Больные.

Я отказался от главного приза конкурса, поездки в Соединенные Штаты на лето, чтобы провести время с младшим братом. Со стороны мой поступок выглядел благородно, но если бы люди знали мои истинные помыслы, меня засадили бы в тюрьму. Моя сокурсница, девушка, которая получила второе место, заплакала от счастья, когда я отдал ей билеты. С тех пор она постоянно пишет мне и зовет то в музей, то в кино, то на выставку, но если честно, я устал от ее назойливости и вскоре начал жалеть, что просто не вышвырнул билеты в мусор. Я отказался от предложенной работы в известном банке, но пообещал, что после того как закончу университет, обязательно займу должность. Я казался верхом благородства, многие женщины ахали от восторга, и лишь единицы с опаской смотрели на меня. У меня не было желания работать и учиться одновременно. Я делал лишь то, что требовало от меня общество, но не сверх того. Тем более работа отняла бы драгоценное время, которое я мог бы потратить на промывание мозгов брату. Тот совсем сник за несколько месяцев одиночества. Брат общался только со мной и больше ни с кем. Видя, что ему не хватает общения, я купил ему кошку, думал, что она сможет заменить ему людей. Пока помогает, и брат не жалуется, но понимаю, что это ненадолго. Нужно придумать что-то более действенное. А на данный момент мой шестнадцатилетний брат уже научился решать линейные уравнения, чему я был несказанно рад. За пару месяцев надомного обучения он прошел больше, чем в школе для умственно отсталых. Если честно, я никогда не считал его больным. Он, конечно, глуп и туп до безобразия, но он не был больным. Но пусть дальше считает, что он хуже всех. Мне это только на руку. Проблемы с общением, замкнутость, ненормальное поведение, отрешенность и безразличие — этим наградила его не природа, это сделал я. Он мог бы быть веселым мальчиком, жизнерадостным и счастливым, да, мог бы, не будь у него старшего брата. Я хочу, чтобы он знал, что такое светлые чувства, но пусть они появляются только тогда, когда я рядом. Нет, только тогда, когда я — причина этих эмоций. А если меня нет, то жить он должен либо в кошмаре, либо без чувств. Наверно, я слишком категоричен. Но менять что-либо в себе не собираюсь. Иначе жить станет совсем скучно. Когда я вернулся из магазина, брат сидел и игрался с кошкой. Он держал палку с привязанной к ней мышью и дергал её, а кошка прыгала, бегала, металась по кругу, пытаясь поймать серый комок синтетики. Какое бесполезное занятие, подумалось мне, но я всё же присоединился и стал дергать веревку. Я явно не нравился этой облезлой котяре, хоть это я её подобрал. Она вечно кусала мне пальцы, прыгала на лицо, а главное, её презрительный взгляд следил за мной весь день, будто она видит меня насквозь и знает о моих грязных помыслах. Вскоре я бросил это дело и вернул мышь брату. Сегодня он выглядел прекрасно. Легкая майка и средней длины шорты, под глазами не видно синяков, кожа белая, как будто прозрачная, все как надо, все как я люблю. Летом мы жили в загородном доме родителей, которое располагалось неподалеку от транспортной магистрали. Рядом с нами жили одни лишь старики да бабки, так что я не волновался о том, что они будут мешаться или совать нос туда, куда не надо. Правда, порядком надоели местные дети, но я не зря несколько лет назад купил грозного питбуля, которого выдрессировал так, что он не пускал никого к дому, кроме членов моей семьи. Наверняка, нас считали странными соседями, но опять же мне всё равно. Я вышел во двор и кинул Питу большой кусок мяса. Тот мгновенно поднялся на лапы и поймал