Школа. Научи меня любить

A.K.A.C.O.D. — Cheer You On The Neighbourhood — A Little Death «Ты тот, кто ты есть»

Чонгук обещал решить все скоро, и меня иногда потряхивало, когда я смотрела в окно. Я ожидала того момента, когда я выберусь отсюда и вдохну свободно. Эта мысль грела меня по ночам, когда Чона не было рядом. Поэтому я закляла сама себе, что потерплю и не пожалуюсь. Меня только стал настораживать тот факт, что Нанхи стала уделять мне слишком много внимания. И мне было невдомек, почему она так добра и так сильно старается мне угодить. Она была как хорошая старшая сестра, а я будто так и осталась в подростковом возрасте. Непримиримая и замкнутая. Нанхи в ночные дежурства, всегда заглядывала ко мне, спрашивала о моем самочувствии, приносила что-нибудь, но так или иначе, она считала своим долгом напомнить мне о своем существовании, которое я готова была едва терпеть. Нанхи заходила ко мне даже утром, перед тем, как уйти домой. Я спала, но я знала, что она рядом. Она бывало подолгу стояла надо мной, иногда трогала засохшие фиалки, которые подарил мне Чонгук. А потом она уходила, и все было как обычно. Когда Чонгук проводил ночь со мной, Нанхи приходила утром, после его ухода. Она отравляла облагороженный парнем воздух. Мне было не по себе от того, что она собирает по крупицам то, что Чонгук отдает мне. Она будто слизывает его присутствие, вдыхает его аромат и маленькими шагами крадет моё. — Мне ничего не нужно, можешь уйти, пожалуйста, — прошу я девушку, которая вдруг стала альтруистом. — Точно? Но ведь ты позовешь меня, если что-нибудь произойдет? — вместо того, чтобы направляться к двери, девушка идет в мою сторону. У меня появляются опасения, что она хочет задушить меня подушкой. Я понимаю, что это вполне реально и правдоподобно, поэтому напрягаюсь и слежу за каждым ее движением. — Непременно. Ты будешь первая, кто узнает, если что-то случиться. Но Нанхи не хочет душить меня. Пока что. Она только подходит к тумбе, на которой стоит моя почти пустая бутыль с водой, а рядом подсохший букетик фиалок, с каждым днем на котором все меньше цветочков. — Может, мне набрать тебе воды? — Нет. — Тогда может, стоит завернуть их в салфетку? — она берет фиалки в руку и зачарованно смотрит на них. Сейчас у меня возникли сомнения, кто из нас находиться в психушке по болезни, а кто вынужден тут находиться. У меня холодеет внутри, — Такие чудесные, может их стоит положить в книгу? — Положи на место, — почти грубо требую я, прожигая эту ненормальную взглядом. — Тебе их подарил Чонгук, ведь так? — Не твое дело! Не трогай мои вещи, — я все еще пыталась быть спокойной. Все же больной тут я, и если я взбунтуюсь, тогда я не смогу выйти совсем. Нанхи с улыбкой кладет букет обратно. — А ты не думала, что твоим вещам будет хорошо в моих руках? — Знаешь что, пошла ты нахер. Не тебе лезть в мою жизнь. *** — Доктор Ким, я больше не хочу, чтобы Нанхи дежурила ночью. — Как это понимать, Джо? — То есть, я не хочу, чтобы она приходила ко мне в палату. Она ведь просто дежурная медсестра, разве ей можно? Это нормально? — Доктор кивнул, и устало потер свои глаза. — Хорошо, я поговорю с ней, хотя это не я решаю. — Вы выглядите устало. — Я же говорил тебе о своем новом сложном пациенте. Он из меня все силы выжал. К нему никак не подступиться и мне порой кажется, что это он раскрывает меня. Все должно быть наоборот, но что-то это я разболтался. Просто этот Ким признался, что тоже хотел быть психиатром. — Его фамилия Ким? — Так все, я и так много сказал. Ты не должна забивать себе голову. И кстати ты должна что-то сказать родителям. — Не хочу их видеть. Я лучше поговорю с вами, но не с ними. — Но Джо, ты не можешь вечно хранить свои детские обиды. Родители не виноваты в том, что они не могут быть идеальными родителями. Это не так легко. — Я знаю, но я