*****
Пробуждение выдалось ужасным. В лицо светил едкий свет, выжигая глаза даже сквозь сомкнутые веки. Тяжёлая голова гудела, а во рту чувствовалась тошнотворная горечь. Бильбо хотел прикрыть лицо ладонью, но рука повиновалась с трудом, словно чужая. — Пить, — прошептал он, ворочая непослушным языком. Ко рту поднесли холодный металлический кубок с горьким питьём, мягко, но настойчиво заставляя выпить до дна. — Прости, догадываюсь, что это редкая гадость, но, сам понимаешь, Оина лучше не злить. Как чувствуешь себя? — Как после ужина из лихоллеских белок. — Ори засмеялся — хоббит узнал его голос — и сочувственно похлопал мистера Бэггинса по плечу. — Этот яркий свет… Ты не мог бы его погасить? — Извини, сейчас… — Через пару мгновений помещение погрузилось в полумрак. Бильбо смог открыть глаза и осмотреться. Он лежал на большой кровати с балдахином в громадной полутёмной комнате. Окна закрывали массивные портьеры, покои освещались одиноким факелом у двери, что не позволял рассмотреть подробности, но давал возможность составить общее впечатление. Спальня была обставлена строго, но многочисленные детали указывали на достаток и вкус владельца: картины военной тематики в золотых рамах; высокий шкаф, сплошь заставленный увесистыми томами; арфа, украшенная драгоценными камнями; резные фигурки боевых гномов, расставленные на огромном столе, воплощающем театр военных действий; всевозможные мечи, луки и топоры. Бильбо хотел спросить где он и чья это комната, но Ори заговорил первым: — Лучше? Или слишком темно? Могу открыть окно, немного света не помешает. — Молодой гном проворно подскочил и рванул громоздкую ткань, подняв облако пыли. — Проветрить тоже не будет лишним, — пробормотал он сквозь кашель, с усилием приоткрывая оконную раму. В спальню хлынул поток света и свежего воздуха. Дышать стало легче, а комната преобразилась. Стали заметны густые слои пыли, паутина, прочно обосновавшаяся по углам, общая запущенность. У окна лежала смятая, скомканная бумага, письменные принадлежности были разбросаны по столу, на прикроватном столике покоилась открытая книга, а стул у двери был завален одеждой. Казалось, хозяин покинул покои всего на минуту, но вернуться забыл. И очень давно. — Чья это спальня? — Бильбо, конечно, понимал, что он в Эреборе. Не просто в городе, а наверняка в королевском дворце. И, безусловно, покои не были гостевыми, слишком много личных вещей, которые мог позволить только кто-то весьма богатый. Итак, состоятельный, знатный гном со сдержанным вкусом и любовью к арфам. Ори мог не отвечать. — Торина. Теперь будет, наверное, твоя… — Ори прочистил горло и принялся лихорадочно перебирать бумаги, разложенные на письменном столе. — Нужно позвать Оина. — Зачем? — Бильбо чувствовал себя разбитым и уставшим, боль в груди не позволяла сделать глубокий вдох, а спина, по ощущениям, пестрила ссадинами. Но он не знал отчего. — Тебе вчера знатно досталось. — Повернувшись, Ори заметил непонимающий и обеспокоенный взгляд хоббита. — От дракона… Ты не помнишь? Бильбо хватило одного взгляда на взволнованного, растерянного и слегка напуганного гнома. Сердце пропустило удар, от лица отхлынула кровь, глаза остекленели, а руки непроизвольно сжались в кулаки. Он вспомнил всё. — Я позову… Сейчас, я быстро, — на бегу выкрикнул Ори, скрывшись за дверью. Превозмогая ломоту в теле и боль в груди, Бильбо откинул одеяло и сел на кровати. Он встал, опираясь на массивный деревянный столбик. В глазах мгновенно потемнело, а тело повело в сторону. Он был слаб, но жгучее желание, что пожирало изнутри, придавало сил. Пошатываясь, мистер Бэггинс дошёл до окна, но был разочарован. Спальня Торина выходила