мясо в воздухе. — Молодец, мой мальчик, молодец. И следи за тем, чтобы к дому никто не приближался. Пит рыкнул в ответ, и я зашел обратно в дом. *** В середине июля в соседний дом заехал подросток-инвалид со своей бабушкой. Как я понял, он был наполовину парализован. Работала только правая сторона тела, и говорил тот пацан так, словно в его рот насыпали песок. Он был на редкость уродлив, и от него плохо пахло, а глаза его, бывало, вертелись как бешеные. Мы пили чай на балконе второго этажа и случайно увидели, как бабушка медленно выкатывала внука из дома. Внимание брата сразу привлек урод-паралитик, и он стал пристально следить за ним. Мне это не понравилось, но говорить я ничего не стал. Пока бабуля выгуливала внука, брат о чем-то напряженно думал. То лицо нахмурит, то затылок почешет, то губов коснется едва заметная тень улыбки. Наконец, он мне открылся. — Слушай, я тут подумал, может, нам пригласить его к себе? Он выглядит таким несчастным, наверное, у него совсем нет друзей… Как ты думаешь, это хорошая идея? Я улыбнулся и потрепал темные волосы брата. Несомненно, идея отвратительная. — Я не против, если ты позовешь его к нам, — ответил я, тщательно скрывая презрение и огромное раздражение. — Правда-правда? — глаза брата засверкали от радости. — Я уже бегу к ним! Брат вскочил с места, прихватил кепку, наскоро спустился по лестнице, и вот он уже стучится в калитку. Неужели одиночество настолько приелось ему, что общение с уродами теперь ему в радость, начал размышлять я. Неужели меня променяли на инвалида в коляске? Я так взбесился, пока лихорадочно размышлял, что чуть не разбил стакан — он уже был готов лопнуть у меня в ладони. Соседская бабуля, казалось, сейчас расплачется от радости. Паралитик явно нервничал и не понимал, зачем нормальным людям захотелось пообщаться с ним. Я, раздраженный, униженный и оскорбленный, спустился по лестнице вниз, вышел во двор, встал рядом с забором и натянул на лицо притворную улыбку. Когда бабушка с внуком зашли во двор, я предложил свою помощь и занес колясочника в дом. Пригласил на чай, но бабуля сказала, что у нее много дел и попрощалась. Должно быть, спешила к соседскому деду. Не каждый день представляется возможность избавиться от обузы-внука. Брата я отослал сделать чай и принести сладости, и вот мы с паралитиком остались наедине. — Наверное, тебе очень тяжело живется, — сказал я, и уродец кивнул. — Как тебя зовут? Рот уродца скривился, и он выдавил: — П-п-пол… — Ну что ж, Пол, добро пожаловать в мой дом. Ты часто в гости ходишь? — Не особо, но д-друзья иногда зо-зовут к с-себе… И тут меня будто ударило молнией. Грандиозная идея появилась в моей голове. Она была настолько восхитительной, что я готов был рассмеяться от радости. — Пол, — уже более дружелюбно сказал я, — ты не представляешь, как я рад видеть тебя. — П-п-правда? — занервничал паралитик. — О да, — медленно протянул я. — Говоришь, друзья есть? — Д-да, но очень мало. Я вкатил уродца в гостиную и придвинул его к столу. — Я уверен, что ты, Пол, и мой брат станете хорошими друзьями. Вам нужно лишь разговориться, найти общие интересы и так далее. Например, мой брат любит сильных духом людей, веселых и жизнерадостных. Расскажи ему о том, что хоть тебе и тяжело, но ты не унываешь, что вокруг тебя есть… — на этом слово я чуть не дернулся от отвращения, — друзья. Расскажи, как хорошо они к тебе относятся, они ведь не обижают тебя? — Нет, не-не обижают, о-они та-такие ж-же, к-к-как я, с-с-з Дэ-С-сэ-Пэ. — Мой брат очень ранимый человек, скажи, что они здоровые люди, так он меньше будет