Свободное явление
21 декабря 2015 г. в 14:05
ㅤㅤ
ㅤㅤ
А тело его неестественно легкое. Неприятно легкое. В него будто влезло что-то ползучее и гадкое и стало выедать все, оставляя пустоту вот эту. Да и пусть с таким он сталкивался не впервые, но с такой, чтоб ее, ситуацией — никогда.
И ведь обдумал все. Не зря же игнорировал ее и пытался прийти хоть к какому-нибудь решению: этот ее поступок заставил его задуматься о многом и понять, что Лидия Мартин действительно доверяет ему, раз открылась в таком личном и сокрытом от лишних глаз. Однако ж в нем все еще жил тот мальчишка, из-за которого МакКолл знал о понятии сарказма, из-за которого «План по завоеванию Лидии Мартин» не был заброшен, жил и процветал в каком-то удаленном уголке подсознания, и в тот момент, видимо, решил, что настал его звездный час.
Но Стайлз не винил его: ведь это его истинная — пусть и спрятанная — сущность. Ну а потом и настал тот самый момент — пришла идея все рассказать ей. И вуаля! Шестеренки закрутились-завертелись, было ясно, что реакция Мартин заставит его сначала отступить, чтобы дать ей время обдумать и остыть, но в конечном счете все образуется и это их сблизит. Сблизит, прорвав ту глупую плотину, и все наладится: душевная тяжесть исчезнет, ведь ему будет с кем делиться, слухи рано или поздно пропадут, будто их и не было, а бытовые проблемы уже не будут казаться такими обременительными. Для этого нужно было лишь пережить реакцию Лидии и ожидать подходящего момента для примирения, но план сошел на нет.
Она не хотела этого. Вообще. Увидев выражение ее лица в тот самый момент, он понял одно: хренов оптимист. Навыдумывал себе, пустился во влажные сны — вот и пожалуйста. Радуйся теперь, из штанов выпрыгивай. Теперь вообще все возможные отношения разрушил. Заговорит ли она с ним когда-нибудь? Или просто уедет после выпускного из-за своего дражайшего обучения в элитном университете? А может, найдет себе сегодня очередного качка, сказав тем самым, что глубоко плевать на него. Ей это как два пальца об асфальт.
Стайлз вздрогнул. Ведь не знал, что именно из разряда хренового его сегодня ожидает, и поэтому не хотел этой встречи с Судьбой.
Боялся.
— Хм. Точно пойдешь в школу? — спросил его папа; Стайлз до сих пор в кровати валялся.
— Да. — Его душевное состояние не так уж и задело то нападение, но отец, естественно, считал иначе.
— Можешь остаться, — кивнул Джон Стилински и подсел к нему.
— Да все нормально. — Он посмотрел на него. — Правда.
— Как знаешь, — улыбнулся ему папа, — но встать все равно придется, — и похлопал по ноге, подмигнув.
Стайлз проводил его взглядом — мужчина в форме пропал из его комнаты, скрывшись за дверью, он услышал шаги по лестнице, а в голове крутилось и крутилось это «все равно придется».
Все равно придется. Придется.
Придется потащить свой зад в школу и увидеть ее. Придется встретиться с Судьбой. Придется встретиться с будущем.
И по телу снова побежала дрожь.
А Тренер проводил его внимательным и даже пораженным взглядом. Он все продолжал нарезать круги, мимо него пробежал уже в четвертый раз, пока остальные еле-еле тащились по полю; Айзек посмотрел на него, когда Стилински в очередной раз попытался обогнать его, и даже сам попытался обогнать, но Стайлз вдруг резко ушел вперед, отобрав возможность пересечь линию финиша первым.
И все это время перед глазами стояло папино лицо. Ему пришлось подойти к нему и рассказать, ведь посчитал, что будет лучше, если он узнает это от него самого, а не от начальника или какого-нибудь парня-криминалиста, который так тщательно осмотрит место преступления, что достоверности сведений не получится не поверить. В глубине же он представлял, как его поведут на допрос, покажут найденные отпечатки пальцев, скажут: «Ой, глянь-ка, твои!» — заставят объясняться и будут давить, посчитав, что это пособничество, отчего и надумал пойти и выложиться.
