Эту песню не задушишь...

Как и в прошлый день, надолго Алькарина не хватило. Он шел, пока мог удерживаться в сознании, хотя бы ради того, чтобы к нему не прикасались лапы конвоиров, но через несколько часов окрики орков сливались в один монотонный шум, толчки в спину переставали действовать и он валился с ног, а связанные позади руки не давали даже смягчить падение. Кровь из раны на голове уже не шла, это ему удалось, но засохшая корка стягивала кожу на лице, волосы тоже слиплись в жесткие, колкие пряди. Когда он терял сознание, его волокли орки, но этого он почти не помнил, понимая, что пройдено немало лишь тогда, когда открывал глаза и осознавал, что местность изменилась. Других пленных не было и он был рад, что оказался здесь один, хоть это и оказалось тяжело – не слышать нормальных голосов, не видеть других лиц, вокруг только каркающая, чужая речь и отвратительные морды. На третий день эльфу в лицо сунули флягу, задрали голову, вливая в рот тухлую воду, пропахшую гарью. Здесь становилось все жарче, земля медленно остывала от огня, ее опалившего когда-то. От щедрой земли осталась лишь бесплодная выжженная корка, кое-где потемневшие, застывшие уже выходы лавы источали тепло. Когтистая лапа тянула за волосы, Алькарин сжал зубы, но когда почувствовал на губах воду, начал глотать - жажда была слишком сильной, а сохранить себя в более менее боеспособном виде было правильно. Рано или поздно руки ему развяжут, или он сумеет перетереть веревку, иногда на привалах получалось найти достаточно острый камень. И тогда ему должно хватить сил, чтобы сражаться. Напоив, эльфа оставили на некоторое время в покое. Но через пару часов на окраине лагеря пошло какое-то движение, кто-то пришел, новые орочьи голоса были грубее. После непродолжительного спора ругательства приблизились и факел чуть ли не уткнулся в лицо эльфа. Алькарин, тщетно пытавшийся разорвать надпиленную веревку, на мгновение зажмурился и отвернулся, но потом глянул сквозь чадящее пламя в глаза тому, кто держал факел. Глаза были мелкие и злобные, а еще они были внимательные. Орк выпрямился, что-то сказал командиру отряда, тот резко ответил, сплюнул и потянулся за мечом. Но орк с факелом пришел не один. И на доспехах их кроме грязи и засохшей крови красовался какой-то знак. Так что орки помельче расступились, а лапы пришедших схватили эльфа, потянули вверх, ставя на ноги. Он покачнулся, но удержался, выпрямился не желая показывать собственной слабости. Алькарин был ростом выше всех в своем отряде, и сейчас смотрел на орков сверху вниз. На мгновение появилось чувство, что он всего лишь потерял коня, и пришлось столкнуться с врагами в ближнем бою. Он видел, как взмахом меча сейчас снесет уродливую голову, прочертив кровавую полосу над нагрудником ближайшего орка, как пропорет следующему брюхо - как раз в щель между пластинами доспеха. Но руки оставались стянуты за спиной, да так туго, что он давно не чувствовал пальцев, и наваждение прошло. - Иди, - коверкая язык, но все же понятно сказал орк, который до того тыкал в него факелом. Для пущей убедительности эльфа толкнули вперед и перетянули парой плетей с двух сторон. От неожиданной боли Алькарин вскрикнул, за время пути он так и не успел привыкнуть к тому, что его могут ударить в любой момент. Сжал зубы, услышав довольный гогот, пошел вперед, не дожидаясь, пока ударят снова или потащат. Голова снова болела и кружилась, в глазах двоилось, но пока он еще мог держаться сам. Дорога оказалась недальней. Вскоре показались еще костры, возле них орки и чуть дальше лежащие рядком фигуры со связанными за спиной руками. Вот туда-то и направились конвоиры. Алькарин на мгновение забыл о тошноте и боли, глаза у него расширились. Как много пленных... но нелепо было полагать, что захватили его одного. Он знал, что некоторых враг старается взять живьем, но не знал, что это удается часто. Он вглядывался в лежавших, но знакомых пока не видел, во всяком случае, среди тех, кто лежал не ничком. Пленники лежали несколько странно, но, когда они стали ближе, стало понятно почему - на каждом был кожанный ошейник, прикрепленный цепью к толстому металлическому пруту, объединявшему их в единую цепь. Всего пленных было примерно с десяток. Орки не слишком церемонясь, поддали под колени пленнику, роняя его на землю. На пруте еще были свободные ошейники. Алькарин задергался, вырываясь и пытаясь помешать надеть это себе на шею. Он не думал о том, что это бессмысленно и что он сделает себе только хуже. Послушно позволить оркам застегнуть на нем ошейник, уложить в этот ряд, он просто не мог. Орки топтались вокруг, укладывая черезчур резвого эльфа, на кого-то наступили, тот застонал. Прут задергался от попыток надеть ошеник на эльфа, те, кто были к нему прицеплены начали просыпаться. Но орки долго не