расстраиваться. У нас был родственник, тоже с ДЦП, и брат каждый раз плачет, когда вспоминает его. Паралитик попытался улыбнуться, но выглядело так, словно у него скоро начинался припадок. — Чай скоро будет готов! — из кухни послышался сначала звонкий голос, а затем звук битого стекла. — Ой нет, не скоро! — Пол, ты сиди тут, а я посмотрю, что там происходит, — я направился к двери, но подумав, развернулся на каблуках. — И еще, если брат скажет, что у него нет друзей, не верь ему. Он просто не хочет тебя смущать. Вы сидите тут развлекайтесь, а мне пора по делам. Надеюсь, мои советы тебе помогут. Я помог брату прибраться, а затем написал сообщение Пенелопе, которая со дня на день должна была улететь в Америку, что готов встретиться. Та немедленно ответила мне, и мы договорились через час быть в баре «Лилия». Я подумал, что уже невозможно дальше отказывать человеку в встрече, иначе покажусь холодным, высокомерным парнем. Более того, я хотел узнать, что будет, если оставить брата наедине с уродом-паралитиком, поэтому и ушел из дома. Но не слоняться же мне как беспризорнику на улице, так что Пенелопа была как никогда кстати. Я сел в машину и завел её. Достал из карманов куртки сигареты и закурил. Люди не верили, что такой обаятельный, добрый, ответственный юноша, как я, мог курить. Они удивленно поднимали брови и пожимали плечами, и меня коробило от отвращения — было ощущение, что я держу в руках не сигарету, а бумажку с завернутым в нее гашишем. Машину родители подарили мне на совершеннолетие. К слову, она была мне не очень нужна, но когда я узнал, что её выбрал мой тогда еще двенадцатилетний ангел, машина стала моим единственным способом передвижения по городу. Когда я подъехал к бару, Пенелопа была уже там. Она махнула мне рукой, подзывая к себе, и очаровательно улыбнулась. Сегодня её длинные волосы были распущены, в глазах горели искорки, а одета она была, как мне показалось, в слишком открытое и короткое платье. Пенелопа спросила, как у меня дела, и я начал отвечать. Она ловила каждое мое слово, буквально заглядывала в рот, ахала и хихикала как маленькая девочка, услышавшая пошлый анекдот. Ничего смешного я не сказал, но по ее глупому, раздражающему поведению сразу понял — она со мной флиртует. Она, конечно, всегда со мной флиртовала, но сегодня оказалась слишком назойливой. Вела себя так, словно мы уже состоим в каких-то отношениях. Надеюсь, она ничего себе не понапридумывала? Мне это не понравилось. Я отдал ей билеты, но это не означает жест любви с моей стороны. Глупая девчонка. Весь вечер она щебетала о том, какой я щедрый, добрый, умный, красивый. Перечислила все мои достоинства, она почти боготворила меня. Спустя некоторое время мне это надоело, и я спросил, видит ли она во мне хоть какие-нибудь недостатки. — Недостатки? — Пенелопа призадумалась. — Не знаю… Наверное, твой главный недостаток — это то, что ты слишком идеален. Идеален до такой степени, что, бывает, даже мне становится страшно. Мы с девочками часто сплетничаем о тебе, и ты знаешь, хоть ты и постоянно окружен людьми, складывается такое ощущение, что друзей у тебя нет да и они тебе не нужны. Ты идеален настолько, что это кажется подозрительным. Странно, что хоть девушки и липнут к тебе, одна лучше другой, а ты ни с кем не встречаешься, не заводишь отношений. Ты добр ко всем, весь такой обходительный, общительный, после разговоров с тобой хочется петь и жить дальше, но… иногда кажется, что ты притворяешься, что ты холоден… Ты ведешь себя именно так, как желают того люди, помогаешь в трудную минуту, всегда даешь списать, говоришь