Отражение отчаяния, или фальшивое счастье.

*в самом конце этой главы использована песня Nakajima Megumi — Ao no Ether.* Спустя час Икуто, безо всяких эмоций на лице и в душе, вышел из роддома. Один, в тонкой шелковой рубашке серого цвета и таких же брюках. Он не чувствовал холода и просто шел вперед, на автомате, пошатываясь и смотря вперед взглядом психа. Ветер завывал со страшной силой. Двадцать восьмое ноября, вечер, и зима, подступавшая к городу, явно давала о себе знать. Редкие прохожие, попадавшиеся Тсукиоми на пути, были закутаны в теплые куртки, шубы и дубленки, а на него самого оглядывались, крутя пальцем у виска. — Простудится… — Угораздило же, почти голышом вышел! — Разные психи по улицам бродят… — Самоубийца! А парень, не слыша или не слушая этих усмешек, шел вперед, не замечая вокруг ничего, кроме тьмы. Но тьма внезапно начала быстро расступаться, по мере приближения к нему света от фар какой-то машины. Синеволосый вдруг остановился и оглянулся на источник этого света. Черный, блестящий «Шевроле» остановился рядом с ним, и окно водителя съехало вниз. — Икуто-сан, что вы здесь делаете? – из окна выглянула черноволосая девушка, говорившая тоненьким голоском, — Вы же просили вас встретить у роддома, я подъезжаю, а вас нет… Парень несколько долгих секунд смотрел на подругу своей жены непонимающим и не узнающим взглядом. Он словно смотрел сквозь нее, и от этого темноволосая поежилась. — Икуто-сан, прошу, забирайтесь в машину… На улице холодно…. – она еще раз поежилась в теплой куртке, заметив, в чем на улице стоит он. В этот раз парень уже попытался хоть как-то среагировать: — Холодно? – тихим, безжизненным голосом спросил он и удивленно оглянулся вокруг себя, словно был удивлен приходу друга и хотел его поскорее увидеть. – Но мне не холодно. Он послушно, под обеспокоенным взглядом подруги, забрался на второе сидение рядом с ней. Дверь глухо хлопнула, завывание ветра прекратилось, наступила тишина. Только пол немного дрожал от работающего двигателя, но шума слышно почти не было. «Шевроле» тронулся с места, шурша попадающимися под колеса камешками. Словно назло всем, на весь город вдруг прогремел гром, а черное небо осветила древообразная вспышка молнии. И тут же хлынул промозглый ливень, застилая лобовое стекло грязноватым водопадом. — Икуто-сан, что произошло в больнице? Почему вы оттуда ушли? Икуто-сан, пожалуйста, не молчите, я же за вас беспокоюсь… — мягкий, теплый взгляд зеленых глаз с золотым отливом внимательно рассматривал черты лица парня, в то же время перескакивая на дорогу. Брюнетка словно пыталась ощутить происходящее с ним горе, почувствовать, понять и утешить. Но по каменному лицу это вряд ли можно было сделать. — Все хорошо, Ичика-сан. Все в порядке… — прошептал синеволосый, сделав над собой усилие, и повернулся к девушке с одобряющей улыбкой. Настолько фальшивой улыбкой, что она съежилась и отвернулась к дороге, до сих пор ощущая на себе взгляд темно-синих остекленевших глаз. — Икуто-сан, пожалуйста, не переживайте из-за Аму. Она вылечится и обязательно пойдет на поправку… Харуки никогда не умела постепенно переходить с одной темы на другую. Тсукиоми мгновенно отреагировал на это, выпрямившись и уставившись вперед, на дорогу. Его голос неожиданно громко, но все так же холодно и бесчувственно разрезал короткую тишину: — Не задавай ненужных и глупых вопросов, Харуки. Брюнетка вновь съежилась, но не решилась повернуться к пассажиру, продолжая смотреть на дорогу. Ее угнетало то, что он впервые назвал соседку по имени в такой обстановке. Оставшийся путь никто из них так и не сказал ни слова. Когда «Шевроле» остановился у коттеджа Тсукиоми, никто из них не решился выйти из машины первым. Зеленые глаза украдкой глянули вправо, на тихого и отстраненного синеволосого. На улице горели фонари, дождь уже заканчивался, и тени от последних его капель, скатывавшихся по лобовому стеклу, ложились Икуто на лицо и явно подчеркивали его