окнами на небольшой внутренний сад, а не на Эсгарот, как ожидал хоббит. Нужно было увидеть, убедится, что его воспоминания не ложные, а худшие предположения, к несчастью, сбылись. Нетвёрдой поступью он направился к выходу, но не успел сделать и двух шагов, как с громким стуком хлопнула дверь, впуская Оина. — Бильбо, орк тебя дери, какого Моргота ты встал? — Пожилой гном поддержал слабеющего хоббита и довёл до кровати. Едва Бильбо вновь оказался в плену подушек и одеял, Оин с несвойственным ему беспокойством принялся за допрос: — Как самочувствие? Боли есть? Вдохнуть можешь? Голова кружится? Дрожь? Бильбо, слышишь меня? Бильбо! Но Бильбо не слышал, он мог думать лишь о том, что произошло после его безрассудной выходки. Его мысли пульсировали, заволакивая разум. Освободиться из плена собственного сознания помог неприятный резкий запах у самого лица. — Хвала Махалу, — буркнул Оин, убирая зловонную тряпицу. — Теперь слышишь меня? Бильбо перевёл осмысленный взгляд на гнома. Вопрос, мучительно терзающий его, слетел с губ самовольно: — Что с Эсгаротом, Оин? Старый гном нахмурился и сжал тонкие губы в едва заметную полосу. Он резко отвернулся и принялся растирать в ступе сушёные травы. Ответ для мистера Бэггинса был столь же очевиден, как и ранее имя владельца спальни, но он отказывался принимать очевидную, хоть и не озвученную истину. — Оин, пожалуйста… Плечи гнома поникли, не поворачиваясь, он пробормотал: — Эсгарот пал, Бильбо.*****
Озёрный город горел. Пылал, искрился, пламенел. Деревянные постройки полыхали ярко, словно собранные для костра дрова. Дома, торговые лавки, ярмарочная площадь, ратуша — сухие ветки в огромном пепелище. А люди в нем — лишь искры… Бильбо всего этого не видел, но знал со слов гномов, ставших свидетелями смерти Эсгарота. Так, в памяти Ори запечатлелось зарево, развеявшее вечерний сумрак. Для Оина ярчайшим моментом стал сильный ветер, доносивший до Эребора запах дыма. Балин клялся Махалом, что видел всплеск воды, навечно поглотившей бездыханную тушу Смауга. Эти гномы запомнят падение Озёрного города надолго, но никогда не испытают того, что чувствовал Бильбо, воочию наблюдая последствия. Со стороны казалось, что мистер Бэггинс всего лишь сидел на большом камне у подножия горы, неотрывно глядя в сторону пепелища Эсгарота. В действительности его разум блуждал в прошлом, возрождая воспоминания истинные и создавая ложные. Он существовал одновременно в далёком прошлом, разбитый горем от смерти близких; в минувшем вечере, сжигаемый диким пламенем дракона на ряду с горожанами Озёрного города; в настоящем, снедаемый едкой кислотой вины. «Я виновен. Они не заслужили такую смерть. Умереть следовало мне… Но я остался, а они погибли. Зачем? Чем я лучше?.. Они спасли меня, а я… Я не сумел уберечь их, не смог спасти, лишь наблюдал их страдания, видел смерть. Мне стоило умереть ещё тогда, в ту страшную зиму…» Образы минувшего сменялись без всякого порядка. Ласковая улыбка матери, заменяющая тысячи слов любви. Сырая земля кладбища, холодящая тело, что содрогалось в отчаянном плаче. Иступленный шёпот клятвы, давшей силы пережить горе. Холодная кисть почившего отца, орошаемая солёной влагой. Обещание, помешавшее избрать лёгкий путь. «Я виновен. Я навлёк на них беду. Погибли люди, множество людей, дети… Погибли самой страшной смертью… Смауг изжарил их по моей вине. Он лишь орудие, стрела, которую выпустил я… И она поразила Эсгарот в самое сердце. Почему их, а не меня? Ещё тогда… Если бы я умер ещё тогда… Все были бы живы. Один лишь я… Лишь я виновен. Вина моя. Убийца — я! Душегуб, злодей, клятвопреступник! На мне их кровь… Никогда мне не искупить вину. Никогда!» Разум