Абсолютная защита Хатаке Какаши.

      Пока мы передвигались всё вперёд и вперёд – я почти ни о чём не думала. Я почти ничего не замечала, кроме ритма движения моего спутника. Он задавал темп, а я просто следовала за ним.       «А ведь теперь так будет всегда», - прозвучал отстранённый голос моего внутреннего «я».       После всех моих приключений лучше было бы забыть про всё, а не рассказывать Какаши всё своё многослойное нагромождение событий и чувств, сопровождаемое невероятно противоречивыми моими мыслями. Наверно самое ценное – это наша готовность к диалогу, а не информация из нашего прошлого.       Чем ближе был конец дня и конец того отрезка пути, который было положено преодолеть, тем я больше утверждалась в решении не морочить голову моего напарника ни вопросами, ни рассказами.       «Пускай он сам проявит свой интерес и возможную сейчас для него, откровенность», - после этой чёткой мысли я вернулась в реальный мир и смогла благодаря этому получить эстетическое удовольствие от живописного вида: закат, отражавшейся в виднеющихся между деревьями изящных фрагментах изгибов небольшой речки.       Пламенеющие куски шёлковой ленты, которую порвал ветер и разбросал на бархатном ковре цвета «мидори» - вот на что были сейчас похожи речка и лес, по которому она протекала. Всё это тихо погружалось в сумерки, а ещё через некоторое время подёрнулось дымкой тумана, поднимающегося из низин. Вот-вот мы остановимся. - Видишь, вон там тёмное пятно – это место нашего привала, - Какаши снизил темп и указал на промежуток между деревьями, уже потонувший в тени, неподалёку от очередного изгиба речки.        Несколько минут - и мы одолели последний отрезок расстояния до того самого места. Только оказавшись на поляне, я смогла перевести дух и, окинув её взглядом, высказалась не стесняясь: - У тебя особый талант на такие места… Ничего себе… - я шумно выдохнула, запыхавшись. «Что-то я форму теряю…», - замечание себе самой.       Небольшое дыхательное упражнение помогло мне отдышаться, только после этого дыхание стало опять ровным, и я смогла встать с травы, на которую плюхнулась без стеснения, как только мы остановились. - Прости, прости, кажется, я не рассчитал твои силы. - Не нужно извиняться, я просто должна поработать над этим, - мой спутник еле заметно улыбнулся на моё покладистое настроение. А что я ещё могла сказать? - И что, что я девушка? Я должна быть сильнее, раз такие дела... - это было мною сказано вдогонку, возможно и зря, но так на меня похоже. - Это прекрасно - такой настрой, но всё же у нас привал и отдых, а решимость и боевой дух нам ещё пригодятся завтра.       Если бы мы только знали, насколько они нам пригодятся, и решимость, и дух, боевой.       Вот так, перекидываясь «любезностями» мы приступили к обустройству привала. Собрали дров для костра, подготовили место, после чего Какаши развёл огонь. Я, наконец, развязала свой рюкзачок и начала доставать то, о чём пока Какаши и не догадывался – свои заготовленные припасы еды. Он иногда косился на мои действия, но не комментировал, видимо выжидая окончания церемонии, которую я устроила. Я же - практически умудрилась так всё разложить, будто у нас праздник или пикник. Хоть у меня и было только одно «блюдо» и не так уж много «предметов сервировки», я движениями «мастера чайной церемонии» обозначила ценность для себя этого процесса. Он очень верно понял, что нужно просто позволить мне это.       Мне всегда нравилась тактичность в людях, а у моего напарника её было достаточно, чтобы ощущение моей радости не пропало, из-за неуместных комментариев. Он даже «прикинулся», что его не очень то и занимает моя возня, что костёр – это сейчас для него самое важное и требующее всего его внимания. Вот такую мы вели дружескую и немного странную игру. Я не забывала о договоре «начать разговаривать» и не смогла избавиться полностью от возни лишних мыслей.       Яркие языки пламени небольшого костра сделали тьму окружающего леса ещё гуще, а наши лица и фигуры приняли оранжеватый оттенок и нарочитую контрастность, чем я была даже довольна. Это всё создало несколько нереальную обстановку, и моя стеснительность потихоньку улетучивалась, вместе с последними минутами угасающего дня. - Какаши-сан, вы позволите мне вас угостить?       После этой фразы, сказанной пусть и несколько театрально, но лучше всего разрушавшей остатки напряжения и стеснения, я изобразила «церемониально-пафосный» жест, приглашающий присесть и оценить. Сделав вид, будто он не замечал этого раньше, Какаши, подыгрывая мне, расположился на траве и с видом «чинного гостя» ждал, что будет дальше.       