Cut My Life Into Pieces

На следующий день, когда Фрэнк отошел от лекарств, и его голова прояснилась, его перевезли в психиатрическое отделение, где терапевт с добрым лицом спрашивал его о том, что он чувствовал той ночью на крыше автобуса, и как он чувствует себя по этому поводу сейчас. Сначала Фрэнк не знает, как объяснить то, что он чувствует, потому что все это слишком трудно описать, а у него нет сил, чтобы пытаться. Также многое из того, что случилось той ночью, он просто не помнит, его воспоминания утонули в таблетках и алкоголе. Но он помнит страх. Когда он, замерзший и дрожащий, был в полушаге от смерти и наблюдал за тем, как надвигается черная туча, чтобы утащить его во тьму, где он будет одиноким ничем и никем навсегда. Он никогда не был так напуган. Затухая, он отчаянно пытался держаться за что-то – за своих друзей, за биение своего сердца – но все это ускользало от него, и он не мог вынести этого, не мог прекратить падать, дрожать, кровоточить, умирать! Он не хотел идти во тьму, он хотел остаться. Он помнит, как молил Джерарда спасти его и не дать ему уйти. «Пожалуйста, не дай мне умереть..!» Затем руки Джерарда схватили его, но темнота поглотила его полностью, и все исчезло. Когда он проснулся в больнице, он все еще думал, что умирает, и это было даже хуже, чем на крыше автобуса. В его горле была пластиковая трубка, которая не давала ему говорить. Его руки онемели, но при этом горели огнем. Он ничего не слышал из-за постоянного звона в ушах, он чувствовал себя больным, пустым и до сих пор чертовски напуганным. Доктор вытащил трубку из его рта, заставив его прокашляться. Он попытался объяснить, что происходит, но Фрэнк не мог поверить, что он НЕ мертв после того, что он натворил. Он чувствовал, что не заслуживает жизни. Прошли часы, прежде чем он оправился от шока, ощутил давящую тяжесть в груди и услышал вернувшиеся крики в своей голове. Он хотел разрыдаться, потому что чувствовал себя так ужасно и беспомощно, но он не мог, он просто дрожал от боли. Интенсивная забота врачей помогла спасти его жизнь, но в их обязанности не входило исправление его рассудка. Поэтому, после того, как они проверили его кровь и «успокоили» его валиумом, они привели психиатра, чтобы оценить его душевное состояние. После ряда наводящих вопросов, он поставил диагноз: Фрэнк страдал от хронической депрессии и сильной тревоги, повлекшей за собой эпизоды самоповреждения, панические атаки и попытку самоубийства. В качестве лечения был предложен переход в психиатрическое отделение для наблюдения и приема лекарств. Слишком расстроенный, чтобы спорить, и при этом немного обрадовавшийся тому, что кто-то некоторое время будет принимать решения за него, Фрэнк уткнулся своим лицом в подушку и отказался отвечать на все последующие вопросы, сдерживая слезы от нахлынувшего чувства одиночества. Где его родители и друзья? Ни один из докторов не понимал, что он чувствовал, и психиатр проигнорировал, когда он сказал, что не пытался покончить с собой. Он просто хотел ненадолго остановить боль и крики в своей голове. Он понимал, что смерть кажется самым простым вариантом, когда ты хочешь ничего не чувствовать, но, приблизившись к ней на крыше автобуса, Фрэнк осознал, насколько он ошибался. Смерть – это не вариант, это просто завершение, конец всему «плохому и хорошему», которые уже нельзя будет вернуть. В ней еще больше боли и наказания, ты теряешь жизнь и нихрена уже не получаешь. С тоской по дому и желанием увидеть знакомые лица Фрэнк умолял докторов позволить ему встретиться с Джерардом, но вид поврежденной руки друга заставил его почувствовать себя еще хуже, и он не смог бы вынести встречи с остальными друзьями в тот день.

