Вы знаете, что люди могут не вернуться? Зажав всю волю в кулаке, вас отпустить? И как-то утром с мыслями, но не о вас, проснуться И больше вас не ждать и не о вас грустить. Вы знаете, что люди могут не вернуться? Не выдержать, свой мир сломав, вас не простить? И со слезами на глазах от вас на 100 ключей замкнуться И понимая, что нет сил, вас навсегда забыть. Задумайтесь о том, что люди могут не вернуться И могут не писать, не волноваться, могут не звонить. И никогда, и никогда вам к ним уже не прикоснуться. Задумайтесь, а кто ещё вас сможет так же полюбить?
* * *
Любовь — опасный недостаток, — неустанно отбивают молотки в мозгу одну и ту же фразу. И этот недостаток грозит вот-вот пролиться и затопить стену, которую Шерлок возводил годами. Любовь, доброта, внимание, надежность и тому подобные вещи, в которых якобы нуждается человек, были для него совершенно лишними и, ко всему прочему, сделали уязвимым. Эта слабость давит, душит, бесит, уничтожает его. Решение приходит само собой. — Я разлюбил тебя, Джон. Холмс нервно ёрзает на стуле, крепко сжимая руками чашку с чёрным чаем и следя за реакцией. Ватсон вздрагивает, словно от удара кнутом, но не смотрит в глаза и наклоняет вниз голову, поэтому Шерлок не может увидеть все его эмоции. — Ладно, — он отвечает тихо-тихо, выходит из-за стола и ставит чашку с недопитым чаем в раковину. — Я перенесу твои вещи из моей комнаты, — детектив делает глоток чая, внимательно наблюдая за Джоном. — Как скажешь, Шерлок, — он разворачивается и, слегка ссутулившись, выходит из кухни. Громко хлопает входная дверь. Холмс сразу же спускается вниз и видит, что Джон не взял ключи и бумажник, оставив их на тумбочке у двери. Дышится тяжелее. Когда темнеет и начинает накрапывать дождь, Шерлок садится на кровать в комнате Джона, сложив ноги по-турецки, и гипнотизирует кучу вещей Ватсона, которые самолично сюда перенёс. Его доктор должен был вернуться домой полтора часа назад. Несколько минут детектив пытается уговорить себя, что ничего страшного не произошло. Но правда такова, что ситуация просто немилосердно кошмарна. "Ключи под ковриком, просто притащи свою задницу домой. ШХ" — наплевав на принципы, он посылает сообщение, но ответа нет. В тот пасмурный день Холмс его больше не видит. И на следующий день, когда шквальный ливень барабанит в окно, потоки грязной воды не приносят к порогу ничего хорошего. Лишь только новости от Лестрейда о том, что Джона отследить не получится — сим-карта уничтожена. Шерлок выпивает бутылку коньяка в жалкой попытке забыть его имя, но единственное имя, которое он забывает — своё собственное. Трезвый или пьяный, он — это всё, о чём сыщик думает. Джон не вернулся. — Я не собираюсь помогать. Оставь его в покое, Шерлок, не ищи. Ты сам сделал выбор. Он не твоя игрушка, — резкий голос Майкрофта из трубки заставляет детектива чуть ли не взвыть в голос. Его вызывают на расследование, но ему впервые не хочется. Однако Холмс пересиливает себя. Лейстрейд и его тупая команда обходят Шерлока стороной — все, как один — но их можно понять, не прикладывая усилий, поскольку даже своему собственному отражению в зеркале он не внушает абсолютно никакого доверия. В прострации Шерлок шляется по местам преступлений, на автомате осматривает трупы, оставаясь абсолютно безучастным ко всему происходящему. Дело всё в том, что он слишком занят — он ждёт звонка от Джона, зная, что тот заучил его номер наизусть. Ждёт отчаянно, собранно. Крепко сжимает в руках мобильный телефон до судорог — он всё равно, что к нему приклеенный. Удивительно, как рука до сих пор не эволюционировала в нечто среднее между конечностью и мобильником. Лестрейд, понимая, что от него нет никакой пользы, отправляет в «отпуск» и желает поскорее поправиться. Но дома становится только хуже. Сидя на холодном паркете с открытыми окнами, Шерлок понимает окончательно, что без Ватсона квартира опустела. Ветер упивается властью над занавесками: то кидает вверх, угрожая оторвать от карниза, то швыряет вниз, заставляя биться о край подоконника. А он лежит в кровати, уткнувшись носом в подушку Джона, укрытый с головой одеялом, которое никак не может согреть. Сложно сказать объективно, сколько прошло времени. Он ещё не ощущает голода — значит, не больше полутора суток. И всё это время его псевдовыдержка умирает, корчась в жутких мучениях. Джон не вернулся. Через месяц это ноющее беспокойное чувство — будто в животе ворочают тупой вилкой с поломанными зубьями, это чувство, заставляющее напрягать бедра, чтобы не елозить ногами по холодной простыне, блёкнет. Шерлок больше не видит его улыбки, не слышит его глупых песенок на ухо. Никто больше не прячет его сигареты, не перебирает пальцами кудри на голове, не кладёт в такси голову на его плечо. Вторая зубная щётка стала бесполезной, в раковине скопилась гора немытой посуды. Он сидит в пустой комнате Ватсона, на холодном паркете, сложив ноги по-турецки, прислонившись к стене, вдыхая сигаретный дым и закрыв глаза. Ноющая боль потери сжимает когтистыми пальцами за горло и душит, не отпуская. Джон не вернулся домой.