You're that Spider Guy

ㅤㅤ ㅤㅤ       Утро начиналось с удивительной легкостью на душе, а узнав, что папа сделал на завтрак вафли и не поджег дом, его настроение поднялось еще больше, и он, попивая свежесваренный кофе, вдруг бросил взгляд на его портфель.       Ну конечно. Джон Стилински перестал пить? Глупости.       Стайлз встал, чтобы поставить кружку в раковину, а затем уже с присущей для него скоростью вытащил из отцовского портфеля бутылку.       — Ох, ни фига ж себе, — прокомментировал он, когда прочел надпись «Хэнесси».       — Стайлз!       — А! А! — показал он указательный палец, подняв бутылку над головой, чтобы тот не смог до нее дотянуться. — Обойдешься.       — А ну!.. — предпринял попытку достать до нее, но неудачную: Стайлз попятился.       — Нам нужны трезвые капитаны полиции, — сказал он и отошел. — А я это себе оставлю.       — Ну конечно.       — Иди уже. У вас там грабители по городу летают. Кстати, как успехи?       — А-а, везде улики оставляет, его паутина абсолютно на всех местах преступлений. Не то, что бы я не хотел засадить его... но иди уже в школу!       — Ты первый!       — Черт возьми, Стайлз!       — Вот уйдешь, я спрячу бутылку и уйду!       Папа покрутил головой, сдерживая гнев, что выглядело довольно комично, а потом схватил портфель и удалился. Когда входная дверь захлопнулась, Стайлз полетел на второй этаж, осматривая все вокруг, пытаясь найти нужное место для тайника.       Вообще, в одно мгновение у него промелькнула мысль просто вылить это в ту же раковину на кухне, но, прикинув стоимость бутылки, ему расхотелось, тем более, что прятать — интереснее. Это станет секретом, его тайной (очередной), и он будет хранить ее с трепетом, осознавая, что знание принадлежит лишь ему и никому более.       Ему, должно быть, уже противопоказаны всякие стимуляторы, кофе и прочая возбуждающая разум и тело фигня, но он продолжает пить и глотать и то, и другое, дабы прикрыться ими, отвести от второго себя взгляд, ведь так люди решат, что это не что-то сверхчеловеческое в его теле и умениях, а просто обычный подросток, набухавшейся энергетиками.       В то время, когда Стайлз выходил из дома, подумывая, как бы быстро добраться до школы без помощи паутины, на него резко навалили воспоминания о его последнем катании на метро, что и вызвало тот неприятных поток ощущений, накрывших все тело. А дело все в его обонянии, слухе и зрении; дело в тех противных людях, которые — простите за такие подробности — умудряются пожевать жвачку и наклеить ее под сиденье, а ведь у самих уже языки желтые (желтый язык — признак проблем с кишечником, почками (о спасибо Лидии Мартин и ее конспектам)), которые пьют, жуют, разговаривают, да и вообще создают какие-либо звуки, поддерживающие звуки движения поезда. Все это давило и давит на его мозги, будто бешеный поток информации — необработанный — сваливается, смущая, не давая времени переварить происходящее, требуя каких-то действий. Но он ничего не может сделать — оцепенение. Слишком много всего, слишком много людей. Поэтому Стайлз и разлюбил метро. (Раньше же это было прекрасное средство передвижения.)       Первый урок — английская литература — прошел как обычно: учитель допрашивала учеников-выпускников о заданной книге, которую он прочел несколько дней назад, выражала свои мысли, а после и ожидала того же выражения от них.       Стайлз же сидел и неотрывно смотрел на пустующую парту, за которой должен был бы сидеть Скотт МакКолл, но, к его удивлению, у того случились какие-то семейные проблемы, из-за чего ему и пришлось уехать куда-то с Мелиссой на... несколько дней. А может, и недель... Стайлз не знает, Скотт не сказал, когда вернется, не сказал, к какому числу месяца его ждать, не смотря на его постоянные расспросы. А Тренер уже успел в его голове плешь проесть от постоянных: «Стилински, где МакКолл?!» и «Ну и когда он вернется?», а он все отвечает коронное: «Он мне не говорил», выслушивая в ответ: «Ты ж его лучший друг!»       