Живи

      С наступлением холодов стало ясно, зачем неведомый архимаг придумал летунов. Они парили в теплом воздухе над трубами, и дым втягивался в колышущиеся складки, исчезая в них без следа. Выглядело это ярко, красиво, и горожане не могли не отметить, что дышать стало куда как легче.       Поначалу магических зверей было мало, но они быстро размножились. Эльфы выяснили, что для этого им нужна была не только магия, но и частички сажи, которые нес дым. Из них летуны наращивали самих себя и медленно создавали свои маленькие копии, отпуская их после в свободный полет. Это было завораживающе: с низким гудением раскрывались складки ткани, и оттуда, еще неловко покачиваясь, расправляя тоненькие-тоненькие палочки, выпархивал совсем крохотный, с палец длиной, малыш.       С приходом же холодов Тхат, Зи, Трек и Малта окончательно переселились к эльфам. Орас сам пригласил их пожить в громадном доме, в котором для троих было слишком много места. Тем более, что эльфы как раз много и не занимали, довольствуясь одной спальней на всех.       Рыжий с трудом объяснил людям, что соседство их ни капли не стеснит. Во многом причиной был Снэл: привыкнув за долгие годы жить в огромной шумной семье, он просто тосковал, если супруги уходили куда-то и оставляли его одного.       Зи как-то спросила, сколько же народу живет в этом самом родовом гнезде ветви, если эльфы не старятся как люди. Орас тогда задумался, а потом предложил ей представить громадный зал, в котором стоят три стола на сотню мест каждый, и что все места за столами заняты. Девушка сначала покивала, впечатленная... А потом долго не верила, когда Орас обронил, что это обычный семейный обед, на который собираются те, кто не занят, не ленится, не предпочитает есть у себя в комнатах и вообще присутствует дома.       Семью подобного размера люди представить просто не могли. Для эльфов же это было обыденностью. Род — это и была одна громадная семья, берущая начало от двух эльфов и пяти эльфиек, самого первого семейства.       Это тоже вызвало шок, и тут уже все вместе эльфы с трудом объяснили, что у рыжих это в порядке вещей. Что основатель ветви был жутко любвеобилен, да еще и не делал особых различий между мужчинами и женщинами. Что это все досталось его потомкам вместе с магическим даром, и со временем рыжие стали такими, какими их и узнали люди: ненасытными в постели, жадными до всего нового, меняющими любовников и любовниц быстрее, чем блюда за едой.       Последнее было отчасти правдой, отчасти преувеличением. Снэл, смущаясь, пояснил, что кого-то одного им просто не хватает, и посоветовал подумать, что будет, если к тому же человеку лезли бы каждую ночь и не по одному разу. Малта и Фимор стали говорить, что это же здорово, Зи задумалась, Трек явно начал завидовать, и только Тхат понимающе покачала головой.       — Ничем хорошим это не кончится, — сказала она, и Снэл взглянул на нее с уважением.       — Верно. Когда мы с Орасом поначалу жили так, я через три месяца еле держался на ногах и довел себя до магического истощения.       — Это до того, как ты...       — Стал эльфом, — подтвердил Снэл и уютней устроился на руках Ораса.       Подобные сцены уже не вызывали раздраженных взглядов Трека и испуганно-любопытных Фимора. А сейчас, когда над россказнями о рыжих и превращенных людях чуть-чуть приоткрылась завеса тайны, многое становилось понятней. Например, то, почему эльфы были так злы, когда Фимор, наколдовавший не то, ввалился к ним в спальню, перепуганный до смерти. Обратно он тогда выскочил тоже испуганным, но по другой причине, и полыхающим до самых волос. И после этого стал изрядно самостоятельней, справляясь с последствиями стихийного колдовства сам.       Так незаметно подобралась череда зимних праздников. У эльфов в это время было много работы, их праздники вообще очень сильно отличались и по срокам, и по причинам. А вот люди старались как могли скрасить холодные дни в ожидании весны. И день, когда солнце начинало набирать силу, праздновали особенно. Пусть впереди морозы и метели, но весна уже скоро.       Собравшись в гостиной у пылающего огня, и люди, и эльфы чувствовали себя одинаково уютно.       На этот праздник не дарили подарков. Только пили особое, настоянное на травах вино и старались проводить вечер в кругу тех, кто дорог и с кем хотели встретить теплые дни. Или шли гулять, шумно, с размахом, особенно весело, если было много снега. Его в этом году выпало достаточно, и во многих укромных уголках детвора настроила снежных крепостей, а прохожие рисковали получить снежок в спину. На такое в этот день никто не обижался.       