Элениэль - в поисках утраченного. Трилогия. Часть 3.

      Вся ночь прошла в бешеной скачке по пролеску, росшему по обочине тракта. На сам тракт, остерегаясь преследования, я боялась выезжать. Конечно, это было маловероятно, погони я не чувствовала, и всё же. Мы с Тиви уже преодолели приличное расстояние, когда в ярких утренних лучах меж высоких мохнатых елей я вынуждена была искать место для временной передышки: лошадь была измотана, а меня невероятно мутило. На берегу ручья, сокрытого от посторонних глаз елями и берёзами, мы нашли наше первое убежище. Кобыла, напившись воды, опустилась отдыхать в изумрудной зелени густой сочной травы, умывшись, я прилегла рядом, обнимая её за шею и пряча усталое лицо в мягкой гриве. Седельные сумки, снятые, находились рядом, а мы лишь тяжело дышали от усталости, не в силах заснуть. Всё получилось - я оторвалась от лихолесцев и смогла, избежав встречи с отцом, сделать первые шаги к намеченной цели. Только сколько недель пути мне предстоит, я не могла себе даже представить. Пути, единственным спутником в котором будет моя послушная Тиви. Нужно быть осторожной - Бильбо прав, орки и остатки урук-хаев рассеялись по Средиземью, и боюсь, я представляю собой для них лёгкую добычу.       Живот скручивали приступы тошноты, голова гудела, а сердце полнилось тоской по Аранену, по его сильным рукам и той тёплой улыбке, которую он так часто мне дарил. Как же я скучаю по нему, как плохо без внимательных голубых глаз. Остаться одной в целом мире не страшно, быть без него - великое испытание. Я повернула бы обратно, мчала бы без оглядки, чтобы спрятаться от своих страхов в его сильных объятия, чтобы целовать, просить прощения, объяснять. Знаю, он бы понял меня, обязательно понял, но никуда не отпустил. Именно по этой причине я была сейчас здесь, а ещё по тому, что наш малыш мучил меня сильнейшими приступами головокружения и слабости, особенно по утрам. Это к ночи я была бодра и свежа, а с утра желудок, как сейчас, настоятельно требовал прогулки в ближайшие кусты орешника. Наверное моя непоседа была исключительно на стороне отца и таким образом добивалась, чтобы я оставалась на месте и ждала его появления, или же вернулась назад в Разлог к целебным травам отца и Элронда. - Твой папа будет гордиться тобой, - уже засыпая, шепнула я, положив ладонь на живот. - Он ждёт и любит тебя не меньше, чем я.       Задремавшая было Тиви всхрапнула, словно подтверждая мои слова - знаю, она чувствует моё состояние, потому, когда мы в пути, несёт меня бережнее обычного. Наверное и она осуждает меня за безрассудство, но указывать, что делать, не может, и это радует.       Проспала я почти до вечера, проснувшись же, обнаружила, что Тиви мирно щиплет траву, а еловые ветви отбрасывают длинные тени. Съев кусочек чёрствой лепёшки и яблоко, я обозрела свои запасы провизии: их придётся растягивать до самого Пригорья, но, учитывая, что добрую часть пути меня мутит и есть совсем не хочется, должно вполне хватить. Вскоре, почистив и оседлав кобылу, я вывела её на тракт; конечно, на открытой местности меня легче заметить, но и ускакать можно быстрее, а вот двигаться среди деревьев ночью, кажется, более опасным, именно там могут и таиться в засаде орки. Изначально путешествовать в ночное время я вовсе не планировала, но теперь, когда от тошноты с утра не было спасу, это оказалось единственным выходом.       Правя Тиви, я любовалась тем, как закатные лучи окрашивают в розовые и лавандовые цвета густые заросли вереска и дикие полевые травы в степи. Громкое пение птиц радовало сердце, а игры скачущих в волнах травы зайцев иногда просто смешили, особенно, когда они удирали наутёк, заслышав стук копыт, а затем с любопытством выглядывали, забавно водя длинными подрагивающими ушами. Взрослые зайцы были особенно трусливы, а вот молодняк проявлял гораздо больше любознательности. Отчего-то мне вспомнился один из первых снов в Мирквуде, когда мы приехали в него в самом конце октября: в этом сне я увидела сынишку Тивиэль, который, сидя у ели, играл с маленьким зайчонком, рядом я ощутила кого-то светлого и родного - теперь я знала, что это моя малышка, скоро она появится на свет и наверняка тоже будет, смеясь, играть с зайчатами, но сколько всего ещё я должна успеть сделать до того момента, пока смогу прижать её к груди, заглянуть в глаза, рассмотреть пальчики. Мне нужно торопиться, пока она лишь крошечный комочек, обретший свой приют под моим сердцем, словно маленькая бабочка, которая в один прекрасный миг выберется из куколки и расправит свои прекрасные крылья.       