Keep You Like an Oath

Смелость — это сопротивление страху, мастерство страха — не отсутствие страха. — Марк Твен

POV Трис       Тобиас и я целуемся жадно, отчаянно, и я не думаю останавливаться, хотя я знаю, что должна. Я планирую оставить его сегодня вечером, намереваюсь уйти отсюда и сдаться Джанин Мэтьюс, которая хочет моей смерти. Но я не хочу об этом думать. Всё, что я хочу сделать, это быть как можно ближе к Тобиасу, так близко, чтобы находиться внутри него, а он внутри меня, и не будет больше места секретам, лжи и всей вины, которая существует между нами.       Он на мгновение замирает и смотрит в мои глаза. Его зрачки такие тёмные в условиях низкой освещённости, они выглядят почти чёрными.       — Пообещай мне, — говорит он шёпотом. — Что ты не пойдёшь. Ради меня. Сделай для меня только одну вещь.       Заманчиво. Очень хочется верить, что я смогу остаться здесь с ним… Но нет. Чувство вины появляется и возвращает обратно, всё ещё так свежо и резко, и я вижу, будто пустыми глазами в моём сознании, его кровь на лице.       Я не заслуживаю этого счастья.       Но если я пойду — Тобиас сможет остаться, и он будет жить. Я выполню всё, чтобы сделать это возможным. Что угодно.       Его глаза умоляют меня остаться. Больно врать ему, но я знаю, что я делаю это для его же блага.       — Хорошо. — Ложь является одним препятствием, которое добавляется к барьеру между нами.       — Обещай, — говорит он, нахмурившись.       — Я обещаю, — вторю я.       Он знает, что я вру. Я вижу это в его глазах. Он всё равно меня целует, словно он сможет удержать меня здесь только своими губами. В течение нескольких минут, что он делает.       Его поцелуи голодны и сильны, полны желания. Он обнимает меня и притягивает ближе, так, что наши тела плотно прижимаются друг к другу, с тонким слоем одежды между нами. Огонь внутри него зажигает огонёк в моей груди, и я чувствую, как он растёт во мне, накаляя моё тело изнутри.       Я встаю на колени, сажусь верхом на его ноги так, что колени опираются на его бёдра, и он прячет лицо в изгибе моей шеи, стонет в мои волосы, желая большего.       Его тело худое и твёрдое, его мышцы напрягаются подо мной, и я могу чувствовать его силу на моих бёдрах. Он мучает мою кожу, его голос грубый и отчаянный. Я чувствую трепет, проходящий через меня на звук, зная, что я делаю это с ним.       Я смещаю свои бёдра влево, и вдруг наши тела выравниваются, моё самое чувствительное место прижимается к нему. Я двигаю своими бёдрами, ощущая его твёрдость сквозь слои одежды, когда тепло распространяется по каждому дюйму моей кожи. Он впивается горячим поцелуем в мою шею и плечи, в любое место, которое он может достичь. Я запрокидываю голову назад, когда моя грудь прижимается к его плечам, и добавляю трения, посылая большие искры, пляшущие по моим нервным окончаниям.       Я за желание, за страсть, за осторожность. Мне нужно.       Слова и звуки вырываются из моего рта без моего ведома или разрешения. Я в отчаянии из-за того, что едва одобряю. Так или иначе, Тобиас знает, как дать мне то, что я хочу. Руками сжимает мои бедра и впивается в мою кожу, направляя меня, когда я прижимаюсь к нему, и удовольствие разжигает пламя внутри меня. Я чувствую, как огонь становится горячее и горячее во мне, до тех пор пока он внезапно не чахнет. Я распадаюсь на части, дрожа и сотрясаясь, и почти забываю, как дышать.       — Трис, — он тяжело вздыхает, говоря это неровным голосом, приближаясь своими бедрами к моим. Мое сердце начинает биться намного медленнее сейчас, и я знаю, что моя футболка прилипла к моей коже, но я вижу, что Тобиас, однако, пытается успокоиться. Его глаза закрыты, и лицо скручивается в агонии, но боль никогда не была такой раньше.       