Встречи между встречами

− Отец Хойт? Ленар встрепенулся и поднял голову. Консул почувствовал укол стыда: если священнику удалось задремать, не стоило тревожить его сон. Но сейчас он чувствовал себя отцом, заставшим ребёнка уснувшим на полу и помогающим ему добраться до постели. − Благодарю, − Хойт опёрся на его руку, хотя в этом пока не был особой необходимости. В часы, когда боль не терзала его тело, он вовсе не был беспомощен; страдания наложили отпечаток на его лицо, но молодость всё ещё брала своё. Что касается Консула, он сам не знал, что заставляло его превратить сопровождение Хойта в традицию. Ленару понадобилась помощь всего лишь однажды — и то по случайности. Наверное, Консулу просто хотелось о ком-то заботиться, пока ещё оставалась такая возможность, пока время не обернулось вспять, пока Шрайк не схватил каждого из них своими шипастыми пальцами и не насадил на дерево боли, как истекающие кровью бутоны, пока ему не пришло время искупать предательство — предательства. Пальцы Ленара вцепились сильнее в его собственные, и священник споткнулся — теперь опора Консула была нужна ему по-настоящему. Заторопившись, Консул завёл Хойта внутрь и усадил, но священник держался за него всё крепче, не позволяя отойти. − Мне нужно отыскать шприц, − сказал Консул, но Хойт покачал головой. – Что?.. Ленар наклонился вперёд и прислонился лбом к его груди. − Что вы делаете? — повторил в недоумении Консул, а его руки уже возвращали неловкое объятие. — Позвольте, я помогу вам. − Вы уже помогаете, − едва слышно пробормотал Хойт. — Пожалуйста… подождите. И Консул ждал; ждал, пока дрожь нарастала в прижимавшемся теле, пока глухие рыдания не раздавались всё громче и громче перед тем, как вдруг стихнуть. Когда Хойт отстранился, Консул ловко сделал укол. В конце концов, у него стало хорошо получаться. Никогда не поздно чему-то учиться, даже если будущее проглотил монстр по имени Шрайк. − Что это было, Ленар? — спросил он вслух, а себя спросил, называл ли он когда-то раньше священника по имени. − Я попытался немного противостоять самому себе… самую чуточку, − Хойт улыбался плавающей, почти безумной улыбкой. — Во время нашего прошлого разговора… я многое приукрасил. Когда меня пожирает крестоформ, мне плевать на чистоту моей совести. На самом деле, я очень боюсь боли. Всё, что я ищу на Гиперионе — это избавления. Мне уже не нужна надежда, или победа, или ответы на вопросы; я хочу лишь сбежать от боли, но боюсь, что и это мне не удастся. − В этом нет ничего странного. Как вы сами сказали недавно, мы все страдаем — каждый по-своему. Для кого-то избавление от боли означает спасение дочери, для кого-то — месть, для кого-то — разгадки. Но в конце концов, мы стремимся к одному и тому же. Хойт устало кивнул и закрыл глаза. − Скоро всё закончится. Я помню, что ваша религия проповедует загробную жизнь, но я всё больше начинаю верить в перерождение. Кто знает… вдруг и вы переродитесь однажды, отец Хойт, и это станет для вас избавлением. Может быть, очень скоро. Может быть, даже на наших глазах.