бледность. Темные капельки, словно слезинки, все текли и текли по его лицу, не оставляя следов, не падая на одежду, не причиняя неудобства. Но он действительно плакал. Он не мог сдержать этот глубокий комок в горле, и глаза, уставившиеся в одну точку, наполнялись слезами и предательски блестели в свете фонарей. Харуки отвернулась и вынула ключ из зажигания, открыла дверь и вышла из машины. Захлопнув дверь, она услышала такой же хлопок с другой стороны автомобиля. Быстро обойдя «Шевроле», брюнетка просто пошла вперед к особняку, зная, что Тсукиоми пойдет за ней, и включила сигнализацию для машины. Она вставила в замочную скважину запасной ключ, доверенный ей как лучшей подруге, и открыла входную дверь, запуская синеволосого внутрь. Тот, не останавливаясь, просто скинул ботинки и, медленно и тихо ступая по ступенькам, поднялся в их с женой общую спальню по лестнице. Тихий скрип двери сверху, пара холодных дождевых капель с крыш на ее макушку, и Харуки словно дернуло током. Она впрыгнула в дом, закрывая за собой дверь и пряча ключи в сумку. Прошла на кухню, включая свет, и прямо там, на кухонном столе, увидела радиотелефон. Трубка была брошена так, что счетчик разговора до сих пор вел свой счет времени – около двенадцати часов разговора. Ясное дело, что хозяин просто не выключил его как следует, и Харуки щелкнула по кнопке отмены вызова. Дисплей засветился синим цветом, и в голове девушки пронеслась мысль, что таких старомодных телефонов нет во всем округе их города. Сделав себе заметку купить новый телефон, удобнее и новее, она подумала, что как-то быстро отвлеклась от этого несчастья. Просто задумалась о чем-то постороннем, гораздо менее важном, и ей стало немного стыдно. Наверное, просто потому, что ей это несчастье казалось каким-то нереальным. Словно завтра же счастливый Икуто вернется домой вместе с розоволосой женой рядом с собой и милым пухленьким ребенком на руках…. Но так ей только казалось. И как она не пыталась вбить себе это в голову, она это поймет только тогда, когда сама почувствует хотя бы часть той боли, что сейчас чувствовал Тсукиоми, уткнувшийся носом в подушку и давший волю душившим его слезам. Он знал, что реветь глупо. Что лучше подготовиться к взятию ребенка, что лучше подумать о своей дочери, чем лежать, как последняя тряпка, и пускать слезы в шелковую золотистую ткань. Он знал, но ничего с этим не мог поделать. Внезапная мысль пронзила его мозг стрелой: «Это из-за нее умерла Аму! Из-за нее! Из-за нее!!!» Вспышка гнева охватила его, и поникшая Харуки, возившаяся на кухне с телефонной книгой телефона, услышала гулкий грохот наверху. Спустя несколько секунд она уже стояла в дверях его комнаты, ошарашенно смотря на валявшегося на полу Тсукиоми, его оголенные по локоть руки, и синий осколок от вдребезги разлетевшейся вазы, который медленно приближался к тоненькой синей линии на запястье. Брюнетка еле успела подскочить к нему и рукой выбить из его кулака осколок. Тот сверкнул в свете лампы и разбился о стенку. — Ты хоть понимаешь, что творишь, Тсукиоми, мать твою?! – разъяренно заорала Ичика, пытаясь поднять Икуто за воротник рубашки. Она размахнулась и со всей силы влепила ему пощечину, надеясь, что это отрезвит свихнувшегося от горя парня. — Это… это она ее убила… Харуки, это дочь ее убила… — бормотнул Тсукиоми, стеклянными глазами смотря куда-то в пустоту. Чуть не заревев от безнадежности, Харуки вновь встряхнула синеволосого. — Замолчи, слышишь?! Аму никто не убивал!!! У нее с рождения была эта болезнь, просто ты про нее ничего не знал!!! Тсукиоми словно онемел. — То есть как…? – прошептал он, поднимая на Ичику бездонные от горя глаза. — Она была больна… с детства. Парень приподнялся с пола и осел, облокотившись спиной о кровать, шокировано вглядываясь в красное лицо брюнетки. Та истерично тряслась, и дрожь грозила перейти в сдержанный плач. — Почему я не знал? – тихо пробурчал он себе под нос, поднял лицо и громче повторил, — Почему