Цветы и камни

      Вечный дождь. Постоянство камня. Замершими крыльями дракона — рваные облака. Быть забытым — значит быть потерянным. Где теперь мой дом?       Влажный плащ облегает плечи, ветер врывается под полы высокой шляпы. Где теперь мой путь?       — Не могу поверить, что всё ещё путешествую с тобой, — бросает Амарант Зидану на борту Неуязвимого.       — Так почему ты здесь?       Его руки сложены на груди, голова опущена.       — Почему ты делаешь это?       Он промолчит, но она поймёт — потому что за спиной давно не осталось дома, а дороги замело или смыло — какая разница — дороги назад ни у кого из них больше не было. Фрейе хочется рассказать, что она действительно его понимает. Что вся его боль так похожа на её собственную — но она молчит. Амарант опускает голову и продолжает не замечать её. Его каменность раздражает, своенравие и заносчивость, но более всего — нежелание открываться. Фрейя впервые чувствует себя более открытой, чем собеседник, который даже не пытается поддержать разговор. И Фрейе впервые хочется это изменить.       Под извечно ночным небом Трено она однажды уже пыталась, но едва ли узнала о нём хоть что-нибудь. Амарант ей напомнил большую статую древнего бога, к которому взывает в минуты бедствий её народ, и который всегда молчит. После нескольких попыток разбить мраморное молчание, Фрейя впервые злится.       — Почему ты решил, что твоя боль из прошлого самая уникальная, и ты имеешь право вести себя таким образом? — вырывается ни с чего, пока Неуязвимый рассекает вихристые облака. Амарант лишь поводит плечом, стоя в той же позе — наклонив голову и сложив руки на груди. Фрейя, кажется, готова взяться за оружие, только бы достучаться, но он вдруг говорит:       — Почему ты решила, что это твоё дело? — медленно и отчётливо, и почему-то становится больно от его слов. Фрейя уходит в свою каюту и после долго заламывает руки, сдерживая ниоткуда подступающие вдруг слёзы. Может, лучше ему было не возвращаться из стен перевёрнутого замка, может, лучше было уйти и действительно их оставить? Фрейя не может найти ни одной причины, почему его жизнь её так заботит, но ей почему-то страшно, что всё закончится так — в молчании.       — Почему я должен идти с ней? — Амарант недоволен, поскольку знает — это всё обернётся попыткой забраться в душу, а это — мёртвая зона, в которую нет никому дороги. В неё самому-то взглянуть — страшно, только об этом тоже — нельзя никому сказать.       Но Зидан непреклонен, и они высаживаются у Врат Огня.       Фрейя непривычно молчалива и даже не смотрит в его сторону — и это он действительно замечает, в отличие от попыток заговорить. Становится странно — Амарант впервые ловит себя на мысли, что, может быть, она оказалась права, и это даётся трудно.       — Я знал одного такого, живущего только сражениями. Он боялся взглянуть в собственное лицо. И, конечно, ничего не добился. Дурак.       — Амарант… — Фрейя замирает, впервые услышав от него так много. Ладонь крепче обхватывает оружие — надо выжить, чтобы после наконец достучаться до, кажется, давшего трещину мраморного изваяния его самолюбия.       — Ты хороший воин, — вдруг говорит он после, глядя в сторону, на поверженного врага. В его голосе — что-то незнакомое, и Фрейя не находит слов, чтобы ответить. Неуязвимый возвращается раньше, чем она успевает вновь обрести голос, но ещё несколько ночей после она успевает жалеть об этом.       Амарант ближе не становится, и с чего вообще ей вдруг стало необходимо, чтобы он открылся? Почему его боль так странно заботит её? Не находя ответов, Фрейя решает собрать все силы, мысли и разум, чтобы больше не пытаться растопить камень, которому до неё — да и до всех остальных, правда же? — нет никакого дела. Но Амарант вдруг поднимает голову и впервые смотрит прямо в глаза.       — Может быть, ты была права, — тем же каменным тоном, и у неё во рту остаётся одно лишь:       — Что?       Он отводит взгляд, направляя его на разрезаемые Неуязвимым облака. Больше он не скажет ни слова, посчитав, что и так уже сказал слишком много. А Фрейя по ночам почему-то будет думать о густо-зелёных радужках его глаз, впервые смотрящих прямо в её глаза.       — Всё закончится. Принцы спасут принцесс и заживут с ними долго и счастливо, а подобные нам — останутся непременно где-нибудь за обочиной, с краю, ведь принцессам и принцам никто не нужен, и благородные рыцари пойдут кочевать по другим сказкам.       