Не преувеличивая, он рассказал о случившемся в метро, как попытался обезоружить нападавшего, как тот сопротивлялся. Тогда же вновь сказал: «Я не герой, пап» — и вновь услышал это «А той ночью ты им был», но в этот раз ему так приятно не было.
И то была единственная вещь, о которой он не жалел, которую не хотел исправить; теплая улыбка папы и его легкие похлопывания по спине с «Ты поступил правильно», конечно, не говорили, что теперь все его поступки увенчаны этим титулом, но после них он твердо решил больше никому не рассказывать о Человеке-Пауке. Ему одной хватило.
Кстати, этой «одной» не было на трибуне. Там сидела лишь Эллисон, она пыталась что-то писать в тетрадке, положив ее на колени, а место рядом с ней особо пустовало, будто высматривало Мартин в толпе учеников, нетерпеливо оглядываясь по сторонам, боясь нечаянно пропустить эту незабываемую внешность.
Но Лидии в школе не было. Да, он тоже какое-то время не ходил (пытался восстановить душевные силы), но все это время думал, что она гораздо раньше него появится на уроках, а ее внешний вид не даст даже намека на то, что совсем недавно ее что-то терроризировало. И если же Стайлз посчитал, что слишком долго «отдыхал» и пора уже вернуться к суровым школьным будням, то Лидия Мартин тем более должна понимать, что отсутствует целую вечность и что последующее непоявление станет непростительным.
Для остальных. А Стайлз же знал, что это небеспричинно, поэтому и заволновался еще больше: хрен знает, насколько близко к сердцу она приняла произошедшее! Но Эллисон опередила его:
— А Лидии все нет и нет… — Арджент подсела к нему на лавочку — Стайлз завязывал шнурки.
— Заметил, — только сказал он и тут же побоялся, что подруга смогла определить уровень грусти в его тоне.
— Я несколько раз заходила к ней, даже попыталась вытащить ее прогуляться, но…
— Аддерол или риталин? — громко спросил Айзек и уперся руками в коленки, согнувшись и пытаясь отдышаться.
— Выносливость, — дразняще улыбнулся Стайлз.
— А, ну конечно, — также насмешливо произнес он.
— Но она отказалась, — продолжила Эллисон как ни в чем не бывало. — Может, ты к ней сходишь?
Стайлз поник, уставившись перед собой. Краем глаза он видел, как внимательно смотрит на него Арджент.
Вряд ли сработает. Скорее всего, после его визита она впадет в еще бо́льшую прострацию.
— Или вместе сходим.
Еще лучше! Он даже почувствовал то напряжение между ними, что так успешно создаст присутствие Эллисон. (Как будто без нее его не будет…)
— Не, сам схожу, — ответил он, понимая, как глупо будут выглядеть отмазки, типа: «А, э-э… не могу… Мне тут, представляешь, папа разрешил раскрывать с ним дела!..» или «Я та-ак занят!», представляя, как потом будет бегать еще и от нее, страшась очередных расспросов. Хотя, если не сходит, то ему предстоит такая же беготня. Итого, оставалось лишь просто пойти и поговорить.
Но выбора ведь и вправду не было! Выбора не было, говорил себе он в очередной раз, напоминая, почему приперся сюда. Еще пара шагов — и он перед ее дверью; нет, конечно же, Стайлз очень хотел поговорить с ней, но кто ж знает, какой на этот раз будет ее реакция, поэтому и трусил. Трусил, переваливаясь с ноги на ногу, засунув руки в карманы.
Лидия открыла дверь как-то очень энергично, будто ожидала кого-то особенного, и даже чуть не влетела в него, но тут же замерла и долго посмотрела ему в глаза.
Она ничего не говорила. Стайлз ничего не говорил. Они молчали, а затем Мартин хмыкнула и ушла по направлению к кухне, не закрыв входную дверь. Видимо, так пригласила его войти.