Весёлость быстро сменилась тоскою - мне стало грустно от того, что в тот день вышла в сад. Лучше бы я не слышала шепота вяза, лучше бы ждала Леголаса, вообще не выходя из спальни. Знаю, мой долг - исполнить предначертанное Эрмулдом, но как же хочется, завернувшись в мягкое одеяло, лежать в постели в объятьях любимого и слушать легенды о перворождённых, а не скакать одной в быстро сгущающихся сумерках по малознакомому трапу, не имея ни подсказок, ни даже смутных предположений, где искать Фимбретиль. "Несущая дар жизни" - дедушка предвидел, что я появлюсь на свет, знал, что буду носить дитя, исполняя предначертанное им. Неужели он считал меня такой сильной, не видел, что я - обычная девчонка, которой беременной хочется быть рядом с мужем, а не скакать в седле в поисках чужих утрат, поминутно опасаясь нападения орков или погони мужа, который наверняка впадёт в гнев, когда узнает, что я не только без его позволения покинула замок, но ещё и сбежала. Аранен мог бы подумать, что меня похитили, но отец быстро скажет ему, что произошло, потому что он знает, догадывается, что я сбежала. Уже сейчас я ощущала, как Эрамииль пытается почувствовать, прощупать моё местонахождение, уловить моё присутствие - все мои душевные силы уходили на то, чтобы отгородиться от него.       Дни сменялись ночами, часы бешеной скачки и ставшая уже привычной тошнота по утрам - приступами слабости, после которых хотелось только одного, спать. Тёмный, напряжённый взгляд Леголаса, преследующий во сне, и залитые лучами весеннего солнца рощи и лощины, холмы и овраги, высоченные ели и дубы. Я часто шепталась с деревьями, многие из них знали, кого я ищу, но ответ их был один - ушли, ушли, ушли...       На тракте иногда встречались путники: гномы и люди, гораздо реже хоббиты или эльфы-пилигримы. Зная, что вызываю любопытство, я старалась скорее исчезнуть с их глаз, раствориться в дороге, чтобы не помнили. Когда-то я мечтала о свободе, мечтала вот так скакать вперёд, брести лесными тропами, ночевать на полянах под открытым небом и идти, идти вдаль, не оглядываясь. Встречать новые рассветы, кружиться в танце по цветущим лугам, подставлять ветру пылающие щёки, в полной тишине любоваться первыми зажигающимися на темнеющем небосводе мерцающими звёздами. Теперь же отчётливо понимала, что без любимого, без его сильных рук и родного голоса это всё теряет смысл и не вызывает той прежней потребности. Всё, чего мне сейчас хотелось - это вернуться в просыпающееся от мрака Лихолесье и, взбежав по ступеням, ворваться в спальню, где ждёт Аранен. Только, ждёт ли? Разум подсказывал, что он уже движется в направлении Ривенделла, и никаких объятий от него сейчас ждать не приходится, боюсь, он может так разораться, что я оглохну.       Через шесть дней по правую руку от трапа обозначилась весьма болотистая местность, и стало очень душно, потом пошли невысокие холмы, и я поняла, что близка к цели - скоро появятся поселения пригорян. Испытывая необходимость искупаться, нормально поесть и отдохнуть в постели, а не в скатке под деревом, я внимательно вглядывалась вдаль в надежде увидеть там первые заборы и крыши невысоких домов.       