мистера Бэггинса затуманился. Он не видел настоящего, не помнил прошлого, не знал будущего. Перед его внутренним взором предстала вымышленная, но оттого не менее ужасная картина. Пожилой мужчина, превозмогая боль в ногах, бежит вдоль здания ратуши. Вокруг него бездумная толпа, убегающая от дракона. Толчок. Он падает на колени. Вскрик, удар, хруст. Старик сгибается, на спину сыпется град ударов тяжёлой обуви. С ужасающей ясностью приходит понимание неизбежного конца. Боль притупляется. Прожив последние минуты старца, Бильбо возродился. Воскрес, чтобы вновь погибнуть. Девочка лет семи держит за подол платья старшую сестру, которая развязывает тугой узел, удерживающий лодку. Сестра оглядывается и замирает в испуге. В мгновения ока толкает младшую за угол дома. Рёв, шипение, огонь. Поток пламени сжигает улицу, лодку и сестру. Ужасный, нечеловеческий вопль звучит лишь несколько секунд и замирает. Тело падает, продолжая гореть. Наступает тишина, но только не для ребёнка, в чьей голове предсмертный крик сестры не умолкнет никогда. Горячие слезы текут по лицу Бильбо. Слезы не его, а той маленькой девочки. Но вот они высыхают и он больше не хоббит. Беременная женщина, прикрывая рукой округлый живот, прячется под столом. Она слышит крики, топот ног, треск огня. Ей страшно. Не за себя, а за жизнь не рождённого ребёнка. Хочется уйти, скрыться, избежать опасности, но первобытный ужас парализует её тело, сковывает конечности. Каждая секунда промедления приближает смертный час. И когда точка невозврата пройдена — она чувствует это. В следующий миг здание рушится, крыша обваливается, стены падают, стол ломается. Две жизни обрываются. Бильбо ненавидел себя. Он никогда не испытывал подобного чувства. Ни к кому. Даже в тот далёкий январский день были лишь гнев, обида, вина, но не это страшное чувство злости на самого себя, приправленное отвращением и неприязнью. Мистер Бэггинс в полной мере осознавал свою причастность к смерти горожан Эсгарота и необратимость происшедшего. Он не мог повернуть время вспять и поступить иначе, но в глубине души знал путь, который успокоил бы его мирские терзания. Решение, которое девятнадцать лет назад помешала принять умирающая мать, связав его клятвой. На этот раз его руки были свободны. — Бильбо! — послышался отдалённый крик. Мистер Бэггинс глубоко вздохнул, прерывая собственные размышления. — Как ты умудрился от меня улизнуть? — Запыхавшийся Ори опустился на соседний камень, переводя дыхание. — Я с ног сбился, разыскивая тебя. И у других ведь не спросишь, Торин узнает — не сносить мне головы. Бильбо не сказал Ори, что справляться о его местоположение не имело смысла. Отделаться от приставленной к нему сиделки в лице юного гнома помогло кольцо Саурона. С недавних пор мистера Бэггинса перестала волновать тёмная сущность находки. С недавних пор его перестало волновать решительно всё. — Будь добр, не уходи так далеко, пока ты не вполне здоров. Хвала Махалу, что ты добрался без происшествий. Здесь довольно крутой и узкий спуск даже для здоровых гномов, не говоря уже о больных хоббитах. Бильбо намеренно избрал этот путь в надежде свернуть голову, его совершенно не заботила собственная жизнь. Впрочем, он не поведал этого Ори, как не сказал ни слова за последние дни. Дав себе обет молчания, он совершил первый шаг к расставанию с миром живых, в котором ему теперь не место. — Темнеет, возвращаемся. — Бильбо не спорил, он покорно встал и безмолвно последовал за Ори, разглагольствовавшего о большой библиотеке Эребора. Прошло три дня с того рокового вечера, когда Смауг изжарил Озёрный город. Гномы владеют Эребором уже два дня. Бильбо не владеет ничем, включая свою