Not tomorrow, not today

- Быстрее, везите его в операционную, - это всё, что тринадцатилетний Генри Таунсенд услышал сквозь оглушительный скрип колёсиков каталки и шум крови в ушах. - А что с родителями? - В морг. Этот короткий диалог показался Генри выдуманным, ненастоящим, это его собственное сознание над ним пошутило, не иначе. Он просто не мог принять так вот сразу то, что с его родителями могло хоть что-то случиться, а потому позволил себе отключиться, списав такие галлюцинации на чрезмерную кровопотерю. Его ногу пришлось собирать по крупицам, как мозаику, настолько сильно была раздроблена кость, отлетевший с лобового стекла дворник вонзился юноше прямо в живот, миновав печень, иначе бы проблему его исцеления пришлось решать усерднее. Генри, как говорили врачи, ещё повезло, потому, как его родители были сейчас двумя кусками фарша. «Мне очень жаль, но гробы будут закрытыми», - провертел эту фразу у себя в голове Уолтер, нередкая шуточка, которую отпускал по поводу своих пациентов местный патологоанатом. Губы интерна искривились, изображая крайнюю степень омерзения. Кто-то считал младшего Таунсенда счастливчиком. Салливан же считал его одним из самых неудачливых людей, раз ему удалось выжить при таких обстоятельствах. Теперь он, совершенно один, без поддержки и чьей-то любви, лежал без сознания, весь перебинтованный и такой беспомощный, что у любого человека, не изучающего ремесло врача, сжалось бы сердце. Уолтер ввиду своей специальности также уже мало чему удивлялся и не каждая омерзительная вещь способна у него вызвать мороз по коже. Но почему-то конкретно за этого пациента он переживал, словно это был его друг, настолько близкий, что от одной мысли о его кончине становилось не по себе. Салливан копался в своей голове всё ночное дежурство, пытаясь вспомнить, откуда ему известно это имя, и ответ вертелся на языке, практически попадаясь в ловушку, но он вновь и вновь ускользал, издевательски виляя хвостом. В конце концов, Уолтер, плюнув на эту затею, решил взглянуть на того, чьё имя завладело его разумом и не отпускало, не давало передышки, чтобы хотя бы спокойно поесть или выпить кофе. Особенно сильно это имя укололось на задворках памяти, когда Уолтер съел кусочек шоколада, чтобы снабдить свой мозг глюкозой. Подгоняемый не столько интересом, сколько самым настоящим волнением, с каждым шагом в сторону палаты усиливающимся, Салливан, наконец, открыл дверь, правда, чуть более резко, чем того требовалось. Он ожидал увидеть подростка без сознания, но его встретил болезненный взгляд, обращённый точно в его сторону. Молодой человек, возвращая себе самообладание, мягко улыбнулся дежурной улыбкой врача и внимательно оглядел пациента. Нет, это лицо он определённо уже видел прежде… И это взбудоражило ворох мыслей ещё сильнее. - Привет, Генри, - поздоровался он, но в ответ получил только молчание и изучающий взгляд. Наверное, он и сам также сверлил перепуганного парнишку взглядом, даже не стараясь сделать вид, что это просто дежурный осмотр. - Зови меня Уолтер, если хочешь. Как ты себя чувствуешь? – в глазах, под которыми пролегли тяжёлые тени и мешки, промелькнула какая-то мысль, по гениальности сравнимая с пифагоровыми научными изысканиями, но она тут же погасла, превращая Генри обратно в ничего не понимающего мальчишку. - Где мои родители? – прохрипел он, а Уолтер, впервые за всё время, проведённое в интернатуре, не нашёл, что сказать. «Твои родители скончались в результате тяжёлых травм. Чтобы тебе было легче, я скажу, что они умерли мгновенно и не мучились. А потом скажу, что сожалею и уйду восвояси». Так происходило всегда, но только не сейчас, когда он смотрел в эти слишком знакомые и казавшиеся родными глаза, и язык Салливана не поворачивался произнести то, что было произнесено многократно пачкам предшествовавших людей. Он