Мы конечно долго так не выдержали и, после нескольких минут «театра», рассмеялись, а потом всё пошло как-то совсем по-простому. Я перестала думать над своими словами и движениями и просто раскладывала свою стряпню в две небольшие походные мисочки. Вот только палочки я взяла самые красивые, какие смогла добыть, очень уж захотелось праздника, пусть и беспричинного. Хотя почему «беспричинного»? Мы вдвоём на задании, первый совместный ужин - много ещё поводов я могла придумать своим влюблённым разумом, но оставила это приятное занятие на «потом».       Я сидела и жевала. Мне моё лицо всегда не нравилось жующим и я, не задумываясь, отвернулась ненавязчиво, так, чтобы меня было видно только сбоку и немного сзади. Только потом мне пришло в голову, что у него был повод сделать то же самое - ведь не мог же он есть в маске. Получалось – моя стеснительность может сойти за вежливость и тактичность. Я про себя иронично улыбнулась, найдя нас в чём-то похожими в некоторых внешних проявлениях.       Я не ждала его комплиментов моей еде, я знала – стряпня моя хороша. Пусть просто поест. Любые комплементы заставляли меня напрягаться. Я отторгала все проявления внимания к своей особе. Я всё ещё защищалась, от этого и шуточная манера – самый частый приём скрытой защиты.       «От него то я зачем защищаюсь?» - и я задумалась, поэтому и не заметила, как мой напарник закончил трапезу и, попивает чай, заботливо заранее мной заваренный. Как только закипела вода в маленьком сосуде, который и чайником было сложно назвать, я всё проделала даже не задумываясь, погружённая в свои путаные мысли. - Наверно будет лучше, если я не буду долго и витиевато восхвалять твоё кулинарное искусство… - он попадал в точку уже не первый раз, - …я просто рад шансу, что возможно, представится случай ещё раз попробовать нечто подобное. Вкусно же.       «И всё же похвалил. Куда деться? Нашёл ведь слова... Дипломат…» - эти слова опять были мной адресованы только себе самой, ему же я ответила: - Я люблю это занятие - готовить. Вот, не удержалась, когда собиралась в наш поход.       Такие простые слова стали началом разговора, ведь я была не прочь поговорить сейчас с ним на любые темы. Завязалась неторопливая беседа. Я оттаивала от его живого, но не нарочитого внимания, так тонко проявляемого и так дорогого моему сердцу. Он спрашивал о мелочах, пустяках, например: «Что ты любишь готовить?» Я что-то рассказывала, он тоже что-то рассказывал. Выяснилось, что мы оба любим суп-мисо; улыбнулись от его шутки, насчёт дегустации супа моего приготовления. Настолько моя встрёпанная душа освоилась рядом с ним, что я постепенно начала открываться, как бутоны первых цветов под лучами весеннего солнышка. - Я частенько устраивалась работать в кафе или ресторанчики, когда скиталась. Это было особой удачей для меня, случалось же и более неприятными вещами заниматься. По-разному приходилось… По-разному… - болезненные воспоминания я выпускала на свободу, в обычном молчании, сидя рядом с ним. А он чувствовал и ни о чём дополнительно не спрашивал, только лишь начал сам что-то рассказывать. Что-то про места в Конохе, где можно вкусно перекусить. Я слышала названия заведений, и его слова занимали пустые места во мне, которые образовались после того, как мои «кусочки боли» улетали в ночное небо, вслед за искрами костра, напоследок царапая меня, выбираясь наружу.       «Улетайте, у вас нет больше прав на меня?» - и слышный только мне шелест их жёстких крыльев сливался с треском поленьев костра.       За какие-то полчаса мы успели и поесть, и выпить чая, и даже поговорить. Заметив, вернее почувствовав, что Какаши борется с сонливостью, я, набравшись смелости, предложила: - Давай ты поспишь первым, а я покараулю. Спать не хочется. Хочется порисовать, пока ещё от костра свет есть. Вот прихватила с собой… - сказала и достала тушь, кисти и бумагу.        Мне хотелось, чтобы мой напарник выспался, как следует. Казалось, что так я буду спокойнее за благополучный исход нашей миссии.        «Выспится, отдохнёт и сможет меня защитить. Техника техникой, а всё равно - я боюсь… боли, крови, ран, всего этого вместе и по отдельности»… - ещё одно честное признание самой себе.       Хорошо, что спорить не пришлось. Я же не знала тогда, что он практически не спал накануне. Только потом в разговоре он упомянул об этом, вспоминая сегодняшний день, когда мы обсуждали свиток Такетори-сенсея. Вместо старых воспоминаний я начала наполняться новыми – нашими, совместными. Очень многое было мне рассказано Какаши позже, когда мы вдруг обнаружили мои провалы в памяти. Но от сегодняшнего дня до того времени было ещё несколько месяцев.       