устала вечно подстраиваться под них. Я им уже не ребенок. — Как знаешь. Я буду скучать по нашему общению. — Я тоже, доктор Ким. — Сегодня вечером Чонгук тебя заберет, ты готова? — я кивнула. — Прощайте. — До встречи, — акцентируя на «встречи», так будто я вернусь сюда. *** Собрав свои скромные пожитки, я сидела на кровати в ожидании. Я знаю, что это было глупо, но я не могла дождаться, когда покину приевшиеся стены. Я считала блики заходящего солнца на стене, и когда скрипнула дверь, я радостно обернулась. И тут же замерла. Неся поднос, с какими-то инструментами перед собой, Нанхи вошла в комнату. У меня не было просто слов. — Здравствуй, Джо. Я узнала, что ты скоро уезжаешь, и захотелось попрощаться, — она нервно улыбнулась и поставила поднос на тумбу. Я охренела, когда увидела миску с водой, губку и бритву. — Нанхи… что ты делаешь? Ты не должна быть тут, — я боялась пошевелиться. — Но я тут, так что, Джо, сиди смирно, и тогда я не пораню тебя. Медсестра, полностью поехавшая крышей, села передо мной на колени и завернула мне штанину пижамы, потом она намочила губку в воде и стала натирать мне ногу. Я почувствовала ледяную воду и тут же покрылась гусиной кожей. Позже она взяла бритву и стала брить мне ноги, и все это с каким-то одухотворенным лицом, будто она совершает обряд. — Ты знаешь, что я люблю Чонгука? — вдруг просто спросила она. — Любишь? — выдыхаю, потому что она, то надавливает бритвой, то водит слегка-слегка, почти до дрожи. — Да, я влюбилась, как только увидела его. Я подумала, может это легкий интерес, но это не прошло. И каково же мне было, узнав, что он приходит к тебе, — она надавливает сильнее, и я даже чувствую, как с меня срезали микроскопический кусок кожи. Меня начинает накрывать паника. — К тебе, такой жалкой и ничего не стоящей, — она беспорядочно бреет мне ноги, ледяные капельки воды капают на пол. Это напоминает мне подвал. Те же методичные движения, спокойствие, тягучесть этой жизни и боль, которая приходит слишком поздно, но приносит с собой слишком много. По тому, как она пытается потихоньку срезать с меня кожу, все это лишь те воспоминания, от которых я едва оправилась. На мне снова пытаются оставить шрамы. Нанхи споласкивает бритву в воде и снова приступает к своей работе. — И каждый раз я жду его, а ему плевать. Я подумала, может он из жалости с тобой. Но нет, он так преданно смотрит на тебя, — Нанхи вдруг начинает плакать, и по ее щекам пролегают черные дорожки, — Почему так… — от того, что она плачет, она не прекращает делать это со мной, — больно… ты не лучше меня, он мог бы хотя бы раз взглянуть на меня так, как на тебя…господи, как я тебя ненавижу… — из-за эмоций она надавливает сильнее, я боюсь издать звук, поэтому наблюдаю, как бритва оставляет в воде красно-мутные разводы. Я боюсь смотреть на свою ногу, но все же смотрю. Девушка небрежно вытирает губкой «побритую» ногу, и заворачивает мне вторую штанину. — Ты должна прекратить. — Заткнись, ясно? Иначе я убью тебя. — Ты и так убиваешь меня, — она зло усмехается и приступает ко второй ноге. Я с сожалением думаю обо всех тех вещах, которые я никогда не смогу надеть, потому что они не смогут прикрыть все шрамы. — Какого черта, здесь твориться? — я слышу полный гнева голос и вижу Чонгука. То, что случается потом, заставляет мою душу сжаться. От жалости. Нанхи с испугом и восторгом смотрит на Чонгука, она ползет на коленях к нему, при этом стараясь выпилить себе руку. Она давит бритвой на запястье с маниакальным волнением, при этом, не отрывая глаз от своего божества. — Вы пришли… пришли сюда. Видите, видите, что она натворила? Я хотела побрить ей ноги, а она набросилась на меня и попыталась убить. Она ведь сумасшедшая. — Нанхи вскрикивает, смотрит на свое окровавленное запястье и роняет бритву. Чонгук смотрит на нее с присущим ему