Читай по губам

Клинт Бартон всегда считал себя не особо важным членом Мстителей. Он сражался среди героев с технологичными костюмами, регенерацией, суперсилами, магией и прочими такими штуками. А у него только лук и стрелы. На фоне остальных он самому себе казался просто ребенком с игрушкой. И поверьте, даже если вы лучший лучник на Земле, никогда не промахиваетесь, можете казаться незаметным, а «попадать в цель» ваше второе имя, вы становитесь никем, если не можете слышать. Какой прок от глухого героя, к которому сзади может подкрасться любой вражеский агент? Это приговор. Даже, если ты сам так решил. Клинт лежит на спине, подложив одну руку под голову, и просто пялится в потолок. Он никогда не замечал, что звуки делают все вокруг не таким пустым. Начинаешь ценить, когда потеряешь — прямо в яблочко. Звуки с улицы, как будто разбиваются о бетонную стену. Бартон никогда не думал, что будет скучать по Нью-Йоркскому шуму: гудению машин, детскому плачу и ругани в соседнем подъезде. Сейчас он бы хотел их вернуть. Телефон, лежащий на животе, в очередной раз беспокойно вибрирует. Лучник даже не реагирует. Чувства — возможно, единственное, что теперь делает мир не таким однообразным, но телевизор с помощью чувств не посмотришь. Он стоит в комнате слева от Бартона и беззвучно работает, потеряв в себе всякий смысл. Если хоть что-то еще имеет смысл. Угнетающая тишина давит на каждую часть тела, еще больше убеждая, что нет смысла вставать и идти дальше. Бороться с этим. Он сдался. Сломанные ребра, сотрясения разной тяжести, трещина тазовой кости… все было шуткой по сравнению с вечным ощущением полной пустоты. А теперь, рядом только пара кружек из-под кофе, потому что если сон и берет свое, Бартон просыпается в холодном поту и насмехающейся над ним тишине. Центр мишени для дартса истыкан дротиками, а пара стрел торчит из стены напротив. Клинт перебирает слова давно услышанной по радио песни. Не знает, громко или тихо он говорит, совершенно не слышит собственного голоса, только чувствует вибрацию голосовых связок. Бессмысленное бормотание опять прерывает пришедшее на телефон сообщение. Двадцать третье, по подсчетам Клинта за сегодняшний день. Все от Наташи. Прочитаны только первые три. Сбегать из больниц вошло у тебя в привычку? Днями лежать в больнице, принимать бестолковые лекарства и видеть рядом измученную бессонными ночами, проведенными рядом с ним, Наташу стало невыносимо. Клинт понимал, что она нужна ему. Рядом с ней было намного, намного лучше. Мир не казался таким бесцветным, а пустота такой глухой. Но и держать Романову рядом казалось мучительно. Слишком сложно. Даже для Клинта Бартона. Она улыбалась и смеялась, даже понимая, что он не слышит. Лучник еще помнит ее голос, и он не дает окончательно затеряться в глухом мире. Каждый день видеть ее успокаивающую улыбку, зеленые глаза, чувствовать, как она прижимается к нему всем телом, даже если больничной кровати вполне хватало для них двоих, чувствовать ее рядом — для Бартона было больно. Потому что он знал, что где-то внутри Наташа кричит и плачет, нещадно царапая пальцами стену; просто скрывает. А все из-за него. И чем дальше он будет от шпионки, тем ей лучше. Клинт, неужели ты не понимаешь, что я волнуюсь за тебя? Думаешь, будет лучше, если ты избавишь меня от своего общества?! Бартону предлагали всё: курс реабилитационного лечения, слуховые аппараты, прочие новинки современной медицины, слава Богу, к этому еще не подключился Старк. Только с его травмой какая-либо возможность улучшения не превышала и двадцати восьми процентов. Наташа Романова на самом деле никогда не полагалась на чудо, надежду и веру в то, что завтрашний день будет лучше предыдущего, она принимала реальность такой, какая она есть: ужасная, хорошая, абсурдная, невообразимая… не важно. Да, больно. Она справлялась раньше, справится и сейчас. Главное, чтобы Клинт не сдался. Не сбежал. Даже самых сильных на вид людей ломает иногда не сама ситуация, а ощущение бесполезности. И иногда они ошибаются. Я разочарована в том, как быстро ты сдался. Клинт помнит, как пару лет назад сказал то же самое Наташе, через несколько недель после того, как ее завербовал Щ.И.Т. Она запуталась, хотела уйти обратно, в темное, наполненное алым цветом прошлое, только потому что чувствовала, что здесь ей не место. Романова просто не заслуживала того, что ей дали. Бартон доказал ей обратное. Он тяжело вздыхает и берет телефон. Двадцать три пропущенных сообщений. Не ошибся. Он пролистывает их все, останавливаясь на последнем. Слабая улыбка появляется на лице лучника. Если ты не откроешь мне дверь, завтра я ее выломаю. И на пару секунд становится теплей, ярче, громче… Наташин голос вихрем проносится в голове, подбирая самую точную интонацию под ее слова. И получается вроде бы с упреком и может со злостью на Клинта, но все равно с непривычной, и, возможно, допустимой только для Бартона заботой. И пустота заполняется звонким хохотом, тихим шепотом на совместных вылазках, глупыми оговорками и воспоминаниями. Клинт медленно встает, как будто пустота - это стоящий на грани стеклянный куб, готовый разбиться в любую минуту. Он идет к входной двери и встает к ней спиной. Закрывает глаза и молит о том, чтобы услышать хоть что-нибудь, хоть одно слово, один звук… Клинт медленно опускается на пол и прислоняется правым ухом к двери, уперев взгляд на свисающее с вешалки длинное пальто. Он чувствует, как дверь слабо дрожит от стуков Романовой с противоположной стороны. Клинт тянет руку к щеколде на двери, но резко одергивает пальцы, только прикоснувшись к металлу. Он не хочет чтобы она видела его таким: разбитым, а в ее глазах он будет еще и человеком, который сбежал. Телефон в руке вибрирует. Будь готов, Бартон. Завтра ты останешься без двери. Клинт смеется. Внутри громко, снаружи тихо. Он обязательно дождется обещанного завтра.