И он пошел за ней. На кухне девушка наливала себе зеленый чай — сколько, интересно, уже чашек выпила? — и никак не реагировала на его присутствие, а после села на высокий стул, опершись рукой о столешницу кухонного островка, и выжидающе уставилась, попивая чай.
— Тебя давно в школе не было, — пересилил себя он. Лидия продолжала пить. — Очень давно. И если ты не появишься, то тебя могут...
— Я знаю, — так ровно произнесла она, перебивая, что Стилински сдержал дрожь: она действительно злится.
— Эллисон за тебя беспокоится, — сглотнул, понимая, что в башке совсем пусто. Дома он только и делал, что рассуждал, готовил и прокручивал в голове целые речи, морально подготавливаясь, но стоило оказаться рядом с ней, как растерянность опустилась на перегоревшие угли той частички его уверенности, словно туман, и он остался наедине с этой потерянностью, лишенный своих мыслей, будто багаж украли. Но все же произнес тихое «как и я».
Лидия усмехнулась, поставив чашку.
— Э, я серьезно. — Стайлз нахмурился, ведь всегда беспокоился за нее и всегда будет.
— Конечно. Именно поэтому ты и испортил все к чертям.
— О, ну прости, что я тебе доверяю!
Лидия закрыла глаза, выдыхая.
— Какой же ты эгоист.
— Ты мне душу наизнанку вывернула!..
— Да, вывернула, но я не просила делать это взамен! — впервые повысила голос она, но после замолчала и вернула себе прежний строгий вид — вернулась к сдерживанию. — Мне просто нужно было выговориться. Все.
— А мне, думаешь, нет?
— Ты просто свалил это на меня! — вновь сорвалась Лидия. — А мне…
— Я пытался поддержать тебя, но ты же меня постоянно отталкиваешь!.. — перебил он, подходя ближе, из-за чего Мартин заметно съежилась и вжалась в стул. — Я постоянно пытаюсь помочь тебе и защитить; если помнишь, это я тебя спас от того придурка!
— Да как ты… — прошипела она, но Стайлз продолжил:
— До тебя достучаться невозможно!
— Уходи.
— Почему же ты все понять не можешь, что мне на тебя не плевать?!
— Стайлз! — Взгляд ее — злой и холодный — вдруг изменился. Он и до этого замечал, что ее клонит куда-то в совсем другую сторону, видел, как ее нервное раздражение сменялось на совершенно другую эмоцию, но только что-то внутри нее все продолжало и продолжало шептать о сдерживании эмоций и контроле речи (что и выводило его из себя) и поэтому она принимала всю его речь с достойным — едва терпимым — смирением, но в какой-то миг ее кольнуло и выражение боли и сосредоточенности сразу разрушило составленную ею невозмутимую холодность.
Ему нужно было лишь понять, что совершило этот укол. Он долго посмотрел на нее, будто в лице ее и лежал ответ, а она, все больше и больше теряясь, прикусила губу и взгляд ее наполнился хорошо знакомой ему потерянностью и желанием сбежать.
— Эм. Лидия, я…
— Уже ничего не изменишь, — проговорила она, будто сглотнула ком в горле.
— Ну да...
Лидия замолчала. Она продолжала все также смотреть, отдирая заусенец, две минуты назад которого еще не было. Мда. Ох, ну вот. Теперь и его укололо. Он будто лежал, привязанный, и смотрел, как в его вену яд вкалывают, тот растекается, проникает в каждую артерию, клеточку, а он все еще в сознании. И чувства эти до того отвратительны, что он захлебывается ими; каждый вздох оставляет ожоги — внутренности горят и сгорают, в ушах дикий шум с каждой секундой все нарастает и нарастает, отчего он и сдерживаться больше не может, что очень уж яду нравится, будто он существо живое, и действие его становится все сильнее и сильнее!
— Я пойду.