не мог сделать Генри больно. Но он должен был. Это его работа, причинять боль, чтобы отчистить от неё раз и навсегда. Но та боль, которую ему предстояло причинить Генри, не исцеляла, не очищала, но наносила порезы, кровоточащие раны, и у многих они со временем так и не заживали, а лишь медленно гноились, вызывая некроз души. - Генри, ты только не волнуйся… - Уолтер чуть не ударил самого себя в челюсть, настолько глупо звучала эта фраза. После таких вот слов, обычно, и начинают волноваться. Но делать было нечего, первый шаг, хоть и до боли дерьмовый, был сделан, а это значит, что отступать уже нельзя. - Твои родители скончались. Вчера, сразу после лобового столкновения с грузовиком. Обычно, после таких известий начинается истерика, бурная, с угрозами и обвинениями, реже – тихие слёзы отчаянья, попытки спрятать убитое выражение лица в ладонях или подушке. Если короче, то реакция на объявление о смерти любимых была всегда. Генри же не отреагировал никак. Только хлопал уставшими глазами, в которых отразилось неверие и удивление, обрамлённое густыми ресницами со спёкшимися на них крохотными каплями крови и гноя. Молчание не на шутку напугало Уолтера, и тот позволил себе приблизиться и потрепать Генри по плечу. - Генри, ты как? – шёпотом спросил Салливан, стараясь поймать взгляд юного пациента, который лишь хрипнул со странной вопросительной интонацией и опустил взгляд куда-то вниз. - Чёрт возьми! – перепугано и зло прошипел Уолтер сквозь зубы, поняв, что швы у парня разошлись, затем перевёл мечущийся взгляд на лицо Генри, изо рта и ушей которого сочилась кровь. Салливан посадил Генри, чтобы тот просто не захлебнулся собственной кровью, при этом поддерживал спину, так как конструкция, держащая загипсованную ногу, мешала перемещению пациента по кровати. - Уолтер, помоги… - только и смог выдавить из себя Генри, поглядев Салливану прямо в глаза. - Сестра! Швы разошлись, кровоизлияние, быстрее сюда! – заорал Уолтер в сторону открытой двери, трясущимися руками стараясь утереть кровь с лица мальчишки. - Что же ты так, Генри, что же так… - тупо повторял одну и ту же фразу Уолтер, словно заведённый, и прикладывал край рукава белого халата к кровавым размазанным лужицам. Казалось, что врачи бежали целую вечность, а потому Салливан так взъелся на прибывших специалистов. - Что так долго?! – рявкнул на них Уолтер, помогая сгрузить паренька на каталку. Он хотел последовать за ним, но медсестра остановила его. - Салливан, стоять, тебе нельзя туда! – женщина средних лет вцепилась в плечи интерна и встряхнула его, возвращая ему подобие самообладания. - Да что на тебя нашло? – уже спокойнее спросила женщина, но Уолтер, осунувшись и посерев лицом, устало отмахнулся от неё и шаркающим шагом, запустив пятерню в светлые спутанные волосы, поплёлся прочь из палатного отделения. Если бы он мог ответить на вопрос медсестры, он бы с радостью это сделал. Но он действительно не знал, что так сильно его зацепило в этом новоиспечённом сироте. Но, невзирая на все смутные сомнения, противиться желанию опекать и вообще быть рядом с Генри Уолтер не мог, а потому заходил к нему так часто, как позволяло ему время. Поначалу паренёк практически не разговаривал и всем своим видом напоминал глубоко безнадёжного кататоника, на появление Уолтера он почти никак не реагировал, лишь смотрел на безрадостный пейзаж внутреннего дворика госпиталя, вид на который открывался из небольшого окошка палаты. Но постепенно Генри начал идти на контакт, и это радовало Салливана как щенка. Рядом с этим парнишкой ему было находиться не просто комфортно, а даже уютно, чего не скажешь о компании прочих людей, их присутствие в жизни Уолтера имело резко противоположное влияние. В этой палате, даже занимаемый простым совместным созерцанием унылого вида из окна, Уолтер мог позволить себе