жизнь, уже два дня. За два дня гномы восстановили большую часть наружных повреждений и укрепили оборону Главных Врат, частично разрушенных драконом. За два дня Бильбо стараниями Оина частично восстановил здоровье, повреждённое драконом, и скатился в беспросветную тьму отчаянья. — Бильбо, — понизил Ори голос до интимного шёпота, — я не знаю, что произошло в сокровищнице в тот день, но понимаю, что ты винишь только себя. Бильбо, ты… Ты не причина всего зла. Ты не развязывал войн, не убивал невинных, не желал поработить всё живое. Не создавал драконов, не ты наделил их скверным характером и смертоносной силой. Ты всего лишь хоббит, не в твоих силах управлять драконом, влиять на его решения. Смауг атаковал Эребор по собственной воле. Смауг испепелил Эсгарот по собственной воле. Он был гигантским хитрым драконом, неподвластным науськиванию ширского хоббита. Не пойми меня превратно, ты преданный, храбрый, рассудительный, добрый, но ты взвалил на себя вину за то, что не в твоих силах. Мистер Бэггинс выдавил в ответ слабую улыбку. За прошедшее время он слышал сотни вариаций подобного монолога от всех членов кампании. Даже Двалин единожды нанёс визит. Суровый гном был немногословен и косноязычен, но произнёс слова поддержки, запечатлев напоследок увесистый хлопок на плече хоббита. Конечно, Бильбо осознал косвенность своей вины. Не он изжарил Озёрный город, не он убил людей. Но от его речей рассвирепел Смауг. Гномы не слышали его последние слова, не знали, что дракон уничтожил неповинных горожан из мести. Бильбо в полной мере понимал, что поставил свою жизнь превыше всего, за что поплатились другие. В этом его вина. Вскоре гном и хоббит достигли Главных Врат, где трудился отряд строителей, пересекли их и дальше Ори повёл Бильбо наиболее коротким путём в бывшие покои Торина. Оба хранили молчание. Едва переступив порог, Бильбо опустился на кровать, глубокие раны на спине давали о себе знать немилосердной болью. Ори привычным жестом извлёк из походной сумки исписанные листы пергамента и опустился за письменный стол. Мистер Бэггинс знал, что тот пишет летопись их кампании. Гном неоднократно предлагал просмотреть его наброски, высказать своё мнение, дополнить рассказ деталями в надежде вернуть хоббиту вкус жизни, но каждый раз терпел неудачу. Бильбо мог коротать время с пользой: помочь Балину в сокровищнице, оказать услугу Ори с летописью, прочесть книгу на худой конец. Однако, каждый раз он неустанно предавался тягостным размышлениям, обвиняя себя в происшедшем. Через некоторое время пришёл Оин. Он навещал Бильбо утром и вечером, всякий раз оставаясь доволен состоянием телесных ран и крайне недоволен его настроением. В этот раз он вновь приготовил снадобье, смазал спину и грудь липкой мазью, а затем отругал мистера Бэггинса последними словами за упадническое моральное состояние, отчего даже Ори выглядел смущённым и виноватым. Наставления пожилого гнома не всколыхнули мутную заводь сознания Бильбо. Это было привычно. Когда в свою бывшую спальню тихо вошёл Торин, это также не взволновало хоббита. Гном навещал его каждый вечер. — Ори, — Дубощит кивнул молодому гному. Ори без лишних слов убрал записи в сумку и тихо прикрыл за собой дверь. Его смена окончена. — Добрый вечер, Бильбо. — Торин опустился в мягкое кресло у изголовья кровати. — Как провёл день? Как самочувствие? Лёгкая усмешка тронула губы мистера Бэггинса. Каждый вечер Дубощит задавал эти вопросы. Каждый вечер он не получал на них ответы. Каждый вечер Бильбо был уверен, что гном прекрасно осведомлён о его досуге и здоровье, ведь Ори и Оин охотно делились сведениями со своим узбадом. — Ты сегодня выглядишь лучше, прогулка на