Он не вернулся

Шерлок шагает по асфальтированной дорожке старого и неухоженного парка. Этот день так благосклонен, что он не падает замертво, не сворачивает себе шею, сдерживает радостный крик и даже сохраняет непроницаемое выражение лица, когда видит его — сидящего на полуразрушенной лавочке. Около его ног смешно прыгает сжимающий в пасти ветку бассет-хаунд с грустными глазами, какие бывают у людей от бессонницы. Холмс безошибочно узнаёт его со спины, а Джон даже не оборачивается и поэтому не видит, как детектив сбрасывает чрезвычайно важный звонок Лестрейда, опускает телефон в карман пальто, вытягивает подаренный Ватсоном шарф, с которым не расстаётся, и прячет под ним шею, чтобы он не заметил, как она пойдет красными пятнами. Бросив грызть ветку, собака заинтересованно смотрит на Шерлока и громко гавкает, давая хозяину знать, что чужак совсем близко — он сразу оборачивается. Шерлок нервно читает в его глазах: «Остыл». И неуверенная улыбка выводит: «Прости, давно». Холмс считает удары своего сердца, пока Ватсон и его животное рассматривают его — сдержанно, выжидающе. Собаке быстро надоедает — она нескладно прыгает передними лапами на лавочку и пытается сохранить равновесие — её когти скользят по дереву, а хвост мечется из стороны в сторону. Шерлоку кажется, что у этой породы какие-то проблемы с пропорциями и координацией, но Джон с любовью, почти отечески поглядывает на её подергивающийся хвост. — Как поживаешь, Шерлок? Детектив несколько раз повторяет мысленно этот вопрос, зависший в воздухе. С ним что-то не так, но ускользает, что именно. Должно быть, произношение и интонации не совсем чистые. Слишком тихо? Или слишком громко? — Терпимо. А ты? — Нормально. Пауза. Чешет бровь и хмуро поглядывает на свою собаку. Больше он ничего не говорит и не выглядит так, будто собирается. Шерлок неуверенно подходит к нему, с его приближением собака начинает возиться, отталкивается от лавочки — её короткие передние лапы воссоединяются с задними в одной плоскости. Оказавшись перед ними обоими, Холмс обхватывает себя руками. Короткий и толстый собачий хвост подметает листья и веточки.  — По-моему, Шерли хочет тебе понравиться, — Джон резко замолкает и кашляет, а детектив вглядывается в его глаза. — Шерли? Какая ирония. Пёс внимательно следит за своим именем, переводя взгляд с хозяина — на чужака и обратно. Джон упрямо молчит, а Шерли принюхивается, приближаясь к Холмсу, и начинает расхаживать вокруг его оси. Детектив опускается на корточки, дотронувшись до мягких ушей пса, и носом по ветру — чувствует, как лёгкий ветер, раздувая ветровку Джона, несёт на него запах стирального порошка, кажется, с отбеливателем. И по всей его фигуре солнце играет солнечными зайчиками сквозь зеленую крону низкого дерева. А Шерлок любит его всем сердцем или больше этого. Так, будто все его органы — отдельные сердца разных размеров, и все они любят его одновременно. Складно, в унисон, благоговейно. Горячий и шершавый собачий язык облизывает холодные ладони. — Нам пора, — Ватсон говорит это осторожно, оценивая реакцию Шерлока, а до него не сразу доходит, что, говоря "нам", Джон имеет в виду не его.  Больше не его. — Почему? — звучит слишком жалко. Пёс подбегает к хозяину, но детектив продолжает сидеть на корточках.  — Меня ждут. Мне нужно... домой. Я тоже жду тебя дома, пожалуйста! — хочется закричать, вцепиться в него и никогда не отпускать. — Понятно, — Холмс тяжело поднимается, ослабевшие внезапно ноги не хотят слушаться. — Счастливо, Джон. Может быть, еще увидимся... — Может быть. Но оба знают, что больше не увидятся. Джон пристёгивает к собачьему ошейнику поводок и идёт на выход из парка, не оборачиваясь. А Шерлок занимает его тёплое место на лавочке и взглядом ловит на себе ярких солнечных зайчиков. И ещё ловит себя на мысли, что хочет пойти за ним, притворившись его второй собакой с такими же грустными глазами, как и у первой. Его сердце, все его сердца разбиты, и он, кажется, собирается умереть. Джон больше не вернётся домой.