В баре Линдблюма так же душно, и собеседник такой же дрянной, как и в прошлый раз. Ну, с одной оговоркой — он угощает.       — Воины вечно в погоне за смертью, и для них не бывает счастливых концов.       — Ты не счастлива? — впервые за вечер он задаёт вопрос, и Фрейя от удивления раскрывает шире глаза. Ей казалось, она говорит с тёмной жидкостью на дне своего бокала, но её ожидания снова разрушены. Амарант сжимает всё ещё полный бокал и склоняет голову так, что за огненными волосами его глаз, как всегда, не видно. Фрейя не уверена, ждёт ли он от неё ответа, или после пятого ей могло послышаться. Да и что вообще он делает здесь?       — Счастье для принцесс, — только выдыхает она, всё туда же, в стакан, чтобы он и не услышал, может, или мог сделать хотя бы вид. Но он усмехается — сдержанно — и встаёт, отставляя полный бокал.       — Пойдём проветримся, — и это даже не вопрос. Его пальцы берут под локоть и заставляют встать.       Пристань Линдблюма встречает холодным ветром.       — Когда всё закончится, где ты будешь? — Фрейе кажется, она спрашивает саму себя, и уж точно не ожидает его ответа.       — Может, Трено, — он действительно отвечает, и Фрейя не верит своим ушам, поднимает взгляд, а он смотрит куда-то за горизонт, в тёмно-серую муть облаков, неизбежно напоминающих о её доме. Доме ли? ..       — Возвращаться некуда, — отвечает собственным мыслям, и он наклоняет голову ниже, пока ветер треплет огонь волос. — Может, Трено… — повторяет за ним, едва ли замечая, и его пальцы снова оказываются сомкнутыми вокруг её локтя.       — Пора заканчивать эту сказку, — и уводит её с причала, и потом в одиночестве долго думает, с каких это пор ему не наплевать на то, где потом они все окажутся. Где окажется Фрейя с её безразмерной тоской по царству дождя, которое давно затоплено и разрушено. Где окажется, скажем, Виви — полукукла, полуребёнок, усерднее многих ищущий свой путь. Где окажется Эйко — такая взбалмошная и бесконечно одинокая. Где окажется он сам?       Но всё заканчивается — конечно, свадьбой. Когда принцы спасут принцесс, и они заживут долго и счастливо, где окажемся мы с тобой? ..       В ликующей толпе Фрейя всеми силами убеждает себя, что не ищет взглядом его огненно-рыжую голову, а когда находит, что её сердце не сжимает с необъяснимой горечью, когда она видит рядом с ним Лани — эту варварку и воровку. Но он поднимает голову, и его густо-зелёные радужки сразу находят её в толпе — тот же жжёно-коричневый плащ с гербом на груди, высокий ворот, в котором прячет лицо, та же шляпа, та же сила в осанке и та же тоска — в её серых дождливых глазах. По какой-то причине ему даже не хочется возвращать взгляду каменность и не хочется выпускать её из виду. И Лани не успевает заметить, когда он отступает назад и теряется в этой толпе.       Причал Александрии встречает теплым поздне-весенним ветром. Они оба молчат, стоя рядом и глядя в чистую голубую полоску горизонта, больше не напоминающего ни о чём из прошлого.       — Зидан просит прийти на их вечер, совсем по-домашнему, — Фрейя склоняет голову и не спрашивает «Придёшь?», потому что Амарант одним долгим взглядом в пёстрой толпе, кажется, уже ответил «Приду».       Фрейя впервые за долгое время не облекает плечи в привычный плащ, потому что больше не нужно драться, и к этому тоже нужно привыкнуть. Светлое кимоно очерчивает стан куда лучше, и Фрейя первое время смущается и подумывает, не накинуть ли сверху плащ, но потом наконец решается.       — Ты выглядишь… необычно, — говорит Амарант, изучая зелёными радужками сгибы ткани на её теле. Фрейя прикрывает лицо веером и поднимает глаза к звёздам.       — Красивая ночь, — говорит она в веер. — Подходящая для конца такой сказки.       А в Трено всегда, кажется, такое небо. И пьяницы, и картёжники, и вообще — романтика ночных улиц. Саламандер вдруг накрывает её руку, лежащую на перилле балкона, своей и бесстрастным тоном говорит:       — Что ты со мной сделала. — Это не вопрос, потому что он уже знает — и это странно, и к этому тоже нужно привыкнуть. Они оба смотрят на луну, на рассыпанный бисер звёзд, слушают радостные голоса друзей за закрытыми дверями балкона, которым нет до них никакого дела, и, кажется, чувствуют себя тоже счастливыми, даже не будучи принцессами или принцами, даже где-то за обочиной, с краю, в сказке, которая, может быть, только начинается.       — Может, Трено?       — Может быть…       Саламандер. Красная ящерица. Ищущий смерти воин. Что найдём мы в стране восходящей ночи?