Солнце ещё было высоко, но уже близилось к горизонту, когда тракт, приближаясь к Кручи, стал более узким и петляющим; справа открывались Становищи, слева - Кривули, первые по эту сторону поселения пригорян, которые состояли из каменных или деревянных, чаще одноэтажных, огороженных свежевыкрашенными заборами домов. Продолжая двигаться вперёд, я вскоре подъехала к Пригорью - крупнейшему посёлку в этих краях. В отличии от деревенек, увиденных раньше, он был огорожен высокой оградой. Ворота, к которым я подъехала, были открыты, в сторожке сидел пожилой невысокий мужчина - привратник. - Добрый вечер, сударыня, - поднимаясь, приветствовал он, когда, спешившись, ведя под уздцы Тиви, я прошла в распахнутые, так же выкрашенные свежей краской створки ворот. - Прошу прощения, времена сейчас неспокойные, могу я узнать, кто вы и к кому приехали?       Ещё бы ты, разумеется, полюбопытствовал, почему сударыня путешествует одна, без сопровождения, но какая-то толика воспитания не позволяет тебе этого сделать. - Я - Лили, сестра почтенного гнома Гимли из Эребора, - не моргнув глазом, соврала я, довольная тем, что распущенные волосы прикрывают уши, и в душе веселясь от того, как удивлённо расширились глаза привратника. - Здесь у вас проездом - ищу трактир, чтобы переночевать. - О, сударыня, простите моё удивление; меня зовут Густав, просто я никогда не видел гномесс, вот и растерялся, - протараторил седой мужчина, окидывая меня ещё более любопытным взглядом. - А разве у вас не должно быть? - и он выразительным жестом провёл пальцами по своему гладко выбритому подбородку. - Ах, это, - смеясь, повторила я его жест, - Нет, бороды растут не у всех, только у брюнеток. - Простите ещё раз, - повторил сторож, - идите прямо вот по этой улице, и вы упрётесь в трактир "Гарцующий пони", уверен, его хозяин вас прекрасно устроит. - Благодарю, - улыбнулась ему я, и ведя лошадь по мощеной мостовой, зашагала в указанном направлении.       Несмотря на вечерний час в посёлке ещё кипела жизнь. В ярко раскрашенных лавках доторговывали булочники, мясники и бакалейщики, шумно и беспечно играли дети, хозяйки снимали с верёвок выстиранное и высохшее за день бельё, несколько старушек, сидя на лавочке под раскидистым абрикосом, с которого осыпались белые лепестки отцвевших бутонов, о чём-то оживлённо болтали, небольшая группа поющих разухабистые песни румяных коренастых мужчин тоже, очевидно, спешила в трактир, наверное, не всё пиво там вчера выпили. Конечно, встречалось больше людей, но и занимающиеся хозяйскими делами хоббиты тоже попадались на глаза. Я с интересом разглядывала выбеленные дома с резными ставнями. Чаще они были одноэтажные, но и двухэтажные не были редкостью, второй этаж обычно был деревянный, и выглядели такие строения очень колоритно. Радовали ухоженные чистые дворики и клумбы, в которых цвели крупные ярко-красные тюльпаны и выпускали первые бутоны ранние сорта пионов. Свободно разгуливающие задиристые петухи и горделивые пеструшки отчего-то напомнили мне Эдорас - там тоже домашние птицы были вольны идти, куда приспичит, хоть в королевский сад.        Вскоре я увидела трёхэтажное строение трактира с арочным входом, два крыла которого уходили в холм, на котором было основано Пригорье, так, что окна второго этажа были почти вровень с землёй. Окна первого этажа лицевой части этого приюта для усталых путников и тех, кто желал провести вечер за кружечкой эля и весёлым разговором, были завешены шторами весёлого алого оттенка, а вывеска над дверями гласила: "Гарцующий пони. Содержит господин Свербигуз". Пройдя через открытую калитку, я отдала поводья Тиви выскочившему навстречу светловолосому хоббиту, который представился Бобом, и, когда он направился с ней к конюшням, поднявшись по высоким ступеням, оказалась в небольшом уютном холле, стены которого были чисто выбелены, а по углам стояло несколько мягких диванов и пуфиков, оббитых местами потёртым зелёным бархатом.       