О, Боже, почему они покинули меня? Ты предупреждал меня, что они это сделают. Проклятие передается по крови: негласное и непонятое. Мы теряем свет и силу воли. Почерневшие глубины безмолвно манят. И мы продолжаем держаться против течения. "Ты оставлен бороться в одиночку с еще одной бурей..." Celldweller – Against The Tide
«Только что поступила информация о чрезвычайном происшествии…» Позволь мне поведать историю о моей семье. Нашу историю.… «Произошло крупное возгорание в одном из зданий влиятельной компании в Деловом центре Токио…» Она может понравиться не всем. Для кого-то скучная, для кого-то слишком тяжелая, а кто-то пройдет мимо, посчитав, что она не достойна их внимания… «По предварительным данным число погибших насчитывает около ста пятидесяти человек, раненных триста сорок пять…» Но, прошу, удели мне время в последний раз. Ведь ты через столько прошел вместе с моей семьей. Я верю в твои чувства, которые ты испытывал вместе с ними. Я верю, что ты не остался беспристрастным… «Спасатели и пожарные делают все возможное, чтобы предотвратить возгорание и дальнейшее увеличение количества жертв пожара…» Писать свою историю сложно. Рассказать ее так, чтобы слушатель проникся, — непосильный труд. Каковы же твои эмоции? Что ты ощущаешь?.. «Причины пожара пока неизвестны…» Я расскажу тебе конец нашей истории… «Как стало известно, глава компании, Хакуя Микаэла, все еще находится в горящем здании.» Историю, которую мы выбрали себе сами. Поэтому не останься к ней равнодушен, я верю в твои чувства…***
Ни одно будущее не подлежит предсказанию. В скором времени люди вынуждены принять то, что с ними случилось, что им дала судьба. В свои девятнадцать лет Мичиру был вынужден перенять дело своих родителей, которое каким-то образом не пожрал огонь, уничтоживший почти все. Он охватил собой то, что с таким трудом было возведено не одним человеком и поколением. Все рухнуло практически на глазах, обратилось в прах, из которого теперь приходится, как из глины, лепить все заново. Больничные стены стали почти родными, как второй дом, в котором он совсем не ощущал себя гостем. И тишина — звенящая, нарушаемая лишь шелестом больничного халата — давно стала частью обыденности. И человек, находящийся здесь, ждет его. Мичиру бы хотелось открыть больничную палату и, увидев надежно хранящуюся в памяти привычную улыбку отца, подбежать и обнять его, как никогда до этого еще не обнимал. Крохотные частицы убитой временем веры, обглоданной коррозией, все еще теплится в нем. Однако в реальности одной верой человека не пробудишь, даже если это единственное, что осталось. И когда, зайдя в палату, он видит все еще спящего Микаэлу, внутри вновь с глухим треском разрывается еще одна нить раненой надежды. Он проходит, смотрит в пол с самой несчастной улыбкой, ругает себя за то, что был так глупо преисполнен пустой верой в лучшее. В том пожаре сгорела не одна жизнь. И крики охваченных огнем тел наверняка снятся сейчас ему. Вдруг ему кажется, что он все еще находится под теми обломками, ни в силах самостоятельно выбраться; обреченный он медленно умирает, вдыхая едкий дым, своим жаром обжигающий легкие. Будто в круговороте вечных пыток он скитается в аду, воссозданном на последних событиях его жизни. — Каждый спасал сам себя. Каждый горел сам по себе. И никто не стремился тебе помочь, — Мичиру так думал, и он озвучивал эти мысли ничего не слышащему отцу. Его тело осталось практически не затронуто огнем. И все, что его убивало — это дым. Лишь только на некоторых участках лица и руках виднелись из-под бинтов омертвевшие участки кожи. Мичиру никогда не скупился на чувства, находясь именно с ним: брал руку отца в свою ладонь и прижимал к своей щеке; рассказывал, как обстоят дела, как поживает сам и что делает для того, чтобы стараться удержать семейное дело на плаву. Рассказывает и о Юи, о никогда больше не сумевшем прийти в себя Кагами. Наверняка это самое первое, что спросил бы Мика, если бы пришел в себя. — Прости, вчера я не приходил к нему. Но, на самом деле, он во всем раскаивается, — замолчав, Мичиру почувствовал укол совести. — Я… Мне так стыдно, что в последнее время я отталкивал папу от себя. Я только и делаю, что жалуюсь на все, а сам причиняю своим близким боль. Не выдержав, он опускает лицо вниз, пряча его, и крепко цепляется в одело, горько рыдая. — Мне жаль… мне больно. Вернись, прошу тебя… Ты ведь обещал, что не оставишь меня…***
