Цветы и камни

      У Лани слезятся глаза – от ночного ветра, от того, что сидишь на крыше и смотришь на раскинувшийся под ногами Трено – круглый нелепый город воров и пьяниц. Ей в нём, значит, самое место. В баре внизу уже было пропущено пару бокалов, и теперь легче – сидеть на краю, оперевшись руками о шершавую черепицу, и смотреть на большую луну, на дымящие облака.       – Эй, дамочка, – окликает грубый хрипловатый голос. Лани не оборачивается, смотрит на луну, на виднеющиеся кратеры.       – Дамочка! Здесь опасно вообще-то, воры не дремлют, – обладатель голоса, кажется, уже подошёл вплотную, но Лани замечает, только когда он садится рядом и заглядывает в её лицо. А она так некстати, кажется, оставила свой топор в номере, на чердаке, где остановилась.       – Ворам самим стоит меня бояться, – нехотя говорит и бросает взгляд на непрошенного собеседника – ярко-красные волосы, повязка, скрывающая пол-лица, и четыре руки. Да, такого сложно не узнать даже спустя годы. И он тоже – пристальней всматривается в лицо, хотя его глаз под повязкой не увидать, улыбается, узнаёт:       – И какого чёрта тебя сюда принесло, Лани, гроза горных шаек? Совсем паскудно?       Она морщится, но когда он предлагает пропустить по одной – соглашается и долго в полумраке бара смотрит на его волосы, думает, ну зачем они огненные, да горело бы всё огнём, господи, будь что будет. После он провожает, у двери чердака обнимает четырьмя руками, и если бы он выпил больше – из объятий уже не выпустил, но она отстраняется, наклоняет голову, смотрит снизу вверх, говорит совсем глухо:       – Ещё увидимся, я, возможно, в этой дыре надолго.       И он нехотя выпускает её из рук, провожает взглядом из-под повязки, пока дверь не закроется и под ней не зажжётся полоска света. По красноватым от фонарей улицам бредёт один – беглой тенью скрываясь от солнца, от давно забытого света дня. Лани засыпает в горячих слезах, сквозь которые ей мерещатся – чёртов огонь волос и изогнутая тёмная ящерица на плече, которую гладят чужие бледные когтистые пальцы.       Днями позже Лани медленно танцует в полутёмном баре после нескольких опрокинутых быстрее нужного бокалов тёмного эля. Глаза полузакрыты, потому что видеть, во что превратилась жизнь – слишком горько и даже страшно. И она не сопротивляется, когда через накрывшую пелену чувствует на своей талии две пары чужих рук, а возле уха – его хрипловатый шёпот:       – Тебе нужно расслабиться.       Да – забыться, забыться и правда нужно. Лани, не открывая глаз, поднимает руку и запускает пальцы в чужие жёсткие волосы, пока его губы касаются её уха. После она предпочтёт не вспомнить, как много ему позволит, как под дверью не зажжётся полоска света, как горячо будет этой пьяной ночью, и как ничего не останется от неё с утра.       – Ты мне нравишься, – скажет он, и она посмотрит в его лицо, на котором впервые не будет повязки, и увидит его красные, едва ли человеческие глаза.       – Нет, – твёрдо скажет, поднимаясь с постели, и навсегда покинет этот чердак и этот чёртов город, в котором изначально нечего было искать.       Дальше – долгие дни пути в неизвестном направлении, по следам ушедшего, который не хочет, чтобы его нашли. У Лани слезятся глаза от встречного злого ветра, должно быть, ветра грядущего – приносящего только боль.       Где мой дом?..