— Меня так тошнит, — все-таки заговорила она. — так тошнит от этого. Было же все нормально, но нет, надо все испортить! И уйти. Ха-ха. Как смешно. Все. Все уходят. Нет! — Лидия зажмурилась. — Это все репутация…
Она словно фарфоровая куколка: с аккуратным станом, идеальной осанкой и с той хрупкостью и ранимостью, спрятанной под оболочкой полной и безоговорочной уверенности.
— Репутация?
— Все думают, что мне это нравится, но меня реально тошнит от этого. А я даже не могу ничего поделать… Это въелось, как… пятно, что ли. Теперь от него не избавишься. Репутацию не исправишь. И это так бесит. Они меня бесят. Эти смазливые… — сглотнула и скорчилась, выдавив: — парни… Забирают все и оставляют... А потом притворяешься, будто все в порядке, но репутация не оставляет! Нет! И… это притворство… Фу. А потом я решила: нафиг их! Но… все ж меня видят другой…
Стайлз замер, нахмурившись, и Лидия закрыла лицо руками.
— Ты не понимаешь? Эти парни... Они же все лживые и притворные крысы. Я стала видеть их абсолютно везде. Это так с ума сводило! Но потом…
Стайлз закрыл глаза. Ясное дело, что случилось потом.
— И я не увидела в нем того слащавого парня! Я увидела что-то… настоящее и… бескорыстное, сначала я так хотела узнать, кто под маской, но после поняла, что тогда… сближусь с ним и…
— Да брось, — выдохнул Стилински.
Лидия грустно улыбнулась.
— Это всегда случается. Каждый раз случалось.
Стайлз пережил нервные спазмы в животе. А он ведь реально думал, что Лидия просто не хотела знать, кто под маской! В общем-то, так и оказалось, но он не думал, что причина-то совсем в другом. Не думал, что у нее глубоко внутри сидит страх, что она боится необратимых последствий, ставших таковыми из-за постоянно повторяющихся событий в ее жизни. И чего ж он так упирался в это свое мнение?
— Ладно, — она так жалостливо пождала губы, что он не смог удержаться, подошел к ней и обнял.
— Извини.
Она прошептала: «Я злилась», и ему тут же представилось, как она терзает себя из-за произошедшего (ответственность за которое целиком и полностью лежит на нем) и упрекает за жалкую неспособность исправить хоть что-то, с содроганием ожидая нового, свойственного Судьбе в безотказной манере.
— Никуда я не денусь, — пообещал он, поглаживая ее по спине, а Мартин вдруг схватила его за ворот клетчатой рубашки и прильнула к его губам.
Стайлз опешил и замер; Лидия все держала его за ворот и не отпускала, будто бы он мог убежать от отвращения и скрыться, узнав об ее истинных чувствах, узнав какая она на самом деле робкая.
А потом она отстранилась от недостатка воздуха и рвано вздохнула.
Стайлз посмотрел на нее — глаза она не открыла. Все еще боялась предстать перед ним настоящей, ведь если она откроет их, то он увидит совсем несвойственное ей, увидит совсем другую Лидию, незнакомую ни единому человеку. Никто к такой Лидии не тянулся и не потянется, всем нужна уверенная, умная и дерзкая — она давно это уяснила. Но он решил доказать обратное и поцеловал ее, притянув за шею, сильнее прижав к себе другой рукой.
Нервы у него приятно защекотало: так давно хотел это сделать! Конечно, Стайлз был не первым, чьи губы касались ее, но всегда представлял этот момент бесконечно волшебным, ведь инициатива принадлежала ему, а Лидия никак не сопротивлялась и покорялась, — такое случилось и сейчас.
Нежные губы, двигавшиеся вместе с его губами, неловко пустили его, и он достиг той потаённой глубины, легко коснулся, показывая, что ничего страшного в этом нет, а ей, должно быть, казалось, что это сон, летучая греза, что так беспечно и легко пропадет в синеве небосвода, оставляя лишь хрупкое воспоминание, но так бережно хранится сердцем. Она все боялась претерпеть крах всех своих надежд, боялась снова остаться с разбитым сердцем, боялась показаться глупой, влюбленной дурочкой, которую так любят обливать грязью ее «кавалер» и его тупые дружки, пока она стоит за дверью и молча выслушивает их гнилостные разговорчики.