Я не знаю, что делать или как помочь ему перебороть себя, так что я просто обнимаю его крепко и целую его так сильно, как могу, пытаюсь утихомирить свое тело и желание продолжить; я чувствую его бедра, которые по-прежнему прижимаются к моим. Это срабатывает, потому что мгновение спустя он выпускает стон из своего рта и дрожит, его руки плотно сжимают мою влажную футболку, а затем отпускают.       Мои волосы попадают на его лицо, когда я прижимаюсь своим лбом к его. Он тяжело дышит, его горячее дыхание на моей щеке.       — Да? — спрашивает он.       — Да, — говорю я. — Да, да. — И целует. Я могу чувствовать его широкую улыбку на своих губах: горд собой, и в этот момент я забываю о барьерах вины и жертвенности между нами, и мы просто парень и девушка, спутанные, липкие и сытые.       Позже его руки крепко обнимают меня под одеялом, когда он засыпает, но я не могу откладывать это больше. Звук удара Марлен об асфальт появляется в моей голове и не дает мне уснуть.       Я знаю, что должна cделать. Несмотря на мои обещания, я должна подняться с постели и пойти в Эрудицию. Я преподнесу себя Джанин, и он будет жить.       Когда его мышцы расслабляются, и он крепко спит, я соскальзываю с кровати и иду на цыпочках через комнату, где я бросила свою обувь ранее, но ее там нет. Я начинаю шарить вокруг по голому полу, ища вслепую свои ботинки, и ничего не нахожу. Наконец, мои пальцы дотрагиваются до чего-то, и я быстро поворачиваюсь в сторону двери, хватаясь за ручку, когда вдруг…       — Трис? — бормочет он сонным голосом на первый взгляд. Это занимает долю секунды, чтобы понять, что я собираюсь делать, и он встает с постели в вертикальное положение, а простынь падает с его бедер. POV Тобиас       Существует секунда между сном и бодрствованием, когда я глуп и медлителен. Трис может убежать в эту секунду, и я не смогу остановить ее. Она быстрее меня. Но, к счастью, я лучше подготовлен, потому что она все еще заморожена на месте, пока я выпрыгиваю с постели и мчусь по полу.       — Не уходи, — я близок к попрошайничеству. — Ты обещала, — я ненавижу просить, но я делаю это, когда необходимо.       — Не говори мне, что делать, Тобиас, — сталь в ее голосе сейчас. Она сильнее меня, решительнее. Всегда была. Знания об этом заставляют меня отчаиваться.       — Если ты уйдешь, то я пойду за тобой, — нет причин для меня оставаться здесь, если я не могу спасти ее. — Я пойду в Эрудицию сразу после тебя.       Она задыхается, и лицо ее становится белым, бледным даже в мягком сиянии лунного света через окна.       — Ты не можешь, — говорит она. — Тобиас…       Порочного рода удовлетворение распространяется по мне. Я удивил ее, и она знает, что это не пустая угроза. Ее выбор — остаться или видеть нас обоих в заключении.       — Я хочу, чтобы ты была в безопасности.       Она отпускает дверную ручку, и ее плечи опускаются.       — Я не могу просто сидеть здесь, в то время как люди умирают, — говорит она, принимая поражение. — Я должна что-то сделать. Марлен…       — Тогда сделай что-нибудь, — говорю я жестко. — Но не ходи в Эрудицию и не помогай убийце Марлен. Потому что если ты это сделаешь, то выполнишь все больные требования Джанин. Поможешь ей.       — Тогда что? — требует она. — Напасть на нее, как сказал Юрайя? Мы не самоубийцы. Мы будем раздавлены через минуту. Она может заставить половину Бесстрашия, чтобы…       Она не ошибается. Джанин может сокрушить нас, если мы позволим ей.       Мы не можем позволить ей.       — Ты боишься, Трис? — я использую свой голос Четыре, мой инструкторский голос. — Ты боишься Джанин?       — Да, — говорит она, ее подбородок подрагивает, и ее глаза полны огня. — Я видела, что она может сделать.       Она бросает мне вызов отрицать силу Джанин, но я не делаю этого.       — Хорошо, — говорю я вместо этого. — Ты должна бояться ее. — Глаза Трис сейчас выражают удивление. — Но не поддавайся страху. Не давай ему решать за тебя.       Я кладу свою руку ей нежно на плечо, чтобы она могла отстраниться, если захочет, и наклоняю голову ближе к ней.       — Будь храброй, Трис.       Она прижимается ко мне, ее руки плотно оборачиваются вокруг моей талии, когда она плачет. Ее плечи трясутся, и она делает огромные глотки воздуха, как тонущий человек, громко и грязно. Вскоре моя футболка насквозь мокрая от ее слез.       Некоторое время спустя, когда ее дыхание замедляется, и ее глаза, наконец-то, сухие, она отстраняется.       — Что мы будем делать? — спрашивает она, будто у нее совершенно нет идей. Может быть, уступить спросам Джанин — был единственный курс действий, который она могла придумать.       — Давай, — говорю я. К счастью, у меня есть несколько собственных идей. — Я хочу показать тебе кое-что. POV Трис       Тобиас идёт вниз по тёмному и пустому коридору десятого этажа «Пира». Когда мы идём, наши шаги отдаются эхом от голых каменных стен. Мы проходим через жилые помещения, и я понимаю, что понятия не имею, что ещё находится в здании. Я только жила в Бесстрашии очень короткое время, в большей части которого проводилась инициация.       Мы поворачиваем за угол, Тобиас останавливается и открывает небольшую дверь, войдя внутрь и включив свет. Внутри стол и два стула, компьютер и небольшой шкаф с документами. Комната на самом деле выглядит странно, как офис моего отца в «втулке», где он работал в центральном правительстве города с Маркусом.       — Это офис, — говорю я, не потрудившись скрыть смущение.       После всего, что случилось сегодня — похороны Марлен, наш страстный момент вместе и то противостояние, которое было — теперь он хочет заняться бумажной работой?       Тобиас смотрит на выражение моего лица и нежно смеётся.       — Ты спрашивала, что мы будем делать, чтобы разделаться с Джанин, — говорит он. — Мы будем использовать наши ресурсы.       — Какие ресурсы? Это кабинет, а не боевое средство.       — Это информация, — говорит Тобиас. Улыбка играет в уголках его рта. — Если мы можем выяснить, что хочет Джанин, почему она напала на Отречение…       Я попыталась поговорить с ним об этом в Дружелюбии, когда я услышала, как Маркус сказал, что информация была украдена из нашей старой фракции во время атаки. Тогда Тобиас пожал плечами и сказал, что мы будем иметь дело с рассуждениями Джанин позже.       Видимо «позже» — сейчас. На секунду я хочу спросить у него и потребовать объяснений, почему он вдруг принимает моё старое предложение. Но нет. Узнать правду важнее, чем собираться в бой. И правда, Джанин Мэтьюс не безрассудно затевала войну с помощью Бесстрашных. Она напала на Отречение с планом, целью и задачей. Наконец, Тобиас соглашается.       Я позволяю себе слегка улыбнуться, моя эгоистичная награда за это.       — Если мы сможем выяснить, что она хочет, то мы сможем остановить её.       — Точно.       Есть небольшая картинная рамка, стоящая на столе, и я беру её. Это фотография Макса и красивой темнокожей женщины, которая выглядит смутно знакомой, оба широко улыбаются. Это, должно быть, офис Макса.       Или был. Я видела, как умер Макс на мосту за пределами Искренности меньше, чем неделю назад.       Я ставлю фото на стол и смотрю на Тобиаса, который внимательно наблюдает за мной.       — Офис Макса? — спрашиваю я, хотя ответ очевиден. — Я не думаю, что он сможет нам чем-то помочь.       — Может быть, это не так, — говорит Тобиас, пожимая плечами. Он тянет за ящик с документами и вытаскивает некоторые файлы, а затем останавливается. Я вижу, как мышцы на плечах напрягаются под его чёрной футболкой. — Я знал, что Макс работает с Джанин, — говорит он, не встречаясь с моим взглядом. — Я понял это во время своего посвящения, но я не мог… Я не знал… Было уже слишком поздно, — он горбится, и я слышу заминки в его дыхании.       