собирались возиться, пустили в ход тяжелые рукояти мечей, повалили эльфа совсем, прижали коленями и таки, после некоторой возни, застегнули замок. Плюнули на брыкающегося пленника, пнули пару раз и пошли к кострам и жрачке. А куда он теперь денется. Алькарин, задыхаясь от боли и унижения, смотрел им вслед. Горло перехватило, а то бы он еще и крикнул что-нибудь, но пока с трудом выходило дышать. Потом он начал упорно и сосредоточенно пытаться освободить себе руки. Пилить тут было не обо что, но слегка веревку он уже повредил, можно попробовать разорвать или вытянуть кисть из петли, пусть и сдирая кожу. Сосед по связке что-то глухо ему сказал, но нолдо его не слышал, в ушах шумело, нужно было успеть, пока сознание не ускользнуло. Что он будет делать потом, когда развяжется, Алькарин не думал. В какой-то момент он таки нащупал острую кромку какого-то камня, и сейчас сдирал об нее веревочные петли, не обращая внимания на боль. Наконец, одна рука выскользнула из пут, потом и вторая. Кисти болели, пальцы не гнулись, Алькарин вообще их почти не чувствовал, но вроде и замок на ошейнике - простая пряжка. Он поднял руки к горлу, даже не думая особо, видит его кто-то или нет. Нужно успеть. Эльфы вокруг не спали, но никто даже звука не произнес, как будто его бешенная надежда всем передалась. Вот только куда бежать… Пряжка на ошейнике и вправду сложностью не отличалась. Сорвав его с шеи, Алькарин приподнялся, озираясь. Нужно было освободить остальных, но веревки, которыми они связаны, нужно чем-то резать, развязать узлы он не сможет. - Я вернусь... - пробормотал он еле слышно и попытался понять, где можно найти клинок. Выходило, что только у орков, либо убить одного, либо попытаться незаметно взять. Вставать он не стал, голова кружилась все сильнее, так и начал пробираться ближе к кострам, пригнувшись, иногда опираясь рукой о землю, чтобы не свалиться. Он не сразу увидел, только когда они открылись, четыре горящих желтых глаза. Два варга, оставленные наблюдать за пленниками. Клыки блестнули в свете костра, когда зверь осклабился. А потом завыл. Алькарин тяжело выдохнул, подобрал с земли камень, выпрямился. В варга бросать не имело смысла, увернется. А вот одному из орков, которые сейчас наверняка сбегутся, он, может, и проломит голову. А если удастся еще и оружие забрать... безнадежно, но лучше так, чем просто дать себя притащить в подземелья. Варги, впрочем, решили сами поразвлечься. Один подобрался, прыгнул. Пасть не открывал, чтобы голову пленному ненароком не откусить. Но и тяжелых лап с когтями мало не будет. Когда Алькарин понял, что происходит, уворачиваться было поздно, да и он на ногах еле стоял. Взмахнул рукой, целясь камнем в морду - нос или промеж глаз, как повезет. Швырнул, и почти сразу рухнул, придавленный тушей зверя, лоб и щеку обожгло болью, потом так же отозвалось плечо. Орки подоспели, когда пленник уже был обездвижен. Варг подобрал слюну, но пленника им отдал. Глаза у нолдо были мутные, он с трудом дышал - от повторного удара головой о камни ему стало совсем плохо, он даже почти не сопротивлялся, как будто не очень понимал, что происходит. Только рукой все пытался вытереть кровь с лица, размазывая ее рукавом. Орки потрясли его, заглянули в мутные глаза. Тот, который привел его сюда, неодобрительно проворчал что-то, но варг сделал равнодушный вид. На этот раз эльфа сунули в ошейник, но руки связали поверх прута, чтобы у него была опора на ходу. Дотянуться зубами и развязать у него все равно не выйдет, прут помешает. Нести раба никому не хотелось. Алькарин некоторое время молча смотрел на веревку, потом силы, собранные для побега и боя, покинули его и он потерял сознание. Утро на Ард Галене теперь тоже было хмурым, солнца здесь не видели уже больше года. Да и кому оно теперь тут было нужно. Не росло ничего, зверье все повымерло кроме гадких тварей, пожиравших друг друга. Пленников поднимали плетьми и за веревки. Кто-то шел в связке уже не первый день, кого-то прицепили сюда не так давно. Когда все встали на ноги, орки по быстрому напоили пленных. Дорога долгая, нельзя чтобы они скопытились. Дальнейшее для Алькарина было, как в тумане. Он как-то шел, спотыкался, но упасть не давал ошейник, сразу врезавшийся в горло. Только мысль о том, что если он упадет, то упадут и остальные, заставляла идти, но чувство времени он утратил. Когда-то уже было так - все силы уходили просто на то, чтобы переставлять ноги. Шаг, новый шаг. Только тогда было холодно и не так все болело. Процессия с пленными была небольшой - несколько наездников на варгах и еще пара десятков орков. Так что пленных не развязывали, а значит и не кормили. Но поили каждый вечер и утро. Здесь были только более менее здоровые, кто мог идти. И гнали их весьма старательно. На всех орках в отряде был один и тот