Лидия, свято верившая в осуждение с того момента потери ее реноме, вдруг не увидела засады с приманкой и готовой петлей с его стороны, удивилась и, осознав, расслабилась, отдаваясь уже по-другому. Он не осуждал ее. Она никому не нравилась настоящей, а он разом успокоил все ураганы и бури, и если до этого Мартин тонула в молчаливых волнах своих переживаний и бессильной злобе, распахнутой силами соматоформного (она до сих пор помнит его недоуменное «Сома…», на которое ответила: «Физическая боль из-за психологической причины»), если до этого глохла под давлением лихорадки чувств и рушилась под незыблемой мощью общественных суждений, то сейчас поняла, что ни один шторм не длится вечно.
А прошлое будто специально проделывало все те выкрутасы, чтобы сейчас пустить что-то исключительное и неповторимое, подобно отпечаткам пальцев или радужкам глаз. Чтобы сейчас, в этот самый момент, пустить в ее жизнь того, в чьих поцелуях чувствовалось столько обожания, что робость упала вместе с линией разума, и она обхватила его за шею, прижавшись совсем вплотную, а Стайлз вдруг отстранился, глубоко вздохнув.
Если до этого взгляд Лидии был выдержанным, тронутым, измученным, а после потерявшимся и обреченным, то сейчас стал невероятно ласковым, — она не сводила с него глаз. Но он почему-то смутился и сморщился, отвернувшись и долго посмотрев куда-то за ее плечо.
— Что-то не так?
— Не ходи за мной, — пробурчал он, сглотнув. И не успела Лидия даже отреагировать, как он вылетел из квартиры, — хлопок двери привел ее в чувства.
Мартин обернулась. Отблески неонового света проникли в кухню, освещая, — пронесся вой сразу нескольких полицейских сирен. Она полетела в прихожую. И, слава богу, у ее дома как раз остановилось такси, женщина в сером пальто и с красной сумочкой расплачивалось с водителем, и Лидия прыгнула в машину, попросив побыстрее проследовать за виднеющейся вдали полицейской тучей.
Стайлз влез через окно; люди бегали по коридорам, сотрудники полиции выводили их к лестничным пролетам, просили сохранять спокойствие и идти по направлению к эвакуационным выходам. В атмосфере чувствовалось напряжение, незаметно в окружающее пространство впускалась его дымка и она уже тишком атаковала, сводя с ума. Человек же, с характерной ему склонностью изменять настроение и реагировать в соответствии с происходящим вокруг него, как и подобает любому живому организму, наделенному инстинктами, естественно, начинал паниковать, и уже никто не помнил, когда эта дымка отравила их всех.
Так беспокойство и въелось. Его волны безустанно тревожили все тело, а приглушенный свет и постоянное мелькание пожарной сигнализации еще больше коробили, отчего все и пытались побыстрее убраться. Никогда прежде он не видел больницу в таком состоянии, здесь всегда царило умиротворение, у Стайлза всплывали воспоминания о том, как бабушки играли в карты или же увлеченно болтали о чем-то своем. Конечно, здесь было место и тяжелым больным, но все потихонечку лечились, и это веяло бессменным возвращением спокойствия.
Но сейчас дело обстояло иначе. Двери палат были непривычно открыты, все койки пустовали, а постели на них были неряшливо собраны и оставлены; за постом медсестры уже никто не стоял, а документы на нем лежали вразброс; один из офицеров доложил лейтенанту: «В онкологическом отделении все чисто. Эвакуация почти завершена, остался лишь пятый этаж. Устройство пока не найдено» — и уставился на него.
— Продолжать поиски, — отдал приказ старший по званию мужчина и тоже посмотрел на него. Офицер убежал под собственное «Есть, сэр».