свежем воздухе сказалась положительно. — Торин говорил тихо, в его голосе слышалась усталость и нотка раздражения. — Но от Ори убегать не следовало. «Не успели отвоевать Эребор, как у его стен появились уши и глаза. Не сносить всё же Ори головы», — подумал Бильбо, невольно прислушиваясь к каждому вздоху Торина. Бильбо мог слышать, но не слушать ворчание Оина, доверительные рассказы Ори, уморительные истории Бофура, мудрые монологи Балина, но вечерние визиты Дубощита мистер Бэггинс ждал с нетерпением. Мрачные раздумья меркли, уступая место проникновенному голосу, который действовал на хоббита лучше всяких отваров Оина. — Понимаю, постоянный присмотр тяготит, но эта необходимость обусловлена твоим состоянием, — голос Торина смягчился, он помолчал, а затем едва слышно добавил: — Я переживаю за тебя, Бильбо. Боюсь, что сейчас ты способен совершить нечто непоправимое. Мистер Бэггинс впервые за вечер посмотрел гному в глаза. Их взгляды встретились, и Бильбо вдруг отчётливо осознал, что Торин понимает всю глубину его размышлений. Знает про то отчаянное решение, которое мистер Бэггинс почти принял, и которое повергло бы в ужас других. Других, но не Торина. Гном выглядел совершенно спокойно, словно всецело контролировал ситуацию. — Вечерок, Бильбо, я… — Бесшумно вошедший в комнату Кили на мгновение нерешительно застыл у двери. Быстро оценив обстановку, он хитро прищурился и пружинистой походкой прошёл на середину спальни. — Дядюшка, я вам помешал? — Вопрос был задан невинным тоном, но озорной блеск глаз выдавал его сполна. — Ты что-то хотел? — Торин не ответил на словесную шпильку племянника, он лишь откинулся на спинку кресла и отвёл взгляд в сторону. — Принёс ужин для Бильбо. — Гном хотел поставить поднос на небольшой стол у кровати, но все свободное пространство занимала деревянная миска, до краёв наполненная кашей, которую Бильбо пропустил в обед, сбегая от опеки Ори. Кили недовольно цокнул, но забрал нетронутую пищу, оставив ароматный суп. Казалось на этом задание выполнено и следует вежливо удалиться, что и сделал бы любой другой гном, но не Кили. Он, нисколько не смущённый положением лишнего, присел на край письменного стола. — Что-то ещё, Кили? — буднично спросил Торин, но по выражению его лица не составляло труда предсказать грядущую бурю, грозившую бесцеремонному племяннику. Юный гном нашёлся с ответом почти мгновенно, не испугавшись гримас августейшего родственника, но и не рискуя попасть под горячую руку. — Балин просил передать послание ворона. Фраза возымела поразительное воздействие: Торин заинтересованно поддался вперёд, закрыв глаза на поведение Кили. И не удивительно, ведь именно благодаря старому ворону и его детям гномы знали про армию Трандуила, подступающую к Эребору, и могли созвать собратьев для обороны королевства. — Длинноухие в паре дней пути. Армия Даина превосходит их численностью, но продвигается не так быстро. — Mothram, — рыкнул Торин, сжимая кулаки. — Укрепление Главных Врат закончено? — Почём мне знать? Про ход строительства спрашивайте с Бифура. Я по твоей милости, любезный дядюшка, перебираю камешки в поисках… Торин бросил столь красноречивый взгляд на племянника, что тот оборвал свою речь на полуслове. — Останься с Бильбо, — бросил гном на ходу, скрываясь за дверью. — А что я такого сказал? — Кили отставил в сторону нетронутый обед, после чего занял место Торина. — Про Врата не знаю, а вот про монеты, слитки, камешки всякие могу часами говорить. Сегодня, к примеру… Молодой гном, несмотря на отсутствие интереса собеседника, принялся пересказывать наиболее яркие события прошлых дней. Несмотря на живость изложение и богатство интонации рассказчика, Бильбо