В холл выходило несколько дверей, одна из них была распахнута, из неё слышны были громкие голоса разошедшихся в веселье посетителей и шёл густой запах табачного дыма вперемешку с пивными парами. Желудок мой тут же содрогнулся от отвращения, намекая, что он не прочь сгонять меня к кустам крыжовника, что росли во дворе трактира. Прижав под плащом руку к животу, я мысленно взмолилась об отсрочке неизбежного и шагнула в зал, где меж столов и посетителей невысокий полный мужчина разносил уставленные на подносе кружки с элем. - Здравствуйте, госпожа, я - Сафлор Свербигуз, - представился толстяк, уже с пустым подносом подходя ко мне. - Чем могу вам служить? - Мне хотелось бы снять комнату и заказать ужин, - мученически улыбнувшись, поскольку тошнота только усиливалась, ответила я ему и мелкими шажками попятилась обратно в холл. - Если это возможно, разумеется. - Чтоб Пивнюк да не принял на постой столь славную госпожу? Ну что вы, ну что вы, - выйдя вслед за мной в переднюю, он позвонил в висящий на стене медный колокольчик. - Могу я узнать ваше имя? - Разумеется, - глоток более чистого воздуха был живителен, и я решила - врать, так врать. - Лили, дочь Глоина из Эребора, сестра гнома Гимли. - Вы - гномесса? - удивлённо вытаращился трактирщик, как до этого и привратник, потянувшись к своему подбородку. - А как же... ? - Видите ли, мистер Свербигуз, не у всех гномесс есть борода, по большей части, это миф, - вновь соврав, невинно хлопая ресницами, пояснила я ему. - Ах да, да! Простите моё любопытство, общаюсь тут с одними мужланами, совсем забыл, как принято вести разговор с молодой барышней, - спохватился Сафлор, продолжая всё же исподтишка меня рассматривать. - А где же ваши спутники? Повели лошадей на конюшню? Сколько нужно подготовить комнат? - Видите ли, я путешествую одна и, если честно, очень устала. - и это ещё мягко сказано - никогда не думала, что могу быть такой слабой. - Как одна? А впрочем, нынче такие времена настали, что всё может быть! - вздохнул, качая головой, трактирщик и, обернувшись к появившемуся в дверном проёме Бобу, приказал: - отведи госпожу Лили в комнаты на первом этаже в южном крыле, что выходят окнами в сад, да устрой поудобнее, а я займусь ужином.        В сопровождении нёсшего мои седельные сумки молодого хоббита я вскоре попала в уютную небольшую комнату, посреди которой стояла так манившая меня кровать, а у завешенного белоснежными занавесками и красными шторами окна был круглый столик с двумя набивными креслами по бокам. Боб принёс горячей воды в умывальню, явно смущаясь, простившись со мной, он, велев звать в случае чего, покинул номер, и я осталась предоставлена сама себе. Достав чистую смену одежды, я отправилась в маленькую умывальню со сливом в полу, где долго с удовольствием плескалась, купалась и промывала волосы. Когда же, довольная омовением, вышла из неё, на столе уже ждал горячий ужин; желудок мой сменил гнев на милость, и я, радуясь временной передышке, смогла спокойно поесть. Позволив себе слабость, вместо приготовленной одежды я достала рубашку Леголаса, что лежала на самом дне сумки, сбросив банное полотенце, в которое завернулась после купания, одела её и, задув свечи на столе, с наслаждением забралась в постель. Родной терпкий запах окутывал, словно кокон, из глаз побежали непрошеные слёзы. - Пожалуйста, побудь со мной, - задыхаясь от отчаяния, прошептала я, заворачиваясь в одеяло и крепко прижимая к себе большую пуховую подушку в белой накрахмаленной наволочке.        Сон очень быстро поглотил моё утомлённое сознание, и в этом сне любимый действительно был рядом: сильные руки гладили по спине, волосам и плечам, иногда спускаясь вниз, они замирали на животе, а затем эльф, обнимая, крепко прижимал меня к себе, шепча какие-то слова, которых я, как ни пыталась, не могла разобрать.       Проснувшись поздно утром, мучимая острым приступом тошноты, я обнаружила, что в комнате почти темно, а за окном громыхает неизвестно откуда налетевшая гроза. - Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром как громыхнёт из-за сарая, и всё осветится кругом, - сонно пробормотала я, когда номер озарила особо яркая вспышка молнии, затем ладонь моя легла на живот, - ну что, бабочка, сегодня мы с тобой будем отдыхать и нежиться в постели, твоя мамочка, может, и сумасбродка, но по дождю никуда не поедет.       После вынужденной прогулки в уборную (теперь я знаю, что не только язык - мой враг, но, собственно, и желудок тоже), я вернулась в постель и, вновь обняв подушку, постаралась заснуть, а проснулась лишь к обеду.       