Госпожа Неудача. Полёт в Жизнь

Запах бинтов, спирта и хлорки, вкус чужих переживаний на приоткрытых губах. Это — больница. Снова больница. Она пробуждает воспоминания о тех днях, когда я потеряла людей, которых люблю. И обрела снова. Сейчас же широким шагом иду по светлому коридору. В пакете — яркий апельсин, желтобокие бананы и ароматные персики. Белый конверт в руках. Бумага прячет купюры. Деньги. Много денег. Их всегда требуют, просят, вытягивают алчными взглядами хищных глаз. И в этом Россия-матушка — страна людей с широкой душой, место в которой почти каждый отчего-то хочет заполнить нулями на приятно хрустящих банкнотах. — Она пришла в себя? Я обернулась на голос. Оказывается, не заметила объёмистую фигуру Полторацкого, прислонившегося к стене. — Минут сорок назад. Вот, фрукты несу. Вы начали поиски? Прошло аж семь часов. Дёрнув плечом, генерал-майор направился ко мне. — Кристина, — произнёс тихо, вкрадчиво, как умеют лишь люди его профессии, — Прошло всего, — слово произнёс с нажимом, да еще и головой кивнул себе в такт, — семь часов. Это ничтожно-мало. — У вас ведь есть приметы. — Красивая пурпурная машина? — мужчина хохотнул, отвернувшись. — Ты не запомнила номер, не рассмотрела водителя. Так что нам искать? — Цвет яркий, — вздохнула я. — А в Москве, — Полторацкий прошел вперёд по коридору и выбрав новый участок стены, опёрся плечом о гладкую краску, — не один миллион жителей. Сейчас я скажу, у скольких из них есть пурпурные машины — ты очень удивишься. И это, если не брать в счёт пригородные посёлки, коттеджи и фирмы, что сдают транспорт в аренду. Тупиковый вариант. — Вы просто не хотите работать. — Руки опустились. Тихо зашуршал целлофановый пакет. — Хочешь совет? — Полторацкий снова оказался рядом, и я ощутила запах крепких ментоловых сигарет. — На ментов не надейся. И ни на кого вообще. В этой стране нам, кроме нас, никто не поможет. Да и во всём мире тоже. Я промолчала. А что говорить, если, как ни крути, он прав, и лишь один из ста тех, кому ты захочешь поверить, это доверие оправдает? Но почему же иногда самые прекрасные качества прячутся в невзрачных оболочках глуповатых, некрасивых или просто менее везучих людей? Может на этом и зиждется справедливость мироздания? А что? Верно ведь: всё поровну. Но не всегда равноценно. Хотя, кого это, в сущности, волнует? Произошедшее сегодня вынудило меня снова пересмотреть своё отношение к людям. Ведь многие из них вовсе не те, кем хотят казаться на самом деле. Некоторые же просто не знают себя настолько хорошо. Жизнь не даёт им шанса проявить качества, данные от рождения. А зря. А еще я будто взглянула со стороны на саму себя. И до мелочей вспомнила аварию, свою беспомощность, кровь на асфальте… Хероюки (этот глупый японец с огромной камерой) он воспользовался последним мгновением тем единственно-возможным способом, что у него оставался. Прикрыл Анжелину собой. Смогла бы я на его месте поступить точно так же? Всей душой и сердцем я хочу оберегать Анжелас, это рыжее недоразумение с растрёпанной косой и ясными голубыми глазами. Но в тот миг, когда моей жизни ничего не угрожает. А как расставятся приоритеты во время следующего покушения? Чья жизнь выйдет на первый план? Холодное отстранение, что поддерживало силы последние семь часов, начало постепенно отступать, сочась сквозь пальцы талой водой умирающего здравомыслия. Она прибывала, душила, заливалась в уши, мешая дышать. Она подхватила и понесла, чтобы изо всех сил ударить мной о гранитные скалы отчаянного бессилия. Тот миг, когда, взвизгнув шинами, пурпурная красавица исчезла за горизонтом, снова и снова проносился в голове. Хотелось найти её и ту мразь, что сидела за рулём. Но что я, девятнадцатилетняя девушка, могу сделать? Только быть рядом с Анжелас. И уповать на то, что больше мне не придётся терять её хрупкую жизнь. Я стану бдительнее. Я не отойду ни на шаг. И всё будет хорошо. По крайней мере мне так хочется в это верить. Тихий, едва различимый гул пробежал по телу — от кончиков пальцев до ушей, и снова схлынул вниз, к ногам, чтобы неторопливой волной прокатиться по покрытому тусклым линолеумом полу. Вздрогнула. Вот, что значит — перенапряжение. И ощущение повторилось вновь. Странное чувство панического ужаса сдавило горло. Хотелось бросить всё и бежать, бежать прочь, не разбирая дороги. Я с силой дёрнула на себя дверь кабинета — главврача на месте не оказалось. Значит, к Анжелас? И снова гул. Звон в ушах. Нервы — тетива. Светлый коридор — ловушка. Нет. Только не к сестре. Уносить ноги. Я должна отсюда уйти. Неясный колокольчик дурного предчувствия звякнул несколько раз и умолк, захлебнувшись новым гулом. Шаги давались тяжело. Будто я добровольно шла в руки жестокого убийцы в кошмарном сне, будто прорывалась сквозь течение и ветер. Ближе. Еще ближе. В ушах — шум. И, кажется, я знаю, куда идти так страшно. И это место — палата для двух пациентов на третьем этаже. Палата моей сестры. Пальцы дрожат, словно собираюсь в пламя засунуть руки. Так и вышло. Ручка двери жгла ладонь, била электрическими разрядами и отталкивала прочь. Я будто стала огромной трансформаторной будкой. Гул лился сквозь меня, и каждая клеточка вибрировала ему втакт. Почему-то я знала: это может меня убить. Но упрямо толкала дверь. И, готовая к чему угодно, ввалилась в светлую, уютно обставленную комнату. — Давай! Прекрати это! Ты можешь! — выкрикивал визгливый девичий голос. А потом меня заметили. Светлая тень метнулась к окну, алой молнией сверкнула грива распущенных волос… На постели хрипло вздохнула Анжелина. А потом еще раз и еще, восстанавливая размеренный ритм. — Что это было? — Устало прислонившись к стене, я ощутила, как из пальцев выскальзывает целлофан пакета, и удержала его в последний миг, вовремя вспомнив о хрупкости лежащих там фруктов. — Ты хотела просить одиночную палату для меня, — сиплым голосом произнесла Анжелина, приподнимаясь на локте здоровой руки. Вторую украшал светлый гипс. Трещина, конечно, не перелом, но тоже неприятно, как и лёгкое сотрясение, что получила сестра, ударившись головой о высокий бордюр. — Не делай этого. Ладно? — И взглядом предложила сесть рядом. — Это переходит границы нормального, Криста. Кажется: всё — сон. Я кивнула. Такое ощущение преследовало и меня саму. Хотелось изо всех сил щипнуть нежную кожу запястья и, ощутив боль, очнуться наконец в маленькой Лондонской квартире, где не будет безумного маньяка Джонатана Диккенс, покушений и несчастий, что сыпались бесконечным градом с небес, безжалостно разверзших тёмную сокровищницу зла. — Если расскажу что-то странное, — откинувшись на подушках, сестра взяла с тумбочки краснобокое яблоко, — ты попытаешься мне поверить? — Спрашиваешь такое после всего, что происходит с нами? Она усмехнулась. — Да уж, — вздохнула тихонько. — Мало ли? — И понизила голос, то ли рассказывая мне, то ли просто рассуждая вслух: — есть глаза, которые смотрят прямо в душу. А есть такие, от взгляда которых задыхаешься. И тело будто не твоё. — Чьи глаза? Сунув руку в пакет, я тоже извлекла полезный фрукт. Тихий хруст разряжал атмосферу хоть, конечно, и снижал способности речевого аппарата. — Девушки с алыми волосами. Которая… исчезла сразу после твоего появления, — произнесла Анжелас, и мотнула головой. — Быть может, я не совсем оправилась от авиакатастрофы? Ну не бывает такого. Просто не может человек делать что-то взглядом, а потом растворяться в воздухе. — Она ушла через окно, — поправила я бесстрастно. Мозг снова включил режим ледяной отстранённости, и мою благодарность за этот его талант не смогли бы описать никакие слова. — Почему ты?.. — …красная молния бросилась в глаза, — перебила, недослушав, и сжала виски пальцами. — Господи, куда мы ввязались? Быть может я всё еще гуляю где-то с сестрицами, и мы просто выпили лишнего или, того хуже, курили что-то, а всё происходящее — галлюцинация вселенского масштаба? — Нет, Крист, — тихо молвила рыжая. — Мы в здравом уме и при своей памяти. Несколько секунд я молчала, автоматически вращая в пальцах надкусанное яблоко. — Это ты… к чему? — выдавила наконец. Город обнимали сумерки и, подняв руку, я щелкнула выключателем, зажигая светильник над кроватью. — К тому, что ты сказала о галлюцинациях, — кивнула моим действиям сестрица. — Поверь, мы точно не курили. — И запнулась, глядя в моё лицо. — Что… не так? А я сосредоточенно кусала нижнюю губу, ощущая, как с треском рушатся выстроенные сознанием стены. — Я не произносила этого вслух. — Странный укор в голосе. И тревожная хрипотца. — Нет. Ты точно сказала. — Анжелас опустила взгляд, видимо пытаясь испросить ответа у белой ткани больничного пододеяльника. — А сейчас… — и прикрыла лицо ладонью, дрожа. — Думаешь. Криста, ты… думаешь. И я это слышу.