то, что я хочу услышать, например… Я не могу лишь понять одно, почему рядом с тобой никто не задерживается? Складывается ощущение, что на уровне подсознания люди опасаются тебя и поэтому неосознанно избегают. Ах, прости, я столько всего лишнего сказала и наговорила, — Пенелопа смутилась и покраснела. — Да нет, все в порядке, — непринужденно ответил я. — Спасибо за откровенность. На самом деле, мне хотелось злорадно улыбаться. Сказать — да, глупые людишки, вы чуть-чуть прикоснулись к моей душе. Но даже самые смелые догадки обо мне еще не вершина айсберга. Я гнилой изнутри настолько, насколько кажусь идеальным. Я спокоен, пока имею то, что желаю. Вы просто не видели злого меня. А мне ничего не нужно, ничего, кроме полного контроля над братом. Часов в десять я попрощался с Пенелопой и поехал домой. Надеюсь, никогда не придется встречаться с ней снова. По дороге я думал о сказанных ею словах. Люди бессознательно боялись меня. Я засмеялся, холодно, без чувств. Раз они боятся меня, это лишь еще раз доказывает мое превосходство. Мысли плутали туда-сюда, выстраивая замысловатые рассуждения, и тут они наткнулись на стенку. Я резко затормозил, меня будто ударили по голове. Мне стало страшно, внезапно в голове вспыхнула отвратительная мысль, призрачная догадка. Руки вспотели из-за того, что я перенервничал. Возможно ли… Возможно ли такое, что брат тоже боится меня? Нет, такого быть не может. Я сразу отверг эту досадную мысль. Я же идеальный брат, лучший брат на свете, таких искренних и заботливых, как я, просто не может существовать. Он не должен чувствовать ко мне ничего, кроме боготворения. Я ведь идеален, я ведь идеален, разве нет? Но заноза уже была глубоко в сердце, и вытащить ее уже никак. Всю дорогу я терзался этими мыслями и никак не мог от них избавиться. Сосредоточиться на дороге стало тяжело, и я чуть не врезался в встречную машину. «Он не боится меня, он любит меня, я же нужен ему, он любит меня», — повторял я чуть ли не каждую секунду. Боже, это стало походить на паранойю. Я вернулся домой в смятении и зло швырнул ключи на стол, вслед за ними полетела и куртка. В гостиной было темно, ровно как и во всем доме. Неужели брат так рано лег спать? Вдруг в комнате вспыхнул свет. Я обернулся и увидел моего сонного ангела, стоящего на лестнице. Я заметил, что глаза его припухли и покраснели. — Брат, ты злишься? — спросил он, пытаясь подавить зевок. — Впервые вижу, чтобы ты так яростно кидал вещи на стол. Я не нашелся что ответить. — Я разбудил тебя? — спросил я. — Да, — кивнул он, — я услышал, как ты заезжаешь в гараж. — Так что, тебя кто-то разозлил? — обеспокоенно повторил он. Я медленно подошел к нему и потрепал по голове, а он все так же смотрел на меня, обеспокоенно, ничего не понимая. — Нет, я сам на себя злюсь. — Тогда… почему ты злишься на себя? — Не знаю… — тихо сказал я и замолчал. Я не хотел этого говорить, но с губ само сорвалось. — На мгновение мне показалось, что я могу потерять тебя. Он вдрогнул, удивленно взглянул на меня и посмотрел в глаза. Я прочитал в его взгляде плохо скрытую недоверчивость, но через пару мгновений он стал сам собой. Наверное, он решил, что я устал. — Я пока не собираюсь умирать, — наконец произнес он и обнял меня. Он стоял так близко, и я чувствовал его тепло через ткань рубашки. Волосы нежно пахли яблочно-лимонным шампунем. Я улыбнулся: какое странное сочетание… Его тело теплое, слегка горячее, но ладони такие же холодные, как мои. Под глазами темные круги, но они мне нравились, с ними он казался красивее. — Как вы провели время с Полом? — как бы