холоднокровием. На его лице ничто не дрогнуло, когда она упала перед ним, захлебываясь в рыданиях, задыхаясь одна в своей любви. — Пошла вон. Проваливай! — девушка хватается за его штанину, но Чонгук дергает ногой и отпихивает, как собаку, несчастную девушку. Она скулит, будто её полоснули ножом. Она стонет о любви к нему, но видя полное равнодушие, она как-то сразу сдувается. Чонгук подходит ко мне, осматривает ногу, обнимает меня. Я сразу становлюсь окутанной безопасностью. — Мы ничего никому не скажем, слышишь? Мы просто уйдем, — эти слова выводят меня из ступора. Я киваю, Чонгук обувает меня в кеды, берет мою сумку и направляется к двери. На трясущихся ногах я поднимаюсь и иду вслед за ним. Нанхи тихо лежит на полу, я останавливаюсь рядом с ней, потом поднимаю бритву и ухожу. Чонгук идет быстро, он крепко держит меня, стараюсь поспевать за ним. Как только мы выходим на порог, я, ошалевши, хватаю ртом воздух и сразу вижу много лиц. *** — Я хотел отвезти тебя в загородный дом, помнишь его? Но сейчас, — он внимательно смотрит на дорогу и нервно сжимает руль, — сейчас давай мы поедем в квартиру? — я согласно киваю. На самом деле это не так важно, но его это заботит. Мы доезжаем довольно быстро. Теперь могу предположить, что Чонгук мог часто наведываться ко мне, а потом возвращаться сюда, принимать ванну, переодеваться и жить нормально. Чонгук замирает, когда мы оказываемся в квартире вдвоем. Он сразу становиться каким-то потерянным, он упирает взгляд в пустоту и трет ладонями лицо. Потом кладет руки мне на плечи и прижимает к себе. Он сжимает с силой, сдавливает меня, но я терплю и ладошками глажу его спину. Вряд ли стоит говорить: «все будет хорошо», уже никогда не будет. Его руки несколько раз настойчиво проводят по моим бокам, он прижимается лбом к моему виску. В этот момент я буквально ощущала его привязанность к себе и спрашивала к себе, как так произошло. Я знаю, что люди обычно привязываются к тем, в кого вкладывают деньги, но нет так сильно же, не настолько, чтобы я могла понять, что на меня навалилась ответственность. Потом он, как ни в чем не бывало, отстраняется и велит мне топать принять душ. Я с радостью иду, прижимая к себе огромное полотенце, я иду быстро, пряча в руках еще кое-что, и когда Чонгук окликает меня, я застываю, как пойманный воришка. — Если что-то понадобиться позови меня, — киваю, опускаю глаза, — и может, ты хочешь поесть чего-нибудь особенного? — Да все равно, я буду все, — бормочу я и закрываюсь в ванной. Я долго отмокаю, наслаждаюсь теплой водой, мою голову лаймовым шампунем, потом намыливаюсь мужским гелем, провожу руками по всему телу. Бросаю взгляд на вещицу, что так стыдливо прятала. На бритву, которой Нанхи попыталась мне содрать кожу. Я беру её, смываю кровь и начинаю аккуратно сбривать лишние волоски с тела. Я не знаю, сколько это заняло времени, но, кажется, что целую вечность. Я спросила, для чего я это делаю и пришлось ответить честно. Что я как обычная человеческая самка готовлю себя к первой брачной ночи, пусть утрировано, но примерно так. Потом я взяла гель после бриться и обмазала себе сначала гладкие ноги, они стали подозрительно пощипывать. Намучившись, на глаза навернулись слезы, я видела со стороны себя жалкой и смешной. — Джо, ты там не захлебнулась? Все нормально? — Да… да, все хорошо! — я быстро вытираюсь, накидываю халат и выхожу. Встречаюсь носом к носу с Чонгуком. Он усмехается, как он это умеет, поэтому начинаю паниковать, что он обо всем знает. Хотя о чем именно не ясно. О том, что я целый час предпринимала попытки превратить себя в женщину? — Ну, что? Что ты там приготовил? — я вдыхаю вкусный аромат чего-то аппетитного. Чонгук молчит, но вглядывается в мое слишком пристально. — Ты что делала «это»? — он вскидывает бровь, а мои глаза непонимающе хлопают. Что именно «это»? А вдруг он знает, что я брилась, а потом еще мазалась его гелем после бриться? Это возможно? Чонгук наклоняется ближе, от него исходит аромат гренок и кофе, — ты мастурбировала? — Что?! Ты что? Конечно, нет! Просто я так скучала по нормальному душу, — накидываюсь на него и направляюсь в комнату. — Да, ладно тебе, можешь не оправдываться. Я пойму, просто зачем это делать, когда я рядом! — я захлопываю перед его носом дверь. Запрятываю бритву подальше, переодеваюсь и выхожу. Я набрасываюсь на все, что приготовил Чонгук. Мысли непроизвольно наводят на семью, что я когда-то готовила и прочее. После наевшись непривычно много, меня подташнивает. — Я уберу, — тут же начинаю наводить порядок. В этот момент Чонгуку звонят и он отходит. — Доктор Ким, здравствуйте… *** Когда ты падаешь на холодные простыни разгоряченным телом, а сверху тебя придавливают и не дают вдохнуть, то мелькает мысль, что поздно или рано. Поздно или рано. Это либо слишком рано, либо поздно происходит. Но все приводит к этому, и как хорошо, когда это взаимно и это… взаимно. Возможно, мы не знаем свои возможности в плане понимания другого человека. Мы слишком отвлечены и глупы когда это важно. Мы такие дураки. Я сжимаю сильные руки, притягиваю ближе к себе здоровое и сильное тело, целую, обволакиваю себя им, тону полностью, закрываю глаза и позволяю себе отдаться этому. Я отвечаю на поцелуй, позволяю его языку вторгнуться в мой рот, забираюсь ладонью под его кофту, с маниакальным удовольствием провожу по оголенной коже. Чонгук отстраняется, но я тоже поддаюсь вперед, продолжаю целовать сжатые губы. — Джо, подожди, — он прикрывает глаза, тяжело дышит. — Ты меня не хочешь? — он мотает головой и прижимается губами к моей шее, — тогда в чем дело? Чон приподнимается, садится и смотрит как-то совсем растеряно. — Я не слишком хороша для тебя, да? — усмехаюсь я, приподнимаясь на локтях. — Сойду с ума, — тихо говорит он, — И не смогу себя контролировать. Понимаешь? Стоит тебе подпустить меня ближе, и от тебя твоего ничего не останется. Я сажусь и смотрю на него, совершенно пораженная. Он серьезно? Он беспокоиться о том, что будет слишком груб со мной? Что он не сможет быть со мной нежным, каким он старается быть. Он беспокоиться о том, что я не справлюсь с этим, поэтому сдерживает себя. Чонгук оказался не то чтобы привязанным, он оказался еще и самоотверженным. Это новое открытие заставило мои внутренности перевернуться и перекрыть доступ к кислороду. — Что ты теперь молчишь? — не отвечая, я целую раскрасневшиеся губы, потом скулы, лоб. — Тебе не идёт быть таким хорошим, Чон Чонгук. Я хочу, чтобы ты не отказывался от меня, потому что я нуждаюсь в тебе. И это стало отправной точкой, чтобы он перестал держаться. Он тут же взял главенство в позициях. Я остро чувствовала его теперь, когда он был порывист и несдержан. Чонгук целовал мокро, пошло, приказывая расслабиться, но когда он стал избавлять меня от одежды, я запаниковала. Он резко дергал одежду, заставляя меня тут же краснеть. — И что это такое, — почти раздраженно спрашивает Чон, прикусывая плечо. Он убирает мои руки и смотрит на меня. На его лице нет отвращения. Это успокаивает меня, и я расслабляюсь, запускаю пальцы в его волосы и судорожно выдыхаю. Он ласкает так искусно, мое искалеченное тело, что я начинаю верить полностью в то, что меня еще можно хотеть. Чонгук ласкает языком грудь, всасывает ее, и это так сильно будоражит меня, что я не знаю, за что хвататься и стону. Пугаюсь этого стона, но Гук тут же выбивает из меня другой, поглаживая бедро. Он дотрагивается до каждого шрама, и после его губ или рук, они становятся не такими уродливыми. Чонгук целует живот и подносит к моим губам свой палец. Я обхватываю его губами, скольжу по нему языком и всасываю. Не понимая, что я творю, я просто поддаюсь