Будучи разделенные враждой и испытывающие друг к другу неприязнь, обе семьи находились по разные стороны баррикад. Вечное соперничество, вечная вражда, никаких мыслей о примирении. Объединение абсолютно не допустимо. Невинные дети, не знающие, что такое межсемейные войны, встретились и оставили это мгновение в своей памяти. Один помог справиться с тяжелой болью другому. Другой остался в долгу. Не потому, что так правильно, а потому, что он сам решил так для себя. Он хотел отплатить той же теплотой, которую подарил ему тогда ребенок, повстречавшийся ему когда-то давно. Со временем менялись они и их представление о мире; взгляды стали яснее, в сердцах отведено место для скорби и своих собственных идеалов. Они уже понимали, что значит вражда между семьями, и знали ради чего им наказали существовать. И внезапное решение о создании союза перевернуло их жизни. Это то, с чего начался надлом на их путях, образовав огромное количество разветвлений.***
Прошло два года со дня пожара, унесшего жизни около трехста человек. Даже так все можно было наладить, тем не менее это оставалось не единственной проблемой для молодого наследника. Оказавшийся в коме Микаэла стал причиной нервных срывов Юичиро, который после этого начал снова пить, намереваясь отвлечься от нависших проблем и потерь. Он отдалился сначала от компании, затем и от сына. И власть над ним потерял даже Глен, который не оставлял надежду вернуть своего бывшего воспитанника к нормальной жизни. — Мы ведь еще можем все вернуть. Все, что нам нужно, это постараться удержать дело, вот и все! — Ты только и думаешь, что о компании. А о нем ты не подумал?! Ведешь себя как эгоист! Даже у Мичиру не получалось привести в чувства отца, но попыток все исправить он не оставлял. — Мы ничего не можем сделать для папы! Прошу, остановись и вернись ко мне. Я… я не уверен, что смогу справиться с этим сам. Ты мне нужен! Ты ведь всегда был рядом, так почему же сейчас ты ведешь себя так, словно я тебе не родной? — это было настоящее отчаяние, которое Мичиру пытался донести до Юи, но сколько бы он не просил его, все заканчивалось одним и тем же. Только не в этот раз… Оставив сильную пощечину на лице Мичиру, Юи забрал с собой бутылку с алкоголем и ушел из дома. После этого не появляясь в опустевшем особняке несколько дней. Хакуя готов поспорить, что слышал, как в момент удара рассыпается его жизнь и жизнь его семьи. Кто ее рисует? Кто потом так же искусно ее разрушает? Кажется, так зовется баланс — череда хорошего сменяется чередой трагедий и потерь. Как бы то ни было, кто-то играл не по правилам, нарушая их - цепочка плохих событий стала слишком длинной. И все, о чем Мичиру мог думать в тот момент, сидя на полу в гостиной и уставившись пустым взглядом на бутылки, это то, как восстановить этот баланс. Даже когда Мичиру пришлось взять все под свой контроль, он не оставлял попыток вернуть Юи, который продолжал упиваться горем и алкоголем. Как-то, заведя об этом разговор с Гленом, мужчина обмолвился, что отчасти мог бы понять Юичиро. Единственный оставшийся человек, которому Хакуя мог доверять как себе, остался Ичиносе, которого он так же сделал своей правой рукой. Даже если было много высказываний против того, чтобы еще несовершеннолетний ребенок взял на себя ответственность управлять компанией, нашлись и те многие, кто поддержал его: старые знакомые его родителей и семьи, которые с самого начала служили им, когда еще не существовало «Хакуя».***
Любовь и привязанность, скрываемая за неприязнью и ненавистью. Только им одним понятно, почему они вели себя так по отношению друг к другу. Как игра, забава, правила которой придуманы ими и никому более недоступны. Они выстраивали отношения не из любви, чей фундамент мог бы пошатнуться в любой момент. Примешивая разные чувства, создавалось прочное сооружение, и с каждым прожитым днем, работая вместе, их привязанность друг к другу росла все сильнее. Самая прочная и нерушимая. Мои родители через все проходили вместе. Многое произошло, многое только больше укрепляло их связь. И частые признания только больше приедаются, со временем и вовсе теряя свою ценность. А они, игнорируя речи о любви, показывали ее друг другу — так красноречивей всего, так чувства возносятся выше слов. «Я им завидую», — хотел бы я сказать. Но мне ли не знать, насколько такие отношения опасны.***
