Пленники

Не хочу просыпаться. Я хочу обратно в свой сон, там лучше, там я счастлива… Но как бы я не боролась, сон безжалостно покидал меня, оставляя на расправу отвратительной реальности. Реальности, где я с каждым вздохом всё меньше надеялась, что для меня есть шанс, обрести свободу и стать счастливой. Я попыталась встать, и тело в протест отозвалось острой болью, а перед глазами возникли цветные круги. Господи, что со мной? Тут же сознание взорвалось жуткими воспоминания, отравляя душу страхом, болью и горечью. Мне отчаянно хотелось не верить, что подобное произошло со мной, что Джонсон опустился до такого. Стоило только закрыть глаза, и в голове возникали отвратительные рожи, искаженные похотью, и везде их сальные руки, слюнявые языки и губы… Нет, не хочу. Я не выдержу. Эти воспоминания убивали меня. Грязь. Я ощущала себя грязной, и никакой душ не сможет её смыть. Она внутри меня. Все мои представления о чести и порядочности рухнули под ударами плети, которая удар за ударом обдирала мою кожу, врезаясь в мою плоть. И спина с ягодицами, которые болели до потемнения в глазах, подтверждали, что случившееся не плод моего воспаленного воображения. В момент, когда я уже попрощалась с любыми, даже призрачными надеждами избежать насилия, после которого не знала бы, как жить, Джонсон остановил их, и как бы дико это не звучало, но я была ему за это благодарна. Подумать только, я и благодарна этому извергу! Но почему он это сделал? Разве не он мечтал сломать меня? Ведь он хотел именно этого, подавить мою волю, подчинить себе. Так что же произошло? Совесть проснулась? Неужели в нём есть что-то человеческое? Бред. Адриан Джонсон и человечность — понятия несовместимые. Скорее, это собственничество. Ему не хотелось меня после толпы мужиков, что же, это даёт надежду, что подобное не повторится. Он хочет меня только для себя, хотя я не понимаю, почему. Почему именно я?! Внезапно я осеклась. Я находилась в комнате, где произошло моё падение, комнате, которую я окрестила «будуаром шлюхи». Хотя, по сути, это было недалеко от истины, было очевидно, он использовал её для того, чтобы трахать тут своих дешёвок. Мне это помещение совершенно не нравилось, одной своей историей оно вызывало отвращение. Я предпочитаю подвал. Ну почему я здесь? Мне противно тут абсолютно всё. Он специально это делает? Издевается над моей душой. Тут же мне захотелось фыркнуть. Это и так понятно. Ему доставляет удовольствие мучить меня. Я совершенно не помнила, как мы добрались до дома, последнее, что я запомнила, это машина и Адриан, от которого волнами исходила злость и что-то ещё. С трудом встав, я обнаружила уже привычный халат. Надев его, я криво усмехнулась. Праздник окончен, походила в нормальной одежде и хватит. Взгляд мой упал на окно, за которым начинались сумерки, красиво… Стоп! Окно! Роскошь, о которой в подвале приходилось только мечтать, но дело не в эстетической красоте, это же шанс! Шанс вырваться из этого ада. Вероятность, что мне удастся сбежать, мала, но я никогда не прощу себе, если не попытаюсь. Осторожными шагами, стараясь не шуметь, игнорируя боль в теле, я подошла к окну и оценила обстановку. Окна комнаты выходили на прекрасный сад, за которым находился густой лес. Людей или каких-либо еще барьеров на пути к свободе кроме, второго этажа и забора, не было. Желание бежать пересилило мой страх перед высотой, и поэтому я, открыв створки, зацепилась за водосточную трубу и начала свой спуск, обдирая ладони и ноги. Когда мои ступни коснулись земли, я слегка дрожала от напряжения в мышцах, но страх, что мой побег обнаружат, подтолкнул меня к движению. Я быстро шла по саду, стараясь держаться в тени кустов и деревьев, обмирая при каждом шорохе. Казалось, того и гляди, я услышу крики свидетельствующие, что мой побег обнаружили. Когда до заветного забора оставались считанные метры, я увидела старуху, которая наводила красоту на кусты, из-за которых я её и не заметила. Чёрт! Я попятилась назад и как назло угодила в розовый куст. Шипы больно вонзались в тело, но я терпела, стиснув зубы, молясь, чтобы старая кошёлка скорее свалила. Но она и не думала уходить. Захотелось взвыть от отчаяния и несправедливости. Пока эта старая мымра тут торчит, я не могу убежать, так как, заметив меня, она наверняка сдаст своему безбожному хозяину. И