я не знал? — Потому что она не хотела тебя огорчать… — ответила Харуки, пряча глаза за тенью от челки. Икуто вздохнул и опал на спинку кровати спиной, расслабляясь. Он вытер лицо тыльной стороной ладони и вновь посмотрел на девушку. В его глазах начало мелькать какое-то разумное чувство, и он приглушенно, из-за рукава рубашки, сказал: — Переночуй в одной из спален, Ичика-сан. Пожалуйста, не бросай меня одного. Я много чего могу натворить этой ночью, поэтому прошу, Харуки, останься… Брюнетка оцепенела. Она сама боялась оставлять его одного, но не знала, как попросить, как уговорить. А то, что он сам до этого додумался, было верным знаком того, что он перестал доверяться только эмоциям. — Хорошо, Икуто-кун, я в соседней спальне. Пожалуйста, не натворите ничего лишнего… С этими словами она поднялась с колен, вытирая слезы, и вышла из комнаты, оставив в проходе щелку. Но, не дойдя даже до следующей по коридору двери, Харуки остановилась и обернулась. Тихонько, на цыпочках подойдя обратно, она заглянула в комнату. В большом зеркале отражалось все пространство. Кровать, столы, диваны, шкафчики, и сидящий на полу Икуто, держащийся за руку. Девушка резко отвернулась и упрямо стала смотреть прямо перед собой. Только не долго выдержала, и прошептала, сползая спиной по стене и прикрывая лицо ладонью: — Аму... – слезы солеными ручьями норовили хлынуть из ее глаз. Казалось, что именно сейчас она ощутила всю реальность происходящего. — Аму... — прошептал Тсукиоми, пустым взглядом рассматривая голубую вену на запястье, тоненькой слабой ниточкой пересекающую руку и прочерчивающую дорожку к сгибу локтя. Ему почему-то казалось, что покончив со своей жизнью, он покончит и с жизнью своей дочери. Сейчас эта мысль казалась ему глупой и абсурдной. Зачем убивать своего ребенка? Зачем убивать самого себя? Он еще долго уверял себя в том, что он достаточно силен, чтобы с этим справиться, и заснул так же, как и Харуки за порогом спальни. Спустя час дом погряз во тьме и тишине ночи. Никаких звуков не было слышно, кроме стрекотания кузнечиков в траве у крыльца, уханья совы где-то вдалеке, и странного шума на лестнице. Словно по лакированным ступенькам кто-то старался бесшумно ступать, не стуча подошвами, а подол платья или плаща этого кого-то задевал пол, шурша по поверхности. Звук прошествовал по лестнице вверх и прошел по коридору, словно его кто-то бережно нес в своих руках. Шум раздался у двери в спальню, и, затихнув у спящей Харуки, вновь зашуршал, проникая в комнату. Он никого не разбудил — парень уже давно спал — и шорох, прошествовав по всей комнате, прекратился у постели. Икуто вдруг проснулся, причем так резко, что даже не почувствовал нахлынувшего было на него сна. Он резко вскочил и оглянулся, словно что-то чувствуя в комнате. Его взгляд настороженно бродил по подушкам, одеялу и тумбочкам, но так ничего и не заметил, а потом переместился в громадное зеркало посреди стены, в котором отражался он сам, Вдруг его сердце на секунду замерло, и сразу же бешено забилось вновь. В синих глазах начали сквозить неуверенность и страх. Он медленно пошел к зеркалу, смотря на правую сторону кровати, туда, где всегда спала Аму. В его голове вдруг резко возникли слова любимой песни девушки, словно он только что ее услышал: "Aoi, aoi, aoi tabi-chi…" Вдруг, сквозь темноту, в отражении комнаты, в зеркале, начал отчетливо проступать силуэт в белом платье, с длинным подолом. Длинные розовые волосы, волной спускающиеся с узких плеч, золотые глаза, теплая улыбка. Она сидела на кровати и пела свою любимую песню, в такт ей покачивая головой. Тсукиоми не сразу понял, что он теряет сознание. Уже заваливаясь на кровать, но всё еще не закрывая глаза и протягивая вперед руку, словно пытаясь дотянуться до видения, он наблюдал за тем, как призрак поворачивает к нему голову и тепло улыбается, протягивая руку, чтобы погладить по голове. Померкло всё, И дух исчез, И темнота над ним Сгустилась вновь...