Тобиас не самый красноречивый человек, которого я когда-либо встречала, но он редко бывает в таком замешательстве. Он молчит, а затем делает глубокий вдох и говорит размеренным тоном:       — Я знал, что Макс и Джанин работают вместе, что Макс копил запасы оружия из Эрудиции, из которой было поставлено много сыворотки сюда, но я не сложил кусочки вместе, чтобы вовремя остановить их.       Я думаю о всей вине, лжи и секретах, которые я ношу в себе, и понимаю, что я не одна такая. У Тобиаса имеются собственные секреты и вина.       — Пусть чувство вины подскажет тебе, как сделать лучше в следующий раз, — я намекаю на разговор, который был у нас после похорон Ала несколько недель назад. Он поворачивает голову и смотрит на меня из уголка глаз и через мгновение кивает. — Будет следующий раз, — говорю я ему. — У нас будет ещё один шанс, чтобы остановить их. — Как ни странно, я верю в это.       В ответ Тобиас только протягивает руку и берёт мою ладонь в свою, крепко сжимая минуту, прежде чем отпустить.       В конце концов, он нарушает молчание:       — Так у нас будет небольшое исследование?       — Я не ожидала исследований, когда переходила в Бесстрашие, — говорю я лёгким голосом, когда он протягивает мне стопку файлов из ящика Макса.       — Это строгий процесс обучения, — говорит он, а потом даёт мне улыбку, которая отправляет мне колотое тепло через мою грудь и живо напоминает мне вкус его кожи.       Моё лицо краснеет, и я смотрю вниз на информацию перед собой. Девушки, как Кристина или… больно при мысли… Марлен, могут знать, что делать в этой ситуации, как дразнить или флиртовать с парнем после… вещей вместе. Но моё воспитание Отречения не подготовило меня к этому. Я с трудом могу даже подумать о том, что мы делали, а тем более, говорить об этом. И резкое желание, которое я чувствую в яме своего живота полностью неизвестно.       Чтение. Чтение докладов совещания и искренние выпуски новостей — это то, что я знаю, как делать. Я делаю глубокий вдох и принимаюсь за работу. Тобиас       — Что бы ты не делал. Я хочу участвовать.       Вот почему Зик мой лучший друг. Он всегда поддерживает меня, несмотря ни на что.       Мы сидим в пустой комнате управления, склонившись перед одним компьютером в дальнем углу. Внутри Бесстрашия всё снималось на камеры, и когда мы вернулись в наш дом несколько дней назад, те, что в остальной части города, до сих пор функционируют. Те у забора тоже. Интересно, кто следит за каналами сейчас. Никто, я думаю.       — Я говорил тебе, что ничего. Руководящая роль некоторых чушь собачья. — Это ложь, конечно. Я должен, по крайней мере, попытаться не говорить Зику опасное.       Сразу же он поднимает руку и чешет свой затылок отрытой ладонью. Я видел, как Юрайя сто раз так делал, когда он ничего не понимает.       — Я в этом, ладно? — говорит он. — Теперь скажи мне, что ты действительно ищешь.       — Всё, что касается Джанин, — говорю я ему. Хотя я знаю, что ему было бы безопаснее, если бы он не участвовал, но я благодарен ему за помощь. — Планы войны, моделирование. Всё, что связывало её с Максом, Эриком и другими лидерами Бесстрашия.       Зик издаёт тихий свист.       — Ты немного просишь, правда? — Я не удостоил его ответом. — Просто архив Бесстрашия? Это странный вопрос, потому что все мы должны иметь доступ. Пять фракций связаны друг с другом в одной сети. Но у каждой есть своя собственная мера безопасности.       — Зачем? — я не могу не быть заинтригован. Я знаю, что Зик хорош с компьютерами, но так хорош? Что ещё он может знать?       Зик только усмехается и бьёт локтём мне по рёбрам.       — А ты не хотел брать секретного агента в команду, — говорит он с усмешкой. — Просто для этого мне понадобится кусок пирога.       — Торта, — я качаю головой. В Отречении никогда не требовали вознаграждения в обмен на помощь благому делу. Но Зик — Бесстрашный насквозь. — Я принесу тебе торт, если ты поможешь попасть в сеть Эрудиции.       Он сплетает пальцы и протягивает руки перед собой, затем наклоняет голову в одну сторону, потом в другую.       — Это займёт много времени. — Я не могу понять, он серьёзно или нет? Он действительно может взломать Эрудитов? — Сегодня вечером мне нужен один кусочек торта Бесстрашия и стакан холодного молока.       Я пожимаю плечами и встаю. Если он на самом деле может сделать это, это более чем справедливо. И если он не сможет… Ну, я всегда был бескорыстным. Я принесу кусок пирога всё равно.       — Для чего нужны друзья?       Кухня Бесстрашия в беспорядке после заброшенной недели, но торт, должно быть, был главным приоритетом, потому что три из них стоят в упакованных лотках на столе. Я отрезаю два щедрых ломтика и располагаю их на подносе с двумя стаканами молока, хватаю вилки и салфетки и направляюсь наверх в комнату управления.       К тому времени, как я добираюсь туда, Зик пытается засунуть небольшой диск в консоль и нажимает несколько команд.       — Теперь мы ждём, — говорит он с самодовольной улыбкой на лице.       — И едим торт, — я протягиваю тарелку и вилку.       — Могучий Четыре принёс мне торт, — восклицает он, положив ноги на компьютер и тарелку себе на колени. — Каково это?       Слова странно похожи на те, которые говорил мне Эрик во время моделирования, держа пистолет возле моей головы, но это не беспокоит меня. Есть огромная разница между Зиком и Эриком. И после последних нескольких недель, уплетая кусок торта с моим лучшим другом, я чувствую себя чертовски хорошо.       — Не так уж и плохо, на самом деле, — отвечаю я, хватая большую вилку. — Может быть, я должен был добровольно работать на кухне вместо этого места.       Зик фыркает и смеётся.       — Можешь себе представить? Всё равно спасибо, Макс. Лидерство не для меня, я предпочитаю выпекать весь день. — На самом деле, никто не работает на кухне полный день; сотрудники, которые состоят из охранников забора и городского патруля, кто дежурит, возвращаются и выходят еженедельно. Но мысль довольно смешна в любом случае.       Я усмехаюсь и возвращаюсь к торту, и мы едим в товарищеской тишине несколько минут. Этот торт даже лучше, чем я помню: шоколадный, и ещё я очень благодарен за это после того, что едят афракционеры.       В конце концов, Зик нарушает тишину:       — Таким образом, твоё настоящее имя было вроде разочарования.       — Извини, — говорю я сухо. Мы не говорили обо всём этом, что, возможно, я должен был рассказать своему лучшему другу; некоторые мои секреты в Искренности, которая вскрыла мою голову и вылила их на весь город. У меня не так много практики в вещах Дружелюбия. — Тобиас Итон, — я пожимаю плечами. Как будто это просто имя. Ничего страшного.       — Я был полностью убеждён, что твоё настоящее имя было Энглеберт Гемоглобин, — говорит он, смеясь так, что его, кажется, не волнует, что мой отец — Маркус Итон, или даже, что я не сказал ему об этом.       — В следующий раз я постараюсь иметь страшную тёмную тайну.       — Смотри, что ты делаешь, — он берёт свою салфетку и бросает её в сторону моей головы.       Когда мы вытаскиваем жёсткий диск, заполненный данными, и идём плечом к плечу, я ощущаю глубокое чувство спокойствия, окутывающее меня. Трис в безопасности, Зик не держит на меня зла, и у нас есть план остановить вместе Джанин. У нас ситуация не менее мрачная, чем она была вчера. Но у меня такое чувство, что всё, наконец, наладилось.