Я не могу избавиться от чувства... Что у нас могло быть все
Ей кажется, что воздух давит на плечи. Он душный и тяжелый, будто из свинца. А ком, так не вовремя застрявший в горле, не дает дышать. — Да, я понимаю. Но сейчас я не могу его оставить. Она знает, что, несмотря на все ее усилия, несмотря на то, как ловко она умеет уговаривать людей идти наперекор свои интересам, сейчас не получится. Но она не хочет сдаваться… она не знает, что делать. Черт возьми, Наталья Романова не знает, что делать! — Ему ни в коем случае нельзя, даже со мной! Наташа вздыхает и начинает ходить от одной стены к другой. Почему расстояние такое маленькое? Ей от злости хочется стереть в пыль обувь. В ее голове слишком много идей, мыслей, проблем. Ладони влажные, но она пока не знает от чего конкретно. Она отрицает, но это страх. Агент Романова боится. — Мне все равно несколько он высококлассный шпион. Он не едет и точка, Ник. Ей кажется, будто ее голос может сорваться на крик, потому что именно это она и хочет сделать. Она молчит, хотя решающий вопрос на той стороне давно уже был задан. Да и Наташа сразу знала ответ на него. Просто боялась признать. Она слышит шаги и поворачивается спиной к двери. Он не должен заметить. — Хорошо, я согласна. Завтра на месте. Собственный голос пугает ее саму. Он такой же холодный и не способный жалеть, как раньше. Это голос, принимающий не самые радужные решения, но это единственный выход. Она это понимает. Клинт не видит, что она сказала. Наташа разворачивается к нему лицом, натянув фальшивую улыбку и спрятав телефон в карман. Она расскажет ему всё, но не сейчас. Это будет для него, как очередная подножка. А он еще не оправился после последней. Клинт выглядит уже намного лучше: мешки под глазами исчезли, вечная усталость во взгляде пропала, футболки начали сменяться на чистые. Он уже почти похож на прежнего Клинта, но Романова знает, что таким он уже не будет, потому что пустота в глазах не исчезнет, слух не вернется, и одна из красок на его палитре жизни не закрасит белый лист. Бартон какое-то время держит взгляд на кармане с телефоном, а затем поднимает голову и на жестах говорит то, что у Наташи вызывает короткий смешок. Поклонники звонят? Романова наклоняет голову и чуть прищуривает глаза. У нее на лице появляется легкая улыбка, она скучала по этому, честно. Шпионка одними губами, без звука, отвечает: — Ревнуешь? Ответ не был таким, какой она ожидала. Клинт не говорит, не показывает, не кивает, он резко сокращает расстояние и крепко обнимает Наташу. От такого резкого порыва каждая клеточка ее тела напрягается, но через пару секунд, она осторожно кладет свои ладонь ему на спину, тем самым обнимая его в ответ. Клинт прижимает ее к себе еще сильнее и клянется самому себе, что никогда не оставит. Он отбрасывает мысли вчерашнего дня, мысли прошедшей недели. Эти глупости только мешают, каким бы реальными они не казались. Он постарается жить как раньше ради Наташи Романовой. Сейчас она может сделать все, что угодно. Уткнуться носом в шею и размеренно дышать пару минут, будто они друзья, или поцеловать его в шею, прикусить мочку уха, затем перейти к его губам, как было в Будапеште. Но она не делает лишних движений и это кажется самым правильным вариантом. Лучник выпускает ее из объятий, но продолжает придерживать за локти. Он не слышит звук своего голоса, но старается говорить хотя бы не шепотом: — Прости меня... еще раз. А Наташа даже и не думала обижаться, она коротко кивает головой, показывая, что все в порядке. И Клинту от этого будто становится спокойнее. — У меня есть идея.***
Фраза «Научи меня стрелять из лука», сказанная Наташей в шутку, а тем более, очень давно, теперь играет против нее. Наташа стоит посреди зала, прямо напротив мишени. Бартон то подходит к Романовой, то отходит, поправляя позу в которой она стоит. И его театральные недовольные вдохи ничуть не улучшают ситуацию. Романова хочет убить его прямо сейчас. — Ноги на ширине плеч, а кисть чуть ближе к подбородку. Когда Наташа просила его научить ее стрелять, тот даже близко не давал подходить, да еще и брать в руки его драгоценный лук. Иногда Наташе казалось, что он готов голыми руками задушить человека за свой колчан со стрелами. Хотя, может, так оно и было. В любом случае, в прошлый раз она его не уговорила, но сейчас, похоже, Бартон сам захотел поиздеваться. Клинт прищуривается, следя, чтобы Наташа стояла правильно. А Романова уже давно прокляла этот день. На ее губах проскальзывает что-то вроде: «Я убью тебя, Бартон». Клинт на это только усмехается и отвечает: — Солнце, я, может, и не слышу, но как Бог читаю по губам. Наташа закатывает глаза и отвечает: — Ты идиот, Бартон. Она, наконец, стоит в правильной, как говорит Клинт, позе. Но тот абсолютно уверен, что Романова не попадет. Она создана для холодного оружия и боевых приемов, но не для лука и стрел, нет. Нат пускает стрелу и та попадает лишь в семерку. — Знаешь что, Романова? — театрально