одолел сон, в котором события почти двадцатилетней давности слились воедино с жутким вымыслом, что бередил его душу. Рука, которую он сжимал в своей, неумолимо холодела. Душа уже ушла за Грань, а вслед за ней улетучивалось тепло, что наделяло оболочку жизнью. Бильбо, словно безумный, лихорадочно растирал мёртвую плоть, в надежде согреть ладонь отца и вернуть его к жизни. Тщетность стараний была очевидна даже для него самого, отчего из глаз нескончаемым потоком лились горькие слезы. Юный хоббит едва вступил в пору взрослой жизнь, умение сдерживать чувства и сохранять самообладание он выработает позже. — Бильбо, — раздался слева слабый, едва слышный зов. На соседней кровати, что стояла левее, лежала мать Бильбо. Он понимал, что сообщить ей о кончине Банго означает убить и её. Мистер Бэггинс, а в свете горестных событий называть его отныне будут именно так, вытер трясущимися руками воспалённые глаза и, не поворачиваясь, спросил: — Да, мама? Ты хотела воды? Я налью. Сохраняя видимое спокойствие, Бильбо укрыл тело отца пледом, чтобы мать не увидела окоченение и бледность его конечностей, а затем вышел из комнаты родителей и бросился к огромному корыту воды, приготовленному для смачивания компрессов, и окунул голову в воду. Стало легче, холодная вода смыла слезы, отрезвила и успокоила. Не вытерев лица, по которому ручьями струилась влага, он плеснул в стакан травяной отвар из кувшина и вернулся к матери. — Сынок, что-то случилось? — Белладонна беспокойно осматривала сына, порываясь приподняться. — Всё хор-рошо, — запнулся Бильбо, едва сдерживая подступающие слезы. Он поднёс ко рту матери отвар, но та качнула головой. — Ты не умеешь врать, сынок. Он умер, да? — Не в силах убедительно солгать или, по крайней мере, согласиться, Бильбо отвернулся, не способный встретить прямой, вопрошающий взгляд матери. — Умер. Отчаянье, которым был пропитан голос матери, наполнило Бильбо невообразимой болью и горечью. Он закусил тыльную сторону руки, чтобы не разрыдаться. Боли он не чувствовал, но остановился, когда рот наполнился вкусом металла. — Он умер, Бильбо, — бездумно повторила хоббитянка, а затем добавила: — Ты его убил. — Что? — Мистер Бэггинс резко развернулся, со страхом вглядываясь в родное лицо. — Ты убийца, Бильбо, — уверенно повторила мать. Она больше не выглядела слабой и болезненной, напротив, её лицо приобрело здоровый румянец, а голос набирал силы. — Ты губишь всё, к чему прикасаешься. Твои руки в крови. С кисти левой руки каплями струилась кровь, вытекая из укуса. От вида крови у Бильбо закружилась голова, а лоб покрылся потом. Одной рукой он ухватился за спинку стула у изножья кровати Банго, а другой вытер испарину. — Ты — чудовище! Посмотри, что ты сделал с отцом! Ты убил его, убил! Ты не мой сын, ты монстр! По светлой ткани пледа стремительно расползалось алое пятно. Капли крови с оглушительным звуком стекали с кровати на пол, образуя громадную бурую лужу. Стук сердца пульсировал в ушах в такт падению капель, к горлу подступила тошнота, и Бильбо едва успел броситься к ведру, прежде чем его стошнило едкой желчью. Его тело трясло, а руки, красные от крови руки, дрожали. Во рту, вместе с горечью он ощущал вкус крови. Не его, а отцовской. Словно со стороны, он видел свой окровавленный рот, из уголка губ которого тонкой струйкой стекала кровь. Ведь это он убил отца, а не болезнь. Он монстр. — Убийца, убийца, убийца! — точно полоумная, кричала мать. Впрочем, Бильбо более не испытывал к женщине сыновних чувств, она лишь раздражала, словно больное животное, что никак не умирало. Когда он, наконец, смирился — стало легче. Внутренняя борьба затихла, пришла гармония. Он