* * *

Сейчас, когда все, что остается в списке его дел на день, - это думать и спать, Фрэнк смотрит скучные телепередачи, щелкает по руке резинкой и сгрызает ногти до крови, таращась в пространство перед собой, пока мимо него проносятся доктора и другие пациенты с ментальными заболеваниями. Он хочет продолжать жить, чтобы увидеть в итоге конец всей этой боли, но он не знает, как. Пятьдесят стежек тянутся и зудят под его бинтами, напоминая ему о том, что он сделал, и он до сих пор борется с желанием заплакать, мечтая снова стать ребенком, невинным и не клейменным временем и болью. После обеда мама Фрэнка прилетает из Джерси и спрашивает у докторов, может ли она забрать его домой. Когда она появляется в дверном проеме, Фрэнку становится страшно от мысли, что она злится на него за то, что он практически покончил с жизнью. Но, не смотря на то, что она шокирована, она не показывает ему ничего, кроме любви и нежности, а он настолько потрясен этим, что, наконец, начинает плакать. И это не просто несколько маленьких слезинок, на этот раз это огромные, искренние, выворачивающие наизнанку слезы из-за того, как дерьмово он чувствовал себя все это время. Он плачет, потому что его разум уже не может вынести этого, не может больше удерживать всю эту боль, и вместо того, чтобы убить его, рассудок позволил отпустить ее. То, через что он прошел в прошлые несколько недель, было ужасно, но он выжил, и его все еще любят, не смотря на те ужасные вещи, что он сделал с собой, и это дает ему больше облегчения, чем когда-либо давали порезы. Он плачет очень долго, выплескивая наружу месяцы одиночества и боли, а его мама сидит с ним на кровати и обнимает его, поглаживая волосы и нежно укачивая его, как ребенка. Он плачет до тех пор, пока практически не начинает давиться слезами. Крики внутри него растворяются в этом наводнении. Постепенно, очень-очень медленно он начинает чувствовать, что однажды он снова будет в порядке, даже если это будет тяжело. Он, наконец-то, вновь может дышать и плакать, и это доказывает, что он не поломан! Он всего лишь ранен, а раны рано или поздно заживают. Шрамы исчезают. Верно? Боясь будущего, Фрэнк цепляется за настоящее и руки своей мамы и медленно ускользает от изнеможения в царство целебного сна.

* * *

На следующее утро к Фрэнку приходит Джерард и приносит с собой его любимую газировку, а Боб, Рэй, Майки и Брайан по одному прокрадываются к нему чуть позже. Каждый из них извиняется за то, что не помог Фрэнку, а тот пожимает плечами и, чтобы не оставлять больше никаких секретов, пытается объяснить своим друзьям, что именно с ним происходило, говоря честно о его тревоге, стрессе, страхе и изоляции. Это самое сложное из того, что он когда-либо говорил, но он все равно заставляет себя это делать, и, к его удивлению, каждый из его друзей имеет свои взгляды на эти вещи и свои истории о собственных тревогах, страхах и методов саморазрушения, что в целом создает картину жизненного опыта, очень похожего на его опыт. Джерард тихо вспоминает о взлетах и падениях со своими собственными проблемами, депрессией и зависимостью и говорит Фрэнку, что он знает, каково это – быть потерянным в вечном кошмаре, чувствовать себя оторванным от всего мира и быть настолько задолбанным этими переживаниями, что, кажется, будто никто другой уже не поймет тебя. Но ты никогда не узнаешь этого, пока не откроешься перед теми, кому ты доверяешь, и не позволишь им тебе помочь. - Меня вытащили из этой бесконечной спирали в свое время, Фрэнки, - говорит он с грустной улыбкой. – Ты тоже сможешь справиться, я уверен... Ты уже смог.