С Лидией Мартин дело же обстояло по-другому. Их отношения дружеские, но не более. Хотелось бы просто подойти к ней с той импульсивностью и спросить: «С кем ты пойдешь на выпускной?», но иногда кажется, что даже с Эллисон у него отношения теплее: он знает о ее личной жизни, о личной жизни Скотта, Лидии, но своей собственной не имеет. Поэтому он продолжал просить у Лидии конспекты, хоть и сам прекрасно понимал тему, продолжал поглядывать на нее на уроках, иногда перебрасываясь с ней парочкой слов, а временами даже обедал с ней в школьной столовке.       В этот раз они с Айзеком подсели к ним, когда девушки, обедая, вели бурную беседу, обсуждая что-то. Эллисон сказала: «Это немножко походит на одержимость», а Лидия ответила: «Я просто почитала о нем в Интернете». И тогда он сел во главе стола, положив поднос перед собой, и спросил:       — О ком?       Айзек сел рядом с Эллисон.       — О Человеке-Пауке, — ответила за нее подруга, а Лейхи вопросительно нахмурился.       — Зачем? — спросил он.       Стайлз посмотрел на Лидию — она насупилась, уставившись на Эллисон. Наверное, Мартин не хотела, чтобы кто-то еще узнал об ее заинтересованности, поэтому и не спешила отвечать.       Ее черты выражали внутреннюю обеспокоенность; ее и без того румяные щеки окрасились, спрятав оживленность. Сейчас он понял, насколько важным стал для нее вчерашний вечер, насколько она погрузилась в мысль о произошедшем с ней, а это вторжение и спровоцировало пришедшие силы смущения. Ведь кому, стало быть, нужно, чтобы к нему влезали в голову и видели, о чем он думает? И сейчас, считайте, все трое узнали, что Лидия Мартин питает интерес к местной шпане, а ведь двое из них даже добавили к этому «ни с того ни с сего», что и поставило ее в неловкое положение.       Она покачала головой, понимая, о чем все думают, и ответила, как бы отрицая:       — На самом же деле, мы все живем во лжи.       Эллисон, сыграв потрясение, вскинула брови, сказав тем самым, что Мартин Америку открыла.       — Некоторые люди могут оказаться совсем другими, — продолжила она. Стайлз не отрывал от нее глаз. — Мы живем не в идеальном мире, но стараемся сделать его таковым, поэтому мы и живем во лжи. Если одни считают человека плохим, то это не значит, что он такой.       — Лидия... — выдохнула Эллисон. — Я люблю твои речи.       — «Но» так и напрашивается.       — Но ты видела и знаешь, что он делает. Если хочешь — верь. Но нельзя же позволять этой вере делать тебя слепой.       — Из вас прям сегодня прёт, — посмотрел на обоих Айзек, ухмыльнувшись. Любит он момент испортить.       Стайлз промолчал. А Эллисон, наградив Лейхи своим взглядом, продолжила:       — Я не заставляю тебя отказываться от своих слов: ты вправе думать о чем угодно. Тем более ты уже взрослая и умная девочка. — (Тут и Стайлз ухмыльнулся.) — Кажется, твоя точка зрения зовется собственным мнением, и я не имею ничего против.       На самом деле, Эллисон поступила очень гуманно и педагогично: она дала ей выбрать свое мнение, надеясь, что та со временем изменит его. Однако все знают натуру Лидии Мартин, все знают, что временами она упрямая, поэтому надеяться на это, конечно же, наивно, но люди меняются так же, как и их суждения, и взгляды. Если вы вспомните себя в детстве, то, вероятно, припомните случай, когда что-то казалось вам недопустимым и запретным, ваше благоусмотрение даже ставило на чем-то печать с надписью «табу», но сейчас едва ли это представляет абстинентное, поэтому стало смешно даже думать об отказах и воспрещении, ведь вы выросли, изменились, поменяли аспекты.       Но Стайлз думал о другом, в его голове жужжало и металось, одна мысль беспрепятственно переходила в другую, даже звонок не помешал ему прийти к умозаключению, что Лидия наконец-таки заинтересовалась им. А если точнее, то Человеком-Пауком. Что совсем другая личность.       Надевая маску, он будто становится пользователем, чьего IP-адреса не видно, — анонимом. О нем складывается впечатление — хорошее и не очень, — и люди начинают судить по нему, представляя себе образ парня под этой самой маской. И надо полагать, что Лидия Мартин не видит его, она видит какого-нибудь холеного и харизматичного парня со смазливым личиком, сердце которого говорит его устами, а глаза сияют влажным блеском, придавая им вдруг необычайную красоту, а гора мышц и чистая бескорыстность, поддержанная постоянным желанием спасать невинных дам, только превозносят его в какого-то супергероя.       