присвистнув, говорит Бартон. — Ты бездарная ученица. Наташа аккуратно отбрасывает лук, что, кажется, вызывает бурю негодования у Клинта. Она подходит на шаг ближе, ухмыляется, показывает взглядом в сторону и только губами произносит: — Хочешь проверить, как хорошо меня учили? Намек ясен как день, и Клинт в поражение поднимает руки. — Твое прошлое прекрасно говорит за тебя. Это немного режет слух. Она не любит, когда говорят о ее прошлом, сама ненавидит затрагивать его, особенно, если это связано с подготовкой в КГБ и ее навыками, но Нат находит, что ответить: — Ты никогда не рассказывал о своем. И это чистой воды правда. Бартон знал почти все о Наташе, но Романова ничего не знала о том, кем Бартон был прежде. Какие-то отрывки, конечно, были ей известны. Но полной картины никогда не было, возможно, даже из-за слухов, которые ходили в ЩИТе. Клинт поднимает лук, манит Нат рукой и идет в неизвестном Романовой направлении. У него возникает чувство, будто больше не будет другой возможности рассказать.***
Они идут совсем недолго, петляя через дворы и обычные улицы. День близится к вечеру и промозглый ветер, чувствуя это, только наглее забирается под куртку, заставляя кожу покрыться мурашками. Пустырь на окраине города выглядит мертвым, даже несмотря на людей, проходящих мимо, на гудящие машины и высотки вдалеке. Здесь будто застыло время. Здесь пусто. И невероятно тихо. Клинту нравится. Он к пустоте привык. Бартон садится прямо на голую землю и говорит: — У тебя есть блокнот? Нат хмурится, достает из сумки блокнот с ручкой и протягивает Клинту. Он кивает, открывает первую попавшуюся страницу и садится прямо на землю. Наташа остается стоять, следя за его движениями. Он что-то быстро черкает в блокноте и устремляет свой взгляд в горизонт. Романова присаживается рядом и смотрит на выведенные буквы. Здесь последний раз останавливался бродячий цирк. Нат всматривается в даль, и она совершенно не может этого представить. Она знала, что всему, что может Клинт, в основном стрельбе из лука, он научился там. Да и, похоже, свое хвастовство и упрямство захватил оттуда же. А пока Наташа видит лишь пустую землю, перед Клинтом вовсю бегают разноцветные картинки из прошлого. Громкая музыка, крики толпы и аплодисменты, сменяются чувством адского голода и жары. Две неизменные составляющие его прошлого. Все либо хорошо, либо отстойно. Другого не дано. Клинт отрывается и пишет еще одну фразу чуть ниже. А потом он сгорел. Это просто слова, но Наташе кажется, что они несут боль. Она знает, что такое терять дом. — Я тогда впервые почувствовал себя бесполезным, неприкаянным что ли, потом вступил в ЩИТ, делал добрые дела, спасал мир, а теперь вот это, — он пару раз хлопает ладонью по своему уху. — И я снова бесполезен. Я больше не герой. Он смотрит в никуда, будто ища что-то старое. И Романова готова ударить его за сказанные слова. Шпионка поворачивает его голову так, чтобы он прекрасно видел Наташу. — Не смей так даже думать, ясно тебе? Не надо быть героем, чтобы остаться человеком. А ты лучший человек, которого я знаю, Клинт. Самый человечный из всех. И никто не сможет разубедить меня в этом, — она пытается говорить медленнее, чтобы Бартон успевал понимать, но слова несутся быстро сами по себе. — Я была потеряна и напугана, и стольким тебе обязана, ты представить не можешь. Даже не смей говорить, что ты бесполезен, потому что ты мне нужен, черт возьми. Мне. Понимаешь? Ты чертов герой. Со слухом или без, ты не перестанешь им быть. Но ты же упертый, ты будешь отрицать, я знаю, так что будь героем хотя бы ради меня, Клинт Бартон. Он опускает взгляд, переваривая то, что произнесла Наташа и что он, к сожалению, не услышал. Боже, как ему хочется услышать ее голос именно сейчас. Она говорила мягко, с такой хрипотцой в голосе, или твердо, как когда злится на его разгильдяйство? Одни губы и слова почти ничего ему не скажут. Клинту кажется, будто Романова сейчас заплачет. Но нет, она не может, это не ее стиль. Она отводит взгляд в сторону и чуть поднимает голову, пытаясь загнать наступившие слезы обратно. Холодная шпионка никогда не позволяла себе таких признаний. Таких резких и открытых слов она не говорила сама, и никто не говорил ей. До сегодняшнего дня. Каким образом Клинт Бартон сумел сломать ее стены? Она не хочет знать, ей все равно. Ему не нужны никакие слова, он просто порывисто и крепко обнимает ее. И в этот раз в этом нет никакой неожиданности. Но Наташа чувствует всю тяжесть ситуации. Она не прижимается к нему, как раньше, она лишь тихо шепчет: — Прости меня, Клинт… прости, пожалуйста. Когда ему только стало лучше, она не хочет его оставлять, даже на самое короткое время, но должна. Ох, это вечное "должна", преследующее ее везде... Он не слышит и не видит ни единого сказанного ей слова. А может так и лучше. Клинт впервые думает, что Нат права, что все наладится и будет хорошо. По-другому быть не может, он уверен. И он хочет, чтобы она была рядом.