невзначай спросил я. Брат моментально напрягся, я увидел, как он стиснул зубы. — Я не хочу с ним больше общаться, — выдавил он. На глаза навернулись слезы. — Он обидел тебя? — я прижал его к себе сильнее и погладил по голове. — Нет, — всхлипнув, ответил мой ангел. — Он был очень добр ко мне. — Тогда почему ты плачешь? — я провел пальцем под его глазами и смахнул слезу. Он долго молчал, ничего не говорил, а слезы все падали и падали. Мой ангел молчал, потому что знал, что если скажет хоть слово, то уже не сможет остановиться. Вслед за словами, польются и рыдания, а он не хотел, чтобы я видел его таким жалким. Знал бы он, как я люблю его слезы… Он не сдержался, не смог вытерпеть и произнес: — Я… Я такой, такой жалкий… Я ненавижу себя… Он говорил так жалобно, с такой болью, что и у меня кольнуло в сердце. Если бы он знал, что я наслаждаюсь его болью, его страданиями, стал бы он любить меня как прежде? — Я не понимаю, почему… почему я никому не нужен… я… я везде чужой… м-меня везде не любят… только ты, но и однажды ты… ты уйдешь от меня… Я смотрю на свое лицо в зеркале, и я… я знаю, что оно красивое, но почему, почему… я не могу смотреть на себя? .. Я кажусь себе уродом… Я такой грязный… Сколько не моюсь, а мне все кажется, что я грязный. Мне хочется вывернуть себя наизнанку, вытащить сердце, легкие, ребра и промыть их по-отдельности, потому что мне кажется, что вонь идет откуда-то изнутри. Н-наверное, люди видят, что я грязный, и не остаются рядом со мной. Я урод, я урод… Я хуже Пола, я хуже чем он, а он убожество! .. — брат еще сильнее расплакался, его тело затряслось от мелкой дрожи. Он сполз на пол, потому что уже не мог стоять на ногах, и я сел рядом с ним, не выпуская из объятий моего ангела. — Какой же я плохой, нельзя так говорить… Но… Но это же правда! Он намного г-глупее меня, о-он ужасно воняет, он настоящее ничтожество, он даже двигаться не может, он назойливый и надоедает, но… Даже его мир не отвергает! .. Он же урод! .. А раз так, получается, что я еще уродливее… Я много думал и давно понял, что мне не нужна дружба, не нужна даже семья… Но то, что я никому не нужен, даже самому жалкому человеку на свете, меня это убивает, сводит с ума! Я даже тебе не нужен, я в этом уверен… Как я могу тебе нравится? .. Ты идеален… Зачем такому идеальному тебе такой урод как я? .. Мне постоянно кажется, что я уже надоел тебе… Что ты желаешь от меня отвязаться, как это сделали родители, но не можешь и поэтому постоянно врешь! .. А родители… Они… Они забыли про меня! У них скоро будет другой ребенок, не такой урод, как я, и они забыли про меня… Ахахахахахаха… Я так больше не могу! Я так устал, что хочу умереть! .. Я ненавижу себя. Я хочу перебить все зеркала, потому что из них смотрит на меня урод. Я грязный. Я воняю. Иногда мне кажется, что у меня под кожей ползают червяки, что моя кровь это гной, что я порчу воздух, потому что им дышу. Я не знаю, почему все еще жив… Если честно, мне так хочется умереть… Я каждый день думаю об этом… И знаешь, — он внезапно замолчал, а затем посмотрел на меня так зло, с такой болью и выдавил, — я хочу, чтобы тебе было невыносимо больно, если я умру. Мой брат замолчал. Я почувствовал, что руки, ноги и тело холодеют и немеют. Его последние слова прожгли в моей душе дыру. Я оцепенел от удивления. От пережитого шока, я не мог поверить, что сказанное им — правда. Но вот дамба оцепенения прорвалась. До меня дошел смысл последней фразы. Быть этого не может. По телу пробежали мурашки. Я медленно поднял руку и поднес ее к лицу брата; мягко, кончиками пальцев дотронулся до