрупкую фигурку парнишки. Филипп ёрзал на стуле, не зная, куда себя деть, все никак не мог устроиться, голова была опущена, как у виноватого ребенка, а взгляд разноцветных глаз метался по всей комнате, все время нарываясь на Самариля. — Никакой я тебе не господин. Вот ещё! Я — Самариль Джильотти. Отныне зови меня Самариль, или Сэм, как тебе будет угодней, — наконец, ответил мужчина. — Са-ма-риль, — словно пробуя на язык, задумчиво произнес Филипп, — Самариль, — вновь повторил он, уже быстрей, — Самариль! Очень… Очень красивое имя. Думаю, что его нельзя искажать в любом случае, — он робко улыбнулся. — Что ж, Филя, ты ведь не будешь против? — на всякий случай осведомился мужчина. — Расскажи мне о себе. Как попал в эту передрягу? — Если мой гос… то есть вы, Самариль, хотите, то… На протяжении практически всей ночи Самариль слушал истории Филиппа. Парень сначала очень стеснялся, всё продолжал ёрзать на стуле, робко отводя глаза. После мужчина практически насильно перенес его на кровать, настояв, что там удобней, да и выглядит он уверенней, а то как партизан на допросе. Парень сначала упирался, пытался вырваться из цепких рук, но после сдался, все так же находясь в плену ладоней Самариля, был перетащен на односпальную кровать провинциального номера в придорожной гостинице. Он потом и сам почувствовал, что стало как-то комфортней, а сидящий под боком и по-отцовски обнимающий теплый Самариль придавал уверенности. У самого Филиппа, как выяснилось, отца никогда не было, да и матери тоже, так что он даже не знал, что это — родительское тепло? Самариль его приласкал и утешил. Ему сейчас было очень приятно, что он может о ком-то заботиться. Пусть даже этот кто-то — незнакомый, рыжий мальчишка, совсем недавно вляпавшийся в передрягу, причем весьма серьезную. А по дороге в гостиницу успел раза два навернуться на ровном месте, чуть было не поцеловаться со столбом, а под конец — не изучить спиной лестницу, ведущую на второй этаж гостиницы. Самариль потом долго удивлялся, как это мальчишка вообще до сих пор жив и здоров, при такой-то неуклюжести. Когда они закончили беседу, уже светало и, что больше всего печалило, на небе не было ни облачка. Поначалу Филипп вообще удивлялся — какая разница, какая на улице погода? Но Джильотти не поленился ему всё в красках объяснить, впрочем, объяснять он только начал, а примерно на середине его бессовестно заткнули и, выстроив логическую цепочку, пришли к весьма гениальному ответу. Самариль был готов аплодировать стоя — такой логики он не видел еще ни у кого. После некоторых размышлений было принято решение (Самарилем) лечь спать. Ночь выдалась бессонная, на улице делать нечего, так что лучшим выходом было просто отдохнуть, надеясь на то, что облака сжалятся и к завтрашнему дню вновь закроют солнце. Кровать в номере, к счастью ли, к сожаленью ли, была всего одна. Филипп долго отнекивался — не хотел ложиться, опять заведя шарманку на тему, что так обязан перед своим спасителем, что не позволит, чтобы тот отдыхал без комфорта. А Самариль настаивал. В итоге порешили, что лягут вместе — кровать довольно широкая, а Филипп весьма тонок в кости, да и сам Самариль полнотой не отличается. Когда оба проснулись, на дворе стоял вечерний сумрак. Наконец лучи ненавистного солнца скрылись, и можно было спокойно высунуться в окно, вдохнув чистого, вечернего шотландского воздуха. Чем Самариль сейчас и занимался. Филиппа он вообще решил не подпускать ни к чему опасному — чревато. А тот по пробуждению вновь завел свою стандартную песню на тему, как же он мог отблагодарить Самариля за его доброту? Фактически себя в рабы предлагал. На что мужчина только рассмеялся, предложив лишь заключить крепкую дружбу. Вот с тех пор и путешествовали вместе. Как позже выяснилось, хрупкость Филиппа была весьма обманчива. При желании он мог и дерево с корнем выдрать, но лишь отшучивался, что это ему ни к чему. К тому же, они с Самарилем фактически поменялись местами — Филипп был весьма ответственным, спокойным, расчетливым. Всегда ругал Самариля за его извечную лень и халатность. Можно даже сказать, стал мужчине персональной няней. Лет через десять шипение на Самариля стало лишь чем-то вроде привычки. На что сам мужчина лишь ехидненько посмеивался, чуть кивая, и вновь погружался в блаженство ничегонеделания.***
В это русло разговор зашел совершенно случайно, во время обычной вечерней беседы, на которой Филипп просто рассказывал основы алхимии, подробно объясняя Самарилю о том, что такое первоматерия, и что из чего происходит и как что на чего влияет, да с таким энтузиазмом, что любой университетский профессор позавидует. Но, если честно, совсем скоро выяснилось, что магией Филипп почти не владел — разве можно назвать магией то, что может создать с помощью быстрых заклинаний из металла в воздухе несколько тонких игл, на крайний случай короткий клинок, который распадается снова буквально через пару минут? Или небольшую иллюзию яблока, которое потом Самариль будет пытаться поднять со стола раз десять, пока не догадается? Да, верно, под описание «магия» это подходит не сильно. Но ведь у Филиппа были другие сильные черты. Так вот, этот самый судьбоносный разговор. После него ничего не могло стать как прежде. Он буквально перевернул жизнь старых нелюдей вспять, заставляя принять, пожалуй, самое