Снэл сидел, грея руки о широкую чашу с вином, и впервые за долгое время чувствовал, как внутри тоже разливается тепло, отгоняя мерзкий, поселившийся в самых костях холод. Малта рассказывала какую-то забавную историю из детства, когда они тоже праздновали многочисленным шумным семейством, и это было правильно. Так и нужно было встречать эту ночь.       Рассмеявшись, когда история закончилась, Снэл поднялся и пошел на кухню принести еще вина. Следом увязался Фимор, уже не напоминавший того испуганного паренька, каким Снэл его встретил в первый раз в кабинете ректора. Нет, взъерошенность осталась, но вместо робости появилась уверенность в своих силах и даже немного наглости.       Так что, когда Снэл осторожно снял с огня котелок с вином, которое заранее приготовил Алэйл, и поставил на стол, Фимор тронул его за плечо.       — Слушай...       — Да?       — А может, ну их? — выпалил тот. — Пошли на площадь? Там сейчас весело, не то что здесь!       Снэл ошалело моргнул, пытаясь понять, с чего ему такое предлагают, а Фимор продолжал:       — Ну что нам тут делать со старшими? Они же скучные, все разговоры свои говорят. А там... вдвоем... — на этом месте он запнулся и чуть покраснел, но взгляд менее наглым не стал. Наглым и каким-то облизывающим.       Снэл с изумлением смотрел на воспитанника, видя его как-то по-новому.       Полно, а серьезно ли тот влетел тогда в спальню случайно? Или просто хотел увидеть эльфов, когда те не следят за приличиями? Снэл прекрасно помнил, что и не понял в первый момент, что случилось — не до того было, когда под ним извивался Орас, пытаясь вырвать прижатые к кровати руки, а сзади уверенными движениями брал Алэйл. Оказываясь вот так вот в центре, между супругами, Снэл всегда терял голову, и понял, что что-то не так, только когда Алэйл с рыком замер, а дверь хлопнула, резко закрывшись.       Но и после...       Фимор как-то невзначай старался оставаться с эльфом наедине, просил разъяснений того, что рассказывал Орас, даже если вроде бы все понимал. Все время норовил быть поближе — Снэл воспринимал это как смущение. Будущий архимаг никак не мог сойтись со старшими студентами и, казалось, маялся от одиночества.       Поняв ошеломленный вид эльфа по-своему, Фимор схватил его за руку, потянул к кухонной двери.       — Пошли! Серьезно, ты слишком молодой, чтобы вот так вот дома сидеть!       Услышав такое, Снэл даже сделал пару шагов, не веря собственным ушам. Потом слабо хихикнул — и расхохотался в голос, так, что пришлось опереться на кухонный стол, чтобы удержаться на ногах.       — Молодой... Серьезно, молодой! — с трудом выдавил он сквозь смех.       Знакомые руки подхватили, не дали сползти на пол. Рядом звучал рык Алэйла, испуганно-оправдывающийся голос Фимора, а Снэл все смеялся, не в силах остановиться. Его назвал молодым Фимор! Которому и двадцати-то еще не было!       Закончилось все тем, что прибежавшая Тхат просто плеснула ему в лицо холодной водой, и Снэл обмяк, наконец замолчав.       — Орас... — слабо пробормотал он, цепляясь за плечи супруга, и тот, поняв без слов, унес его наверх. Высушил волосы легким пасом, лег рядом, привычно обнимая. Но сейчас не было холодно. Только смешно и грустно.       — Он меня хотел... И назвал молодым...       — Ты и есть, молодой и рыжий, — Орас мягко поцеловал выбившуюся из-за уха прядку волос. Рядом скрипнула кровать — это с другой стороны опустился Алэйл. Обнял обоих, прижал к себе, поворчал ласково:       — Малыш.       Снэл вздрогнул.       — Ты давно меня так не называл. Полвека, не меньше.       — Думал, что ты повзрослел. А ты все такой же малыш, — Алэйл взъерошил разноцветные пряди, и Снэл снова рассмеялся, на этот раз уже просто, от удовольствия и осознания, что все позади.       — Я живой... Неужели я снова живой... — пробормотал он и выгнулся, ластясь к обоим одновременно.       Он действительно чувствовал себя живым. Как когда-то давно, когда еще только-только познакомился с Орасом. И как тогда застонал, когда его взялись ласкать в четыре руки, не требуя ничего взамен. Младшего — только нежить, чтобы растаял, растекся от жара их тел, расслабился, впуская в себя сначала смазанные маслом пальцы, а потом и чужую плоть.       Кажется, неплотно закрытую дверь кто-то толкнул с той стороны, и щелкнул замок. Снэл не слышал. За все годы он так и не смог привыкнуть к ощущению, когда в него входили сразу вдвоем, и только кричал, срывая голос, извиваясь так, что его едва удерживали на месте.       И после, как и в самый первый раз, тихо выдохнул и закрыл глаза, не в силах ни пошевелиться, ни хоть как-то выразить свою благодарность. О ней знали и так, не требуя слов.