же знак и отличались они какой-то особой одержимостью. По вечерам над эльфами никто не измывался даже, если те не давали повода, но взгляды конвоя были кровожадными и… злорадными. Будто даже она мысль о том, что ждет тех, уже приносила им удовольствие. Алькарин, изрядно сдавший после попытки побега, больше не дергался. Пару раз пробовал ослабить веревку, хотя бы для того, чтобы не так болели руки, но не вышло. Думать о том, как он будет потом играть, не хотелось. Скорее всего, больше не придется и совершенно все равно будет, что пальцы не гнутся, а ногти посинели. Он впал в тупое полузабытье, при малейшей возможности пытаясь экономить силы. Знал, что худшее впереди и они ему пригодятся. К краю равнины стало уже совсем жарко. Зато застывшая лава сделала дорогу широкой и гладкой, идти стало проще. Впереди, сквозь испарения, пыль и копоть начал пробиваться багровый свет, где-то впереди еще светилась раскаленная лава, а неясные, темные, громадные пики начали постепенно вырастать впереди. От жары пить хотелось постоянно, пот разъедал раны, которые не желали затягиваться в таких условиях. Алькарин не очень понимал, где находится, и путал обжигающий жар с холодом из своих воспоминаний. Только вот губы, когда он проводил по ним языком, были солеными от пота и крови, а не смерзались в лед. Это казалось странным, но думать не получалось. Сосед пытался что-то его спрашивать, Алькарин вроде бы даже называл свое имя, но чужой язык он сейчас тоже воспринимал с трудом, слова рассыпались и не хотели собираться в связную речь. Ночью он шептал что-то сам себе, а когда рядом слышались стоны, убеждал других пленных, что холод скоро закончится и можно будет согреться. В один из дней, когда свет совсем померк, сменившись на красные сполохи во тьме, орки сделали долгий привал. И причиной тому была не забота о пленных. От черных пиков полз по дороге на юг темный смрад и всяк, кто умен, с нее свернул и переждал. Орки нервно ежились, глядя на темное, колышащееся марево. Алькарин лежал среди прочих, слышал голоса, переговаривавшиеся испуганно и встревоженно. В какой-то момент тоже понял голову, молча смотрел на то, что творилось чуть в стороне. Видения отступили, но осознание того, где он находится, радости не принесло. Холодный, липкий страх вползал в сознание, на висках и лбу выступила испарина. И тогда он запел, негромко и не так звонко, как раньше, потому что горло саднило от жажды и испарений. Но собственный голос рассек липкую паутину страха, как клинок, Алькарин впервые с момента плена смог более-менее ясно соображать. На дивную песню первыми отреагировали даже не орки. В пелене смрада что-то дрогнуло и длинное шупальце потекло рекой в сторону врага. Орки взвизгнули, подхватили прут в обеих сторон, резво поволокли его в сторону, уже не обращая внимания на то, что пленники повисли на ошейниках и волочатся по земле. Алькарин захрипел, руками попытался оттянуть ошейник, но не смог. Когда их швырнули на землю, ему было не до песен, дышать бы суметь. Каков бы ни был приказ у этих орков, но тут они сорвались. Страх все еще метался в их глазах, даже варги поджимали хвосты, косясь назад. Отцеплять нолдо не стали, окружили как есть, топча остальных пленных, кто не сумел увернуться, в ход пошли плети и хлысты наездников. Сперва он пытался закрыться локтем или плечом, хотя бы лицо и голову. Потом, в ярости на собственную беспомощность, ослепнув от боли и унижения, дернулся навстречу, не обращая внимания на удары, рванул руки, пытаясь освободиться и ударить тех, кто стоял ближе. Веревка не поддалась, но глаза нолдо обжигали ненавистью и горел в них сейчас тот же огонь, что в недавнем еще бою. Но и у орков ненависти хватало. Отступив в первый момент, они лишь яростнее принялись избивать и били до тех пор, пока пленник не потерял сознания. Потом привал продолжился, марево все так же медленно ползло по дороге. Здесь не было ночи и дня, не было и утра, никто не знал, какое время суток, когда дорога вновь оказалась свободна. Эльфов принялись поднимать, попинали и голосистого, пытаясь привести в сознание. Алькарин застонал, попытался подняться. Все болело, там, где плети рассекли кожу, одежда прилипла к ранам. Кое-как он встал, и даже какое-то время брел, только спотыкался теперь через каждый шаг, уже не воспринимая, что своими падениями делает хуже и остальным. В конце-концов, чтобы не сильно замедлять темп, голосистого отцепили от общей палки, привязали к варгу командира. Зверь рычал, фыркал, но позволил, а орк получил тушку для пинания, да и ногу было приятно ставить. Алькарин понял только, что не нужно больше идти. Боль никуда не делась, добавился еще и запах звериной шерсти, но его никто не тянул и не бил, заставляя подниматься снова и снова. Сознание он потерял почти сразу, как варг начал двигаться.