отдохнуть от любого рода мыслей. Даже факт странной привязанности к последнему Таунсенду не беспокоил Салливана, когда он находился в непосредственной близости от мальчишки. - Я чувствую себя таким виноватым, Уолтер, - после очередного долгого молчания вдруг сказал Генри, уставившись в стену напротив. Уолтер даже сначала не поверил своим ушам, а потому внимательно поглядел на Генри, чтобы удостовериться, что прозвучавшие слова не были плодом его воображения. Но Генри, немного помолчав, продолжил. - Все должны испытывать тоску по своим умершим родителям. Это нормально, так правильно. Но я не чувствую этого. В тот раз, когда ты сказал мне об их смерти и мне вдруг стало плохо… Это стало для меня очень страшным известием, но я смирился с ним слишком быстро. Я не скучаю по ним. Они мне не снятся по ночам. Мне стало легче от того, что теперь их больше нет рядом, - было видно, что эти слова даются Генри с особенным трудом, но, всё же, он удостоил Уолтера своим доверием и рассказал о том, что так сильно его мучило. Парень перевёл измученный взгляд с облупившейся стены на своего посетителя. - Это неправильно, так не должно быть. Неужели, я какой-то бесчувственный монстр? – голос едва заметно дрогнул, но прежнего самообладания с оттенком усталости Генри не потерял. Уолтер мог бы подумать, что родители вырастили ещё одного неблагодарного подонка, и было бы лучше, если бы его кишки отмывали уборочные машины с тротуара. Но он никак не мог себе представить образ измывающегося над родителями подростка, который только и ждёт момента их кончины, чтобы стать счастливым единоличным наследником всего немалого имущества. Откуда-то Уолтер совершенно точно знал, что Генри не из такого сорта людей, привыкших жить только в своё удовольствие, забирая всё и ничего не отдавая взамен. И отчего-то он определённо мог заявить, что такое желание Генри казалось ему вполне себе нормальным. Хоть себя Уолтер и не мог чувствовать полноценно и спокойно вдали от Матери… Странно, если прежде все свои мысли он, так или иначе, обращал на объект своих многолетних поисков, то в компании Генри они исчезали, как туман, как глупое наваждение… - Ты не монстр хотя бы потому, что чувствуешь вину… Монстры на такое чувство не способны, мне кажется, - улыбнувшись уголком рта, ответил Уолтер, глядя мальчишке в глаза. Того, кажется, слова друга не очень-то убедили, но взгляд перестал быть настолько уж убитым. - Мне надо поспать… - вздохнув, сказал Генри, спускаясь вниз на кровати, принимая лежачее состояние. - Хорошая идея, - поддержал решение Генри Уолтер, поднимаясь со стула, чтобы покинуть палату и дать парнишке спокойно уснуть в одиночестве. - Нет… Не уходи, пожалуйста, - попросил он, и Уолтер вернулся назад на стул, не отводя взгляд от засыпающего Таунсенда. - Я останусь, пока ты не уснёшь, - пообещал Салливан, чьё лицо вдруг исказилось болезненной гримасой. Каждый раз, покидая этого мальчишку, он ощущал горькое послевкусие от их встреч. Словно пробуждение в пыльной обшарпанной квартире после волшебного красочного сна, и если раньше Уолтер пренебрегал этим чувством, лишь бы ещё хоть немного ощутить состояние безмятежности и защищённости, то в последнее время оно начало его беспокоить. «Надо заканчивать с этим», - посоветовал он самому себе, понимая, что вот так взять и «закончить» будет очень тяжело. Но у него своя жизнь и свои планы, которые юный Таунсенд никогда не поймёт и не примет. Никто бы не принял, даже это светлое создание, одним своим видом умудрившееся проломить все с таким тщанием выстраиваемые стены между Уолтером и окружающим миром. Чувствуя, как сводит скулы и забивается в глаза несуществующий песок, Салливан, поняв, что Генри уже спит, легко поцеловал мальчишку в исцарапанный лоб, скрываемый отросшими волосами, и покинул палату, чтобы больше в неё не вернуться.