— Вчера ты оставил дневник у меня на тумбочке. Я дочитал его, — вместо приветствия сказал Юичиро. Вот уже полтора года он находится в больнице, прикованный к кровати после нервного срыва. С тех пор Мичиру не видел своего отца на ногах. Подолгу оставаясь наедине с собой, Юи понял сколько ошибок в итоге совершил, а после каждый день раскаивался. Он никогда не жалел себя, потому что считал свою участь заслуженной. Жалел лишь о том, что во время пожара не был с ним рядом. Юи говорил, что смог бы вытащить его раньше, чем прошло бы десять минут, даже если бы дым или огонь стали для него угрозой. — Вот как. Я думал, что мы сделаем это вместе. Мичиру смотрел на своего отца и видел перед собой вполне здорового человека. Но ради всего святого! Он хочет отрицать очевидные факты, хочет подойти к Юи, как когда-то еще в детстве улыбнуться ему и сказать о том, что они могут пойти домой, что все позади и они могут жить, как прежде. Потому что все еще можно изменить, все может наладиться. — Прости. Я хотел побыть с ним наедине. Хакуя всего лишь хочет, чтобы последние годы были только его кошмаром. Просто пусть его разбудят. — Ты ведь часто навещаешь его? — Юичиро впервые улыбается, и это больше всего причиняет боль, которая возвращала Мичиру в прошлое. — Да, как раз от него… Хотелось бы мне сказать, что он передает тебе привет. — Ты правда веришь, что он вернется? Мичиру, такие случаи… — Я ни на секунду не позволял себе думать иначе. Я перебрал немалое количество информации, спрашивал у врачей. Не сразу, может, через много лет… Снова «может». Сколько надежды оно вселяет, но рано или поздно и оно перестанет что-либо значить. Преисполненный верой в лучшее Мичиру смотрит в глаза своего отца и впервые за все время видит в них поддержку. Осознание, что в любой момент этому человеку может стать хуже, сковывают его и заставляют снова дать слабину, чтобы показать накопившиеся за два годы эмоции. С такой болезнью еще никто не выживал. Сколько же безнадеги прогнивает в больничных стенах. — Пап… я верю, что и ты тоже… — рука Юи, которая постоянно ерошила волосы Мичиру еще когда его ребенок был маленьким, сейчас такая теплая и родная. И, вспоминая все те слова, что он успел наговорить ему, ссоры, которые они пережили, забываются, стираемые лишь единственным счастливым мгновением.***
История, рассказанная вкратце не затронет сердце слушателя, но пробудет чувства в тех, кто знаком с ней уже давно. Будто бы приятная ностальгия или же воспоминания, сопровождаемые глубоким отчаянием и сопереживанием. Нам приходилось терять многих. Папа говорил, что это похоже на проклятие, словно кто-то навечно обрек нас на страдания, отнимая у нас людей, к которым мы привязались. Но это просто жизнь, и никаких проклятий не существует. Всегда нужно что-то отдавать, кому-то нужно уходить и хранить в памяти дни, проведенные с ними. Вспоминая, не нужно горевать, потому что это прошлое должно вызывать улыбку и рождать в груди приятное теплое чувство. А плакать надо с улыбкой на лице, чтобы тяжесть не была настолько невыносимой.***
С того рокового дня Кагами больше никогда не разговаривал и не проявлял никаких чувств. Получив серьезную травму после падения, он навсегда остался инвалидом с апаллическим синдромом. Теперь все, что происходило вокруг него, никоим образом не могло побудить его поднять свои глаза и хоть как-то отреагировать. Мертвая душа с живым телом, облаченное несоизмеримыми страданиями прошлого. Настоящее было для него теперь не важно, а о будущем он так и не успел подумать. И легкое поглаживание по руке в его сердце больше никогда не разбудит прежнее тепло. В одночасье Мичиру потерял всех близких родственников. Обреченный на муки, он вынужден каждый день видеть их в болезненном виде: чувствовать вину, обиду, скучать за их улыбками и голосами, которых так не хватает сердцу. Ладонь мелькает перед безжизненным взглядом, но никакой реакции. И даже когда пальцы касаются щеки, тишина остается неизменной, нетронутой. Особняк опустел, но комнату Кагами окутала особая тишина: легкая. Она напоминала Мичиру моменты из далекого детства, когда они ложились с братом на пол и безмолвно проводили так время, уставившись в потолок. Не было в этом никакого смысла, но