инстинкту и раздвигаю ноги шире. Чонгук мягко вставляет в меня мокрый палец, другой рукой, поглаживая бедро, и смотрит на мою реакцию. Я не могу не смотреть в его глаза, я пугаюсь, что сейчас из подсознания выплывет что-то ужасное и тогда, даже, если я не покажу, он это увидит. И после больше не прикоснётся ко мне. Осмыслила я это уже позже, но я, как только почувствовала его хоть как-то в себе, тело отреагировало тем, что ему показалось мало. Это напугало меня еще больше, я закрыла глаза и простонала. Его прикосновения возбуждали какой-то комок нервов, так, что я могла только извиваться, не смея просить о большем. Чонгук пододвигается ближе ко мне, он точно слышит мое безумное сердцебиение, его горячий язык оставляет мокрую дорожку на моей щеке. Его эрегированный орган выпирает сквозь брюки. — Чонгук, — я всхлипываю его имя, когда он набирает темп. Я понимаю, что его пальцев мне мало. Будто в голове звенят колокольчики, только отзвук отдается где-то внутри меня и сжимает чужие пальцы сильнее. Я понимаю, что имеют в виду те, кто говорит про узел внизу живота. Только это не узел, это нечто внутри меня и оно сейчас сильнее меня. Я нахожу в себе смелость и проскальзываю потной ладошкой в брюки, сжимаю член Чонгука через боксеры, он рычит и вытаскивает из меня влажные пальцы. Без слов, он стягивает ненужное и входит в меня. Я вскрикиваю и прикусываю губу парня. Это происходит все быстро, Чон дышит тяжело, не двигается. Я ощущаю его в себе. И он во мне полностью. Понимая, что сейчас сойду с ума от накалившегося напряжения, поглаживаю Чонгука по влажной спине. Он толкается, стону, тогда он не останавливается. Он вдалбливает меня в кровать, стонет, заставляя меня забываться вовсе о том, что я существую. Я слышу звуки, что мы издаем и мне нисколько не стыдно. Чонгук владеет мной полностью, он с силой сжимает меня, кусает, оставляет следы и улыбается, когда видит моё лицо. Он немного меняет положение, приподнимается, закидывает мою ногу себе на плечо и входит глубже. Из глаз текут слезы, они катятся по вискам, смешиваются с капельками пота и впитываются в подушку. Меня накрывает первый в жизни оргазм. Я не сдерживаю и стонов. Я плачу, и отворачиваюсь, чтобы Чонгук не заметил. В этот самый момент я нахожусь на грани всего, я так уязвима, но в то же время я ощущаю жизнь. Я не знала, что можно быть поглощенной кем-то настолько сильно, что возжелав так безумно, можно забыть обо всем. Я прошу о большем, хотя чувствую, что скоро снова меня накроет и после я уже вряд ли смогу двинуться. Чонгук кончает, делает еще пару толчков и выходит. Внутри меня все еще пульсирует утоленное желание. Чонгук ложиться рядом, моё чувствительное тело впитывает его дыхание. Я чувствую легкое опустошение в себе и то, как саднят засосы. — Помнишь наш первый поцелуй? — отрывисто спросил Чонгук, кладя руку на меня, — Тогда в переулке? Я вспоминал о нем. Я сделал это спонтанно, ничего не зная. Я не думал, — он говорит устало, уже засыпая, — Теперь-то я знаю, это был самый правильный мой поступок за всю жизнь. Тогда каждый миг я умирал, и я жил, поэтому я возненавидел тебя. И я ни о чем не жалею. — Это твоё признание? — спрашиваю, и будь мое сердце в силах, оно бы застучало быстрее. Чонгук уснул. Я долго рассматривала черты лица, их чистоту и красоту, просила у кого-то там сверху, чтобы это была реальность, в которой я существую, а не мое измученное воображение. Пусть Чонгук будет в той реальности, где он может сжечь меня своей страстью, а я почувствовать боль своим телом. Пусть я буду в той реальности, где все по-настоящему, где я могу быть собой и не прикрываться чем-то, что меня оправдает. — Я тоже люблю тебя, — шепчу частичке себя, отражению всего лучшего, что есть во мне, самому близкому человеку, что спит рядом. «Я научилась любить тебя. Он научил меня».