безумное решение в их долгих жизнях… Сначала из обсуждений алхимии беседа постепенно перетекла в разговор о выдающихся учёных их времени и первооткрывателях алхимии, кто внес какой вклад, после о первоначальной теме и вовсе забыли, перетекая сначала на всех образованных нелюдей, а после и проблемы, которые преследуют ночной мир сейчас. Да, вопрос был ненасущный. Сейчас этих проблем хватало. Так как в основном все старые и опытные нелюди тщательно маскируются, ничем себя не выдавая, достается больше всего молодняку. Люди, гордо именующие себя «Святой инквизицией» истребляют ни в чём неповинных детей как тараканов. А родителям эти дети не нужны и вовсе, в основном. Они обязаны прятаться по углам и бегать в надежде сохранить себе хотя бы пару месяцев, а то и дней драгоценной жизни. Прискорбно… Конечно, проблему нужно было решать. Но этот трусливый страх перед людской расой брал свое, в прямом смысле этого слова, связывая мир нечисти по рукам и ногам. Но уж точно не Самариля. На протяжении всех этих веков он даже не задумывался об этой проблеме, просто «плывя по течению». — …И если бы им можно было как-то показать, научить хотя бы основам магии, обмана, правильного поведения, — воодушевленно вещал Филипп, помогая речи упорным жестикулированием. Он ведь совершенно не заметил, в какой задумчивости сейчас находится Самариль, так пристально изучая фигурку верного друга и внимательно его слушая. — Филенька, тебе говорили, что ты гений? — вдруг на полуслове оборвал его мужчина. Парнишка резко затих, подозрительно уставившись на Самариля. Что за странный блеск в его глазах, совершенно им не свойственный? Что сейчас с его дорогим Самарилем? Неужели он сходит с ума, или, быть может, его подменили, и сейчас с ним сидит лишь иллюзия, наколдованная каким-нибудь шутником-магом? Да нет, невозможно. Изменились только его глаза. На губах, как обычно, играла привычная ехидная, с долей надменности, ухмылка; поза всё такая же вольная, но от этого не менее аристократичная; так же статен и бледен. — Самариль, что ты имеешь в виду? — попятившись, осторожно спросил Филипп. В ответ он получил всего лишь многообещающую ухмылку — Самариль затих на несколько секунд, обдумывая свою речь, а после резко подскочил с места, опершись руками о столешницу, с энтузиазмом начал: — Ты подкинул отличную идею, дорогой Филя! Учить молодняк — это же надо было до такого додуматься! Это гениально! — Самариль, я не совсем тебя понимаю, — скептически прищурив глаза, протянул рыжий. — Собирайся! Нет времени на разговоры! Мы уезжаем! — проигнорировав реплику парня, заявил Самариль, уже начиная бросать их немногочисленные пожитки в пару сумок. Произнеся что-то вроде «какой же ты сумасшедший», Филипп покачал головой, стал помогать другу. На сбор вещей не ушло много времени, после двое друзей без разговоров отправились на перрон, что находился в паре кварталов от этой гостиницы. Рыжий паренек слегка удивился, когда узнал пункт, куда они едут. В Румынии он еще никогда не был, в Трансильвании — тем более. Хотя довольно много знал об этих местах из книг и энциклопедий, предпочитая коротать свои бессмертные годы в любимой Франции. И ведь только последние пятьдесят лет путешествовал вместе с Самарилем по Европе, лелея потайную надежду увидеть Новый Свет. Но, как видно, не суждено этой мечте исполниться, так как гудящий паровоз уносил их все дальше и дальше от Атлантического океана, в совершенно новую жизнь.***
— Как тебе? — самодовольно улыбаясь, спросил Самариль. Филипп же небольшой рыжей точкой вертелся по широкому холлу дворца, удивленно и заворожено все разглядывая, иногда бросая косые взгляда на друга. Да, замок был действительно огромен. И для Филиппа, который на цыпочках достигает от силы чуть больше полутора метров, залы казались еще шире и больше. — И это все твое? — восторженно спросил рыжеволосый. Самариль на это лишь рассмеялся, кивая. Ему было приятно видеть удивленное и шокированное лицо паренька. Его вообще мало чем можно было удивить — скорей, обычно все было с точностью да наоборот. Спокойный и сдержанный характер Фили обычно очень объективно воспринимал все новшества. — И откуда у тебя? Почему я узнал об этом только сейчас? — начал заваливать вопросами парень. — Где-то лет сто, может чуть больше, а может чуть меньше назад, когда я еще даже с Нового Света не уехал, пришло письмо от некоего Влада Цепеша. Я даже и забыл о нем, если честно. И вот, в принципе и всё, — пожал плечами мужчина. — Так, а теперь ответ на вопрос месяца — зачем я тебя сюда привез? — ухмыльнувшись, догадался о следующем вопросы Филиппа Самариль. — Меня еще тогда посещала эта мысль, а вот с тобой даже представилась возможность ее осуществления. Учить молодых нелюдей! Филипп, да это же гениально! Даже есть, где учить. Можно организовать что-то вроде частной школы или академии, куда смогут приходить нелюди младше ста лет и обучаться всем премудростям магии в современном мире. — Самариль! Это… Это потрясающе! Но… Как? Здесь же предстоит столько работы, нужно найти нелюдей, которые займутся обучением, нужно налаживать связи, да и замок нужно в надлежащий вид привести! — Не волнуйся об этом, я знаю — нужно время, но всё непременно наладится, и вскоре ты уже не будешь слышать своего эха в этих залах, — таинственно улыбнулся Самариль.