было приятно проводить время таким образом. — Я все равно не перестану верить, — тяжело выдохнув, Мичиру сжимает руку в кулак, опуская ее. — Ты всегда был сильным, и до самого конца таким оставался. И я не устану приходить к тебе снова и снова. От шагов по коридорам гуляет глухое эхо. Иногда встречающийся рабочий персонал вежливо приветствовал нового главу, а тот, словно встречал призраков, проходил мимо. Мичиру обводит взглядом кабинет и, найдя его пустым, пробирается в архив, где и встречает Глена. Он увлеченно что-то читал, отвлекать не хотелось, но желание поговорить, Хакуя сдержать не мог. Просто… сколько же всего он желал сказать. — Отдохни, пожалуйста, — вежливый голос, который всегда утешал, и сейчас расслабляет. И правда, хочется прилечь. — Все-таки мне правда его не хватает. Если бы я не был таким эгоистом и позволил ему… дал шанс, — внезапно начинает Хакуя, пройдя к креслу. — Даже сейчас ты говоришь эгоистичные вещи, не замечаешь? Поджимая губы, Мичиру опускает голову, смотря в пол, и закрывает глаза рукой. — Ах черт. Я совсем не меняюсь. И все-таки он был бы «жив». Рядом со мной. Глен усмехается: — Уверен, эти слова сделали бы его счастливым. — И совершенных ошибок не исправить. На них можно только смотреть, сожалея. — Не всякие ошибки неподвластны исправлению. Мичиру кивает, соглашаясь: — Но не в моем случае. Я собственными руками убил свое отражение, разбил «зеркало». Часто посещая кладбище, Мичиру первым делом оглядывал все вокруг. Он думал о том, сколько всего пришлось пережить людям, которые покоились в сырой земле, сколько ошибок они совершили при жизни, из-за чьих ошибок они оказались по ту сторону мира. Был ли у них какой-нибудь выбор? Выбор есть всегда. Дорога жизни — единственная, у которой не существует тупиков, только если это не означает конец пути — смерть. Жизнь всегда дает нам выбор, нужно только тщательно рассмотреть возникшие во тьме перепутья. — Скажи, ты больше не винишь себя за смерть Шиньи? Глен тяжело вздыхает, вспоминая недавний разговор. — Так просто от таких чувств не избавишься, это тебе не старую технику выбросить, между прочим. И почему тебя это так волнует? — Терзаться прошлым слишком мучительно. Зачем это делать? Я не хочу, чтобы это преследовало тебя вечно. Бóльшую часть жизни ты провел раскаиваясь за его смерть. Но, Глен, хватит. Это не видно внешне, но я знаю, как ты мучаешься, потому что мне это знакомо. Но лучше оглянись назад. Посмотри на то время, когда вы были вместе. Чем помнить его последние минуты, лучше вспомни, как он улыбался, и наверняка есть моменты, которые все еще спустя много лет свежи в твоей памяти. Я хочу, чтобы ты вспоминал только их. Хоть Мичиру и посвящал эти слова Глену, сам он, прислушиваясь к себе, думал о прошлом, о семье, о том, когда все еще было хорошо, когда все были вместе. Как если бы он говорил это себе. Пряча счастливую улыбку в плече мужчины, Мичиру обнял его. Глен оказался сбит с толку подобным проявлением чувств со стороны парня, который вот уже несколько лет не проявлял ни перед кем слабости и вел себя всегда отстранено и холодно. Он всегда тянулся к нему. Когда было плохо, он искал утешение в объятиях того, кто всегда находился рядом. И сейчас простое присутствие этого человека рядом, когда можно было почувствовать его тепло и руки на своих плечах, вселяло в него уверенность и предавало сил для того, чтобы можно было двигаться дальше. По какой-то причине сейчас Мичиру чувствовал, что причин для беспокойств нет, проблемы, буквально наступающие на пятки, растворились в воздухе, а душа наполнилась легкостью и счастьем от мысли, что не все еще потеряно. — Люди счастливы, если знают, что их родной человек, вспоминая о них, улыбается, а не плачет.***
Наша история, возможно, останется надолго в твоей памяти, а может, спустя какое-то время, она сотрется из нее. Ведь истории недолговечны. Они теряются, факты и последовательность событий постепенно смешиваются, образуя нечто новое и кажется, будто все так и было. Вскоре она теряет свой первозданный вид и превращается в иное. Я не знаю, забудешь ли ты ее, однако, надеюсь, что чувства, которые ты испытал на протяжении моего рассказа, ты не забудешь никогда. Позволь закончить рассказ о нашей истории. Позволь сказать спасибо за, что выслушал меня. Позволь недосказанному уйти за кулисы…