Каждый полицейский по-разному реагировал на его присутствие. Однажды, в самом начале, его приняли за сбежавшего с вечеринки парня, хотели оттащить с Таймс-сквер, но внезапно выпущенная паутина произвела должный эффект. В другой раз парочка младших сержантов решила, что он некая «третья сторона», а значит положить нужно и его. Лейтенант же потянулся к пистолету.
— Я мог бы и арестовать тебя, — наконец сказал он, сделав шаг. Паук поднял голову.
— Но?..
— Но ты спас мою дочь. — Полицейский замолчал и долго посмотрел ему в глаза. — В здании заложена бомба.
— Пятый этаж не эвакуирован, а бомба не найдена.
— Да, — кивнул мужчина. Он не сводил с него глаз — рука у него покоилась на оружии.
— Вам нужно найти ее. Я помогу с эвакуацией.
Мужчина снова кивнул, и он пошел налево по коридору, но голос полицейского тут же остановил его:
— А еще мне жаль твоего отца.
Его как будто сто ампер убило.
— Кем бы он ни был, — закончил лейтенант и убрал руку с пистолета. Стайлз проводил его взглядом, что, конечно же, полицейский не увидел, и пошел в другое крыло.
Народу там было много. Все кучковались, но выводили в первую очередь тех, кто не мог подняться (рядом с ними везли капельницу и кардиомонитор), а также больных на колясках и маленьких детей. Он сразу направился к тем, чья очередь настанет еще нескоро, спускал к машинам «скорой помощи», и те увозили их в другую больницу. И, конечно, тот мужик не знает, кто его отец! Но сначала даже сам перепугался…
Вообще, его мысли еще никогда не были так далеки. Делал он все уже на каком-то автомате, а сознанием находился совсем в другом месте. И если бы не маска, то все бы увидели, что Человек-Паук отчего-то лыбится.
Все было даже… просто. И он тут же обругал себя. Ага, просто! В каком месте?! Было совсем не просто! Было совсем не просто мучиться в ожидании, пока разум строил невидимые дорожки и его пускали бродить по ним, наблюдая и гадая: доживет ли он до конца? куда пойдет и выберется ли? Каждый его шаг, каждый поворот вел к чему-то страшному, а наблюдатели получали дичайшее удовольствие от того напряжения, в котором он ежесекундно прибывал. Было совсем не просто! И было очевидно, что ничего хорошего не произойдет. Он даже мысленно построил будущее, чтобы показать себе, насколько все тщетно, чтобы показать, как один дурацкий поступок выдергивает прежнюю жизнь с корнями.
Там он не заговорил с ней, а она с ним. Лидия Мартин больше не обращала на него внимания и обходила стороной, пока Стайлз Стилински напоминал себе — каждый раз, как увидит ее, — как разрушил все собственными руками.
Там Стайлз перестал надевать костюм Человека-Паука, и город забыл о нем.
Там Лидия прилипала к новеньким, а после успешно сдала экзамены и успешно забыла о нем.
Там все успешно для нее. И там закончилась жизнь для него.
И БАЦ! Все получилось иначе.
Оказывается, Лидия ненавидит новеньких, ненавидит качков. Оказывается, то спасение перевернуло в ней все.
Как он мог не подумать об этом?
И тогда краем глаза он увидел что-то сине-красное. Он даже посмотрел на то место и замер в ожидании, а полицейские заметно оживились, и он никак не мог поймать это сквозь их беготню, поэтому подошел к тому месту и осмотрелся. Но ничего не обнаружил. И уже хотел вернуться, прислушался к разговору трех офицеров — они что-то нашли, — но тут это снова мелькнуло, и он уже точно знал: ему не показалось.
Это завернуло за угол. Стайлз пошел за ним, свернул туда же и увидел вдалеке фигуру. Своим присутствием он будто спугнул ее, и она рванула за другой угол, он понесся за ней, но стоило ему в очередной раз свернуть, как оказался у какой-то двери. Тупик. Куда она делась? Хлопок двери он бы услышал, это уж точно. На такой скорости плавно и аккуратно закрыть дверь не получится, но попытка не пытка — он открыл ее.