Расположившись неподалёку от костра с походной постелью, мой напарник очень быстро заснул, оставив меня довольную и успокоенную. Я рисовала, непринуждённо и свободно трактуя впечатления от видов природы. Была важна не протокольность и похожесть, а то, что я эмоционально вкладывала в эти разводы туши на листах бумаги. Вот - изогнутое дерево на привале, вот - поляна зубров, вот – скалы, и так я пересмотрела весь наш путь, будто разложив его на кадры.       «Как давно я не держала кисть в руках?» - я не помнила, когда последний раз рисовала с таким удовольствием и так непринуждённо. Поющая душа водила кистью, оставляя на бумаге следы прикосновений восторга. Если первые листы выходили ещё немного коряво (только я могла это называть «коряво»), то последние – даже мне самой показались весьма недурны.       Сама того не замечая, я изобразила около десятка «путевых пейзажных зарисовок». Осмелела и стала рисовать спящего Хатаке. Обошла костёр, села к нему поближе… Я старалась уловить только лишь общую пластику его спящей фигуры. Он так безмятежно спал, будто он в своём саду или… – будто нас окружает непобедимая армия его воинов и ничего на свете нам сейчас не угрожает.       «Как он справляется? Он ведь очень живо всё воспринимает, всё замечает… Привычка? Управление эмоциями? Он давно это может, а я вот только-только и то, не всегда могу…» - опять размышления о себе. А Какаши спал, согреваемый костром, походным одеялом и моим любящим взглядом. Эта ночь была на нашей стороне.       Вот его рука. Я разглядываю пальцы. Опять я смотрю на руку, как тогда, когда пыталась спасаться от панических мыслей, утром, в самом начале нашего «приключения». Но тогда я ещё называла его «походом» - приключение было только впереди.       Его рука с неповторимой пластикой, мужская, но и утончённо-изящная одновременно. Я могу часами разглядывать руки человека, рисовать руки, думать о руках. О да, я уже раньше ловила себя на этом. Я смаковала все моменты, когда они прикасались ко мне, вот только я старалась останавливать свою фантазию, если она намеревалась отправиться дальше в этом направлении.       Как много можно понять по руке человека? Много, иногда даже больше чем по разговору.       И вот теперь я могу нарисовать его руки, и рисунки у меня останутся. Одновременно с такой мыслью – что-то во мне перевернулось внизу живота. Мне понадобились усилия, чтобы подавить внутренний восторг, именно восторг. Как художник и ученица Такетори-сенсея я часто раздумывала о целях и смысле. Мне пришло на ум, что весь смысл в восторге - не важно от чего, по какому поводу, но восторга, от самого чистого и яркого до тихого, укромно прячущегося в уголочках души, восторга.       Кисть медленно двигалась, оставляя пятна, линии. Это не кисть касается его нарисованной руки, а мои пальцы – настоящей руки. «Штрих ощупывает форму…» - эта чисто профессиональная фраза приобрела сейчас оттенок нового смысла – тактильного.       Стопочка листочков с зарисовками становилась всё объёмнее. Я дорвалась. Я рисовала или просто сидела, свободно рассматривая спящего Какаши. Кто бы мне показал это картину всего месяц тому назад – я бы не поверила.       Стало темнее, и рисовать было уже затруднительно. Костёр наш, уже почти полностью отдав свой свет, оставил нам тепло. Прошло несколько чесов, три или четыре, я не знала точно. Уже и мне захотелось спать, но я, помня о своих обязанностях «караульного», честно держалась. Это было всё труднее и труднее. Я, спящая фигура моего напарника и теплящийся костёр - в воображении я соединяла нас линиями и получала равносторонний треугольник, думала об этом, пытаясь себя занять и спасаясь от дремоты. Помогало только одно - лёгкое возбуждение, которое я ощущала, честно себе признавшись в этом факте, глядя на спящего мужчину так близко ко мне, дорогого моему сердцу мужчину, не стоит забывать и об этом.       Неожиданно он повернулся ко мне, и я заметила внимательный взгляд, пусть и чуть прикрытых, глаз. «Неужели его разбудили мои мысли…» - пронеслось за долю секунды панического ужаса, будто пойманной с поличным на чёт-то запретном. Потом здравый смысл успокоил меня: «Так не может быть даже в нашем случае». - Всё, теперь твоя очередь спать, - негромко сказал и, видя листочки с рисунками, добавил, - О, да ты тут даром время не теряла, могу я поинтересоваться и посмотреть?       Хотя я только что готова была заснуть прямо сидя, при этих словах – я чуть не подскочила. Однако его доброжелательность погасила мои метания. Я кивнула и, прямо где сидела до этого, свернулась калачиком под собственным пледом, который я достала раньше. Пока я рисовала, он был наброшен мною на плечи, ведь я начала замерзать, не додумавшись подложить дров в костёр.       Все волнения оставили меня, провалившуюся в сон, утопающую в облаках впечатлений, одурманенную желаниями.