* * *

Через неделю все возвращаются домой в Нью-Джерси, чтобы отдохнуть с семьями и вернуться к нормальной жизни без тура. Погода холодная, но солнечная, и Фрэнк с Джерардом начинают свой новый ежедневный ритуал прогулок по местному парку, попивая кофе и болтая ни о чем. - Ну, я вроде начал писать песни снова, - признается однажды Фрэнк, когда они сидят на старом деревянном столе для пикника под деревом. – Это помогает... Вещи, которые приходят ко мне, когда мне хреново, знаешь... Помогает мне вытащить все на бумагу… - он на мгновение замолкает и улыбается. – Это что-то вроде скрима и панка. Мне нравится, что в итоге получается. - Приятель, это круто, - ухмыляется Джерард, поставив свой кофе на стол. – Ты хочешь записать это или просто будешь писать дальше? - Может, сделаю несколько записей, да. Это будет какое-нибудь хардкорное дерьмо, не для MCR. Для меня. Я набросал несколько идей этой ночью. Как думаешь, «Leathermouth» – хорошее название для группы? - Хаха, да, ты, мелкий извращенец. Оба парня смеются с минуту, а когда останавливаются, Джерард шепотом говорит: - Чувак, я не слышал этот твой смех так долго. - Да, я почти забыл, как это, - вздыхает Фрэнк и, ложась спиной на деревянный стол, смотрит вверх на голубое небо. Джерард через мгновение ложится рядом и свешивает ноги со стола. - Ты не одинок в этом, приятель, - тихо говорит он, - Но если тебе нужно пространство ненадолго, мы дадим тебе его, все, что тебе потребуется, мы сделаем. Типа, если ты захочешь поговорить, излить душу, или, если тебе необходимо будет отвлечься от деструктивных порывов, застрявших в твоей голове, я всегда дома или на другом конце телефона, в любое время. - Спасибо, чувак. Я ценю это. - Что бы ни произошло… Я надеюсь, что ты придешь к одному из нас, или к еще какому-нибудь другу, или к своей маме, или, не знаю, позвонишь в службу поддержки, даже если тебе будет настолько хреново, что захочется снова себе навредить. Я бы не пережил твою потерю, Фрэнки, ни один из нас не пережил бы. Но даже если никто на земле не был достаточно умен, чтобы позаботиться о тебе, ты все еще был слишком удивительным человеком для того, чтобы так просто закончить все это. Каждый имеет право найти какое-то душевное спокойствие в этой дерьмовой жизни. Каждый, включая тебя. Фрэнк медленно кивает и ничего не говорит, просто смотрит вверх на колышущиеся листья деревьев. - Я попытаюсь, - наконец, шепчет он. – Правда, Джи. То есть, иногда я думаю, может, я достаточно силен, чтобы окончательно прекратить это, но потом… Я не знаю. Знаю только то, что это плохой способ справляться. Я не дурак. Но я просто не уверен, что смогу побороть эту ломку сейчас, понимаешь? Мне нужно… что-то. - Знаю, - говорит Джерард. – Думаю, у тебя получится. - Ну, как я уже сказал, я попытаюсь. Написание песен сильно помогает, это как мое личное анти-дерьмовое лечение. Кажется, прозак, который они мне дали, тоже, наконец, начал действовать. - Это прекрасно. Майки через многое прошел с помощью лечения и таблеток. - Я просто хочу вернуть свою жизнь обратно, Джи. Хочу снова играть на гитаре и наслаждаться этим. Думаю, я хочу чувствовать, что стою чего-то, что я не просто большая катастрофа. - Если ты катастрофа, чувак, тогда ты самая огромная и прекрасная катастрофа, с которой я люблю зависать, – Джерард улыбается, тыкая Фрэнка в бок локтем. Фрэнк недолго смеется, но затем его взгляд снова становится грустным. - Как бы я хотел не оставлять тур. Знаю, я должен, чтобы очистить голову и собраться, но я буду скучать по этому. - Эм, тур отменили до тех пор, пока моя рука не придет в норму, - Джерард пожимает плечами, достает две сигареты из пачки в кармане и, поджигая обе, дает одну Фрэнку. – И мы можем перенести все пропущенные даты на следующий год. Фанаты поймут. - Думаю, да, - соглашается Фрэнк, пуская кольца дыма в небо. - Иногда жизнь становится жестче, чем мы можем себе представить, - бормочет Джерард, наблюдая за стаей птиц, летящей высоко над ними. - Но мы пытаемся смириться с этим. Временами ничего не получается, но в итоге мы возвращаемся к старту и нарабатываем упущенное время. - Ммм. - Мы все-таки молоды, приятель, ты практически еще ребенок! У нас так много времени. Фрэнк благодарно кивает и закрывает глаза, вдыхая табак и успокаивающий прохладный воздух. - Ты прав. Спасибо, Джи. - Обращайся. Я могу быть чертовски мудрым, если захочу. Фрэнк хихикает и встает, Джерард тепло смотрит на него. Солнце начинает садиться. - С тобой все будет хорошо, Фрэнки. - Скрестим пальцы на удачу, да? Посмотрим… Хочешь пиццу? - Ты угощаешь.