Наверное дождь решил, что Пригорье - это земля обетованная, и продолжал лить, как из ведра, три последующих дня, в которые мне не оставалось ничего иного, как сидеть в своём номере или идти в общий зал, где в такую задорную погоду было не густо с посетителями, и не слишком обременённый заботами о постояльцах Сафлор оживлённо рассказывал мне о событиях последних полутора лет. - Путников-то в Пригорье прошлой осенью, почитай, почти совсем не было - это вот сейчас всё налаживается, да они идут помаленьку, следопыты, к нашему счастью, вернулись да извели разбойников, что нападали на путников, идущих трактом да Зеленопутьем, сейчас спокойно стало, а тогда все местные по домам сидели за семью запорами, - рассказывал, натирая стаканы, трактирщик, пока я, сидя за столом возле его стойки, ужинала сырным пирогом, запивая его холодным молоком. - А всё с чего началось? С шалопутов, что нагрянули с Зелёной Тропы в прошлом году. Толпами они валили - были среди них и неприкаянные бедолаги, которые от лиха, видать, бежали, но большей частью народ собрался паршивый. Вор на воре, и вором погоняет. С ними у нас неприятности и начались: ссоры, потасовки, а там, страшно сказать, и до смертоубийства дошло! - Неужели здешних убивали? - в изумлении уставилась я на Свербигуза, попутно понимая, почему так гладко проехала трактом, хотя каждый день боялась нападения. - Ох, вам, барышня, лучше и не знать о подобном, удивительно вы хорошенькая для гномессы, да что говорить, вы - первая гномесса, которую я увидел за свою жизнь, а повидал я многое, уж поверьте старому Пивнюку. - Да какой же вы старый? По мне - так румяный да бодрый, - смеясь, подмигнула я ему. - И готовите отменно. - Ну спасибо на добром слове, госпожа, - улыбнулся довольный похвалой трактирщик. - да только спроси меня кто-нибудь о том, кто вы, честное слово, сказал бы, что эльфийка, хотя и их мало видел в своей жизни, даром, что они дальше по тракту живут, хотя, может слухи? Говорят, дома их спрятаны так, что, не зная тайных знаков, ни за что не найдёшь. А насчёт наших погибших бедолаг, так это Мэт Верескач, Рауль Плодожор да коротышка Том Репей из-за Кручи, а ещё Вилли Обрывник, да один Подхолмс. Все славные ребята, уж поверьте мне, а Гарри Козлолист с Биллом Прихвощнем переметнулись к пришельцам, с ними и сгинули. Они привратниками были, вот думаю, и впустили шалопутов в ту ночь, когда драка случилась. Оно-то, мы их выперли, да только сразу после новогодни - тогда снег ещё сильный был - они воротились. Ну, начали разбойничать, по окрестным лесам промышляли, житья от них не стало, словно худые времена вернулись, о каких раньше только в разговорах старики упоминали. По дорогам не проедешь, за Ворота носа никто не высовывал, караулы пришлось ставить, как стемнеет, да не только у ворот, а по всей ограде. Думали уж - конец Пригорью пришёл, да только вернулись следопыты и навели порядок: всех разбойников истребили в округе и лесах ещё в начале этой зимы, а ведь не ценили мы их, ох, как не ценили, дурным людом считали. А теперь в Минас-Тирите новый король сидит - Элессар Арагорн, говорят, уж он порядок наведёт, а я то, дурак, Бродяжником его в своё время кликал, а уж как он моё пиво любил да нахваливал!       Я лишь улыбнулась на это: уж я знаю, как мой брат ценит хорошее забористое пиво, а ещё то, что правитель из него будет замечательный и справедливый, он не даст хлебнуть горя своему народу.       А весенний дождь всё лил за окнами трактира, делая меня заложницей своих переменчивых планов и вынуждая оставаться постоялицей Свербигуза в то время, как сердце рвалось продолжить поиски энтиц, чтобы, закончив их, скорее вернуться вымаливать прощение Леголаса - ведь чем дольше я буду своим отсутствием причинять страдания любимому, тем больше гнева он выльет на меня потом. Впрочем, гнева его я не боялась, лишь бы вновь оказаться в родных руках, заглянуть в бездонные голубые глаза, ощутить ласку поцелуя. Но сначала я, разумеется, выслушаю кучу нелестного и возможно оглохну, не без этого...