Комнатой оказался архив. Горели в нем только две лампы — идеальное место, чтобы спрятаться.
Но он знал, что видел. И от этого ему было не по себе. Стайлз на минутку задумался о достоверности некоторых вещей, что совсем не радовало, и прошелся между стеллажами с папками, высматривая.
Он снял маску и глубоко вздохнул (дышать, если честно, в ней не очень удобно). Свет падал на папки — у лампочки кружила моль. Было до невыносимого тихо.
Ему не нравилось это. Он даже имел наглость добавить к этому «всем паучьим чутьем», но вдруг заслышал, как кто-то чихнул. Не в архиве. И выбежал, соображая откуда шел звук, замечая, что больница совсем опустела, а потом наткнулся на мальчика.
Он сидел в палате рядом с пожилым мужчиной. Утерев нос рукавом зеленого свитера, мальчишка поник, уставившись на спящего, и шмыгнул носом, а почувствовав чье-то присутствие, обернулся. И Стайлз сразу узнал его, это был тот самый мальчик, которого он поднял на руки в вагоне метро, когда на того полетел огнетушитель. Но мальчик вдруг улыбнулся:
— Я сразу тебя узнал. Еще тогда, в метро.
И Стилински, не сдержавшись, улыбнулся в ответ.
— Что ты здесь делаешь?
— Маму увели куда-то. Я искал ее, но не нашел. А потом понял, что дедушку так и не увезли, и убежал от них. От полицейских.
— Ты ведь Чарли, да? — Стайлз подсел к нему.
— Угу, — и он снова посмотрел на дедушку.
Чарли из тех детей, что бегают с сияющими и любопытными глазами, с живыми и легкими движениями. Ребенок в его возрасте еще не потерял наивность и смотрит на все с бесхитростностью, мир для него полон тайн, которые так приятно раскрыть, — настолько велика жажда к знаниям. Но взгляд у мальчика был хмурым. Образ того счастливого и непосредственного мальчонка пропал за величественной тенью жестокости, и не трудно было догадаться, что последовало тому причиной.
Но послышался топот ног, и Стайлза кольнуло: времени у них не до морковкина заговенья, нужно сматываться.
Она никогда не видела такого количества полицейских в одном месте. Расплатившись с таксистом, Лидия выбежала на забитую площадь и попыталась осмотреться. Одному мужчине стало плохо, и ему оказывали помощь прямо в «скорой»; где-то плакал ребенок; всех просили отойти подальше, над головой пролетел вертолет, и его прожектор ненадолго осветил пространство вокруг нее, но после свет перешел на здание больницы, и она мимовольно перебросила на него свой взгляд.
Оно выглядело как заброшенное. Шум вертолета приводил толпу в еще больший ужас, все отворачивались от потока ветра; у видневшихся вдали домов-небоскребов горел свет в окнах, наверняка их жители наблюдали за происходящим и мысленно благодарили, что находятся в данный момент не здесь. А Лидия попыталась найти его в этом скопище людей, оглядываясь, как вдруг ее кто-то окликнул.
— Лидия!
Она тут же заметила мистера Стилински и, встрепенувшись, подбежала к нему, а мужчина неожиданно приобнял ее и спросил:
— Что ты здесь делаешь? Тут совсем скоро все на воздух взлетит!
— Простите! — Ей пришлось перекрикивать шум вертолета.
— Уходи отсюда!
— Не могу, Стайлз внутри!
— Что?!
Но земля внезапно вздрогнула. Вспышка света — громкий звук. Мистер Стилински сильнее прижал к себе Лидию, и произошел второй взрыв — разнесло северо-восточное крыло, до этого — юго-западное.
Уши у нее заложило, она смогла лишь сделать само собой разумеющийся и зажмурилась. Люди, не оглядываясь, побежали с площади, и первое, что она поняла, — теперь тот ребенок плачет громче.
ㅤㅤ
ㅤㅤ
ㅤㅤ
ㅤㅤ
ㅤㅤ