вместе с тем, чем дольше я сижу тут, тем выше вероятность обнаружения моего побега. — Деточка, не думаю, что тебе там удобно, — услышала я мягкий голос. Дьявол! Она заметила меня! От испуга я еще глубже вжалась в куст. — Может, лучше выйдешь оттуда, и расскажешь, откуда тут такая красавица? Понимая, что сидеть в кустах и терпеть боль нет больше смысла, я пулей вылетела оттуда, оставляя на шипах клочки волос и одежды. — Ну? Почему ты прячешься в кустах? — улыбнулась она мне. Лицо старушки было испещрено морщинами, а глаза светились глубокой мудростью и добротой. Но от осознания, что теперь мой побег накрылся медным тазом, меня затрясло, а из глаз хлынули слёзы отчаяния. Ну, почему я такая невезучая? Ведь свобода была так близко! — Деточка, ну ты чего? — удивленно посмотрела она на меня.— Почему льёшь горючие слёзы? Во взгляде пожилой женщины было столько заботы и участия, что я не выдержала. Я рассказала ей всё. Про дурацкое знакомство, которое обернулось кошмаром, про все свои унижения, боль и отчаяние этих дней в заточении. Каждое слово и упавшая слеза приносили облегчение измученной душе. Я прекрасно осознавала, что она может всё рассказать своему жестокому хозяину, но мне было это безразлично. Я не могла больше терпеть, не могла носить всё это в себе. И пусть потом Адриан Джонсон делает со мной всё, что только пожелает его гнилая душа, но сейчас мне нужна эта исповедь и капля человеческого участия. Женщина меня внимательно слушала, местами в её глазах появлялся стальной блеск, но каждый раз, когда взгляд выцветших голубых глаз был обращен ко мне, там были лишь доброта и сочувствие. — Да, натерпелась ты, горемыка. Но я так и не пойму, что ты делала в том розовом кусту? — спросила меня старушка. — Хотела сбежать, — всхлипнула я. — У меня впервые появился такой шанс, а тут… — А тут какая-то старушенция на твоем пути, — закончила она за меня с мягкой улыбкой. — Как вы можете работать на такое чудовище? — не выдержала я и задала вопрос, не дающий мне покоя. В самом деле, как такая светлая женщина, может работать на это бездушное ничтожество? Неужели, она не видит какой он? Или он тоже силой её держит, вынуждает? — Я знаю, ты натерпелась. Мой внук причинил тебе много боли, но не держи на него зла. Он неплохой человек. Обстоятельства ожесточили его душу и сердце, но я знаю его с рождения и вижу, что в нём еще не угас тот свет доброты… Я почти не слышала ее слов. Меня колотило так, что стучали зубы. В голове пульсировало только одно слово — внук. Эта женщина родственница Адриана — его бабушка. И я ей рассказала про все свои злоключения, не стесняясь в выражениях, назвала её любимого внука десятками нелестных эпитетов. Если до этого во мне теплилась надежда уговорить её, отпустить меня, то теперь она угасла, даже пепла не осталось. Мне конец. Она отдаст меня этому монстру и расскажет нашу беседу. — Ну, что ты так трясёшься? — спросила она, увидев мое состояние. — Адриан ваш внук? — побелевшими губами спросила я. — Да, этот оболтус внук мне. И он у меня ещё получит, — гневно произнесла она. Во взгляде женщины мелькнуло что-то такое, от чего я непроизвольно поёжилась. — А ты, деточка не трясись. Не тронет он тебя. Как же. Похоже, эта женщина плохо знает человека, которого считает своим внуком. — Отпустите меня! — взмолилась я, в тщетной надежде. — Умоляю вас! Она вперила в меня задумчивый взгляд своих мудрых глаз и под конец кивнула. Я не могла поверить. Она серьёзно согласна дать мне уйти? — Иди. Но скажи хотя бы, как тебя зовут? — Криста, — произнесла я, повеселев. — Меня Самантой звать, — представилась женщина.— Криста, я знаю, что возможно многого от тебя прошу, но прости моего внука, — произнесла она печально. — Я понимаю, сейчас тебе это не представляется возможным, но, может быть, когда-нибудь ты найдёшь в себе силы отпустить это зло и простить моего оболтуса. А теперь иди. — Спасибо, — прошептала я и устремилась к забору. С великим трудом преодолев преграду, я оказалась у края леса и понимая, что хватиться меня могут в любую минуту, побежала прочь, не жалея ног. Ветер свистел в ушах и развивал волосы, страх гнал вперед. Я бежала, не обращая внимая на боль в теле и израненных ступнях. Надо убежать как можно дальше от этого дома. В голове пульсировало лишь одно слово — свободна. Наконец, свободна.