его бледной, отекшей кожи, а затем я улыбнулся, так тепло, так мягко, но и в то же время хищно, победно. На лице моего брата отразился страх. Он не понимал, почему я улыбаюсь, а в то время счастье распирало меня. Лилось через край, я готов был громко рассмеяться. Он хочет, чтобы я страдал! Он хочет умереть, чтобы я понял, что я потерял. Он живет призрачной надеждой, что он дорог мне. Прекрасно. Я наклонился над его ухом. — Ты невероятно красив, — прошептал я, и мое дыхание обожгло ему ухо. — И никого прекраснее тебя на свете нет. Он вдрогнул, оттолкнул меня и отодвинулся, как жалкий кролик, что увидел волка. Я схватил его за ворот пижамы и прижал обратно к себе. Теперь ты никуда не сбежишь. Я чувствовал его страх, учащенное сердцебиение, еле заметное дыхание, но я не думал жалеть моего маленького ангела, потому что его страхом, слезами и болью я только наслаждался. — Ты не грязный, - вкрадчиво сказал я. - Твой запах сводит меня с ума. Это они, они грязные. Не ты. Мой голос был мягкий, с небольшой ноткой безумия. Ангел смотрел на меня, широко распахнув глаза. — Твои темные волосы, темные глаза, бледная кожа, тонкая шея, хрупкие пальцы — все это прекрасно. Ты не урод. Не называй себя больше так. Я сжал его шею в руках, он не шелохнулся. — Я рад, что ты понимаешь, что дружба — это бесполезный придаток. Мой ангел неуверенно кивнул. Я делал небольшие паузы между словами, внимательно следил за его реакцией, это смешило меня и забавляло. — Но ты прав. Я вру тебе, врал и буду продолжать врать дальше. Я провел рукой по его лицу и коснулся губ. — Все потому, что ты такой глупый и безнадежный. — Но я не буду безутешно плакать, если ты умрешь. Из глаз брата снова потекли слезы, и я стал их растирать по его щеке. — Потому что, если тебя больше не станет, я пойду вслед за тобой. — Я тебя никогда не брошу. — Никогда. — Потому что ты мой. — Мой. Мой. Мой. И только мой. Если ты понял, то кивни. Он кивнул. Край моей рубашки уже был мокрый от слез. В голове стоял туман. Я схожу с ума. — Ты боишься меня? — спросил я. Он покачал головой. — Ты понимаешь, что я хочу сказать? Кивок. — Ты ведь знаешь, что это неправильно? Кивок. Я медленно наклонился над ним. — Останови меня. Он этого не сделал. Мои губы коснулись его губ. Мягко, осторожно, опасливо. Мне казалось, что я сейчас разобью его. На мелкие кусочки. Мне казалось, что он сейчас обратится в пыль. Я сжал его крепче. Рукой взял за затылок. Я слышу, как бьется мое сердце. Слишком быстро, сейчас разорвется. Его ладонь неуверенно поднялась. Она дрожит, она касается моего лица. Я чувствую, что мой ангел начинает отвечать на поцелуй. Я осмелел, коснулся кончиком языка его губ, и он послушно приоткрыл рот. Я чувствую языком его зубы, касаюсь его языка… Он привстает на колени и обвивает руки вокруг моей шеи. Он мой. Мой. Только мой. — Я люблю тебя, я так давно люблю тебя, — прошептал мой брат, отрываясь от жаркого поцелуя. — Я не верил, что нужен тебе… — Прекрати, — сказал я, и он послушно замолчал. — Запомни, ты теперь мой. Ты понял? — он кивнул. Я подумал, что мог напугать его, поэтому продолжил, но уже мягче. Он должен запомнить, кому принадлежит. — Повтори. — Я твой. Только твой… Я поцеловал его в лоб. — Кто тебя любит? Он заплакал и сбивчиво ответил: — Ты… — Кто-то еще тебя любит? — Н-нет, только ты… — Ты нужен кому-нибудь? — Только тебе… Я больше никому не нужен, кроме тебя… Да. Удовлетворение росло во мне. Злая радость. Я получил то, что хотел. — Повтори еще раз. — Я-я никому не нужен, кроме тебя. — Молодец, — сказал я и поцеловал его в губы. - Еще раз...