Это грустно. Но на то он и дал себе слово: никогда не снимать ни перед кем свою маску, не быть уличенным дорогими людьми и продолжать сохранять «анонимность», а в случае возникновения желания сделать обратное, ему лишь надо вспомнить о тех грязных слухах, что ходят по городу. Однако сейчас его это не особо отталкивает. Ему правда хочется кому-то рассказать обо всем. Но это же и заставляет предаваться сожалению, ведь такого никогда не случится, а эти глупые мечты навсегда останутся неисполнимыми. Собственно говоря, это же и порождает следующий вопрос: неужели спасение Лидии Мартин унесло с собой ту атмосферу мира и тишины, которыми он постоянно дышал?       От мыслей его оторвал Айзек. Была химия, а на этом уроке Рейхи сидит прямо за ним, поэтому неудивительно, что тот его окликнул.       — Стайлз! — повторил он и снова шепотом. Тест.       — Что-о?! — недовольно протянул Стилински в ответ и обернулся.       — Ты слышал о Джексоне?       — Нет, да мне и все равно. Ну ладно, что с ним?       — Его арестовали.       — Что? Когда?       — На литературе я видел, как его вели два копа по коридору.       — А за что?       — Пошел слух, будто в полиции думают, что он — Человек-Паук.       — Что? — Стайлз изменился в лице.       — Мистер Стилински, — окликнул его учитель.       Он обернулся и увидел, как мистер Харрис сверлит их обоих взглядом.       — Так приятно смотреть на ваш затылок, — огрызнулся он, напялив очки, а затем продолжил: — Я выгоню и вас, и Лейхи.       — Мы больше не будем, — начал оправдываться Айзек.       — Конечно. Особенно после наказания.       — Но…       — Останетесь убирать библиотеку после уроков, — не дал ему договорить мистер Харрис и улыбнулся.       И Стайлз, уже привыкнув сдерживать на химии гнев и молча отвечать на подобные улыбки учителя, закатил глаза.       Они рассказали Лидии и Эллисон про Джексона — Арджент хотела уже посмеяться, но Мартин начала сухой рассказ о корыстности Уиттмора, рассказала, насколько хорошо его знает, и настояла на его безучастности, ведь тот никогда в жизни бы не стал таким заниматься. Все понимали это и без нее, но она все продолжала и продолжала, что Стайлз и впрямь задумался об одержимости.       Когда он зашел в библиотеку и увидел разбросанные книги, то кинул Айзеку холодное «спасибо».       Раскладывая книги по местам, он уже успел устать, а Лейхи же дал знать, что заболели мышцы рук, поэтому парни решились передохнуть. Стайлзу, слава богу, боль в мышцах не грозила, и за это надо отдельно поблагодарить его скалолазание по небоскребам Нью-Йорка, ставшим уже хобби, а также любовь к преследованию угонщиков и карманных воров. Если бы не эти его тайные пристрастия, то подумайте: сколько бы людей осталось брошенными без помощи? А детей? И это его еще зовут преступником…       Айзек повернул небольшой телевизор, что принадлежал библиотекарше, в их сторону и включил. Глупо, конечно, что у библиотекарши есть телик, но иначе она бы изводила всех учеников и учителей, а это уже случалось, поэтому ей его и поставили — чтобы успокоилась наконец. Сейчас ее не было на своем месте: ушла куда-то. Возможно, лучше было бы просто уволить ее, но кто ж лишит бедную старушку работы, а тем более если она работает здесь уже пятьдесят лет. Она словно раритет, поэтому и понятно, почему директор даже не подумал об ее увольнении, а просто купил что-то, чтобы отвлечь ее.       Там были новости. Айзек тогда еще стоял рядом с телеком и хотел было переключить канал, но замер, наблюдая. Шел прямой эфир, журналистка рассказывала о пожаре, что сзади нее, и он сказал Стайлзу:       — Опять на сорок третьей западной газ взорвался.       Но в ответ ничего не услышал.       Это было в стиле Стайлза — не комментировать его высказывания, но, обернувшись, Айзек не увидел его. Стайлз пропал, как и его рюкзак.       А позже, ближе к вечеру, объявили, что Человек-Паук спас тридцать восемь человек при пожаре на сорок третьей западной и девятой авеню.