без удивления заметил, что пальцы рук удлиняются, огрубевают. Тело набирает вес и покрывается желто-красной чешуёй. Он обретал свой истинный облик. — Чудовище! — вскричала Белладонна, указывая пальцем на громадного дракона, в которого обратился её сын. — Погибель! Дракон лишь поморщился, обнажая острые клыки, пропитанные кровью. Старуха определённо стала ему надоедать. Он набрал в лёгкие как можно больше воздуха и обдал кровать Белладонны потоком огня. Женщина разразилась диким хохотом. Она билась в агонии, когда огонь пожирал её плоть, но из губ доносился лишь безумный смех. Прежде, чем пламя завладело убогой хоббичьей норой, дракон проломил потолок и взмыл в воздух. Он был разочарован реакцией этой полоумной, но быстро отогнал неприятные воспоминания. Впереди его ждал десерт. — До скорой встречи, Торин Дубощит. — Пасть ощерилась стройным рядом смертоносных клыков, а в животе приятно заурчало. Бильбо очнулся в холодном поту. Он находился в комнате Торина, на его кровати, но мыслями был далеко. Он по-прежнему ощущал себя драконом, чувствовал бурление гнева в крови и сладостный привкус скорой мести на языке. — О Эру, я чудовище, — пробормотал он в глубоком волнении. Его преисполнило столь сильное чувство отвращения и ненависти к себе, что сложное намерение, довлеющие над ним последние дни, показалось единственно верным. И если раньше он искал подходящее время и способ, то теперь он точно знал, что следует делать. Мистер Бэггинс вскочил со всей прытью, которую позволяли недавние раны, и бросился к окну. Массивная створка поддалась не сразу, но, наконец, распахнулась с громким лязгом. Бильбо вскарабкался на подоконник и успел лишь бросить быстрый взгляд на сад, расположенный внизу, прежде чем сильные руки перехватили его за грудь и живот. — Какого Моргота? — прорычал у самого уха Торин, грубо стаскивая хоббита с окна. Руки гнома обжигали нестерпимым чувством вины, воскрешая в памяти недавний сон, где он, Бильбо, намеревался убить Торина. Мистер Бэггинс брыкался и извивался, но гном не спешил ослаблять хватку. — Пусти. — Голос был хриплым после сна и длительного молчания. — Только так можно исправить ошибку. Пойми, тогда должен был умереть я. Не они, а я. Торин, если бы я умер тогда, они бы не погибли, а люди Эсгарота были бы живы. Отпусти меня, пока не поздно. Дубощит развернул Бильбо к себе лицом и крепко обнял, поглаживая по спине. — Ты не виновен в чьей либо смерти. Тебе нужно жить. — Ты не понимаешь! — вскричал хоббит, тщетно пытаясь оттолкнуть гнома. — Я — чудовище. Я их всех погубил! И погублю тебя… Я… — Бильбо и сам не заметил, как из его глаз покатились слезы, а вместе с ними и боль, что переполняла душу. Он никому не показывал своих переживаний с тех пор, как потерял родителей. Бильбо держал в себе самые сокровенные чувства и мысли, но теперь происходящее казалось естественным. Широкая грудь Торина, его крепкие объятия, ласковые поглаживания и теплота его дыхания возле виска вычерпывали многолетнюю боль, осевшую в душе хоббита. Когда мистер Бэггинс затих, успокаиваясь, Дубощит подвёл его к кровати и помог удобно устроиться. Он плотно закрыл окно и вложил в руки хоббита металлическую флягу. — Это не варево Оина, — заверил он скривившегося Бильбо. — Пей, тебе это нужно. Бильбо пригубил глоток, распознав в напитке посредственный виски небольшой выдержки. Он хмыкнул, подумав, что в Шире даже самый захудалый паб может похвастаться выпивкой наивысшего качества. Улыбка быстро сползла с его лица, когда он осознал, где находится и что совершил. Его затопил стыд за то, что так легко обнажил душу перед гномом, а также сожаление, что тот помешал. — Бильбо, этот разговор назрел давно, особенно после этого... — Торин резко махнул рукой в сторону окна. — Мордорово Око, я надеялся, к этому не дойдёт!.. — Гном с грохотом отодвинул кресло и вскочил на ноги. Преодолев комнату в несколько широких шагов, он оказался у окна и с силой рванул на себя обе створки. Прохладный воздух вмиг облетел спальню. Торин, казалось, обрёл прежнее душевное спокойствие: его плечи поникли, а сжатые кулаки ослабели. Не оборачиваясь, он продолжил: — Бильбо, сейчас ты уверен, что никто не может понять твои переживания, осознать ход твоих мыслей. Это не так. Каждый гном, с которым ты знаком, — несёт на себе груз чужих смертей. Я говорю не об орках и гоблинах, а о братьях по оружию, к которым вовремя не подоспел с помощью, о родителях, которых не уберёг, о жёнах и детях, которых убили в твоё отсутствие. Ты скажешь, что это другое, что твой поступок иного толка и в сто крат хуже. Тогда я представлю тебе чудовище, загубившее тысячи жизней. Монстра, что лишил детей отцов, жён мужей, а родителей сыновей. Торин, сын Трора, внук Траина, к вашим услугам! Гном развернулся и низко поклонился, а когда выпрямился, Бильбо увидел в неверном свете луны выражение безмерного страдания на лице Дубощита, после чего гном вновь отвернулся. Ветер приглушал его голос, но мистер Бэггинс жадно ловил каждое слово. — В падении Эребора нет моей вины, но за годы скитаний и войн мои руки окропились морем крови. Гномы, которые погибли в битвах за Морию, а также те, что почили в поисках лучшей жизни, — вот моя вина. Именно я вёл их в сражения, Бильбо, я видел их смерть, я переступал через их тела! Бильбо, единственное чудовище в стенах этой горы — я. — Торин... — Молчи! — вскричал гном, приблизившись к кровати. — Думаешь, я не хотел выбрать лёгкий путь? Покончить с собой и переложить последствия на других? О, каждый день перед сном я придумывал всё новые и новые способы, но каждое утро, спустя лишь несколько часов сна, я просыпался и устранял последствия собственных ошибок. И только уверенность в том, что пока я живу, я искупляю свою вину, заставляла действовать, а не болтаться в петле! Бильбо оцепенел под полным внутреннего жара взглядом гнома. Казалось, между ними возникла незримая связь, объединяя две страдающие души. Торин никогда не был с ним столь откровенным. Возможно, и не с кем иным. Мгновение — и гном отвёл пронзительный взор в сторону, а голос понизил до злого шёпота. — Если тебя мучает вина и ничьи доводы не кажутся верными, то подумай вот о чем. Умертвив себя, ты перестанешь терзаться, совершишь акт возмездия, но кому от этого станет лучше? Чем это исправит зло? Ты должен бороться не с собой, а с последствиями своих деяний. Борись, Бильбо, и со временем ты искупишь свою вину. Торин бросил быстрый взгляд на притихшего хоббита, а затем в несколько шагов преодолел опочивальню и рванул на себя дверь. У выхода он остановился и, не оборачиваясь, бросил: — Ори больше не будет за тобой приглядывать. Если ты намерен совершить задуманное — твоё право. Грохот, с которым хлопнула дверь, ещё долго эхом отдавался для Бильбо. Остановив невидящий взгляд на выцветшем пологе, он постепенно осознавал правоту Торина. Гном не отрицал его вину, как это делали остальные, но и не обвинял, подобно самому Бильбо. Он лишь указал на очевидную истину: «Чем это исправит зло?». Ночь сменилась ранним утром, когда мистер Бэггинс принял окончательное решение. Он встал с кровати, неторопливо оделся, помня о многочисленных ссадинах, а затем достал из глубокого кармана подарок Торина, любуясь красотой камня. — Торин, сын Трайна, внук Трора, клянусь сделать всё возможное, чтобы искупить то зло, которое причинил людям Эсгарота.