Разозли меня

Утро - дерьмо. Иван убедился в этом на своей шкуре. В голову как иголки вставили - заколачивали молотком или дубинками по тысяче. Чтоб его так после Хеннесси выносило? Поразвлекавшись с одной десятиклассницей, он засел в комнате школьного барыги, знакомого по подпольным вечеринкам. Кто же знал, что он напоит всех таким пойлом, от которого похмелье обеспечено стопроцентное. Иван даже не помнил, как добрался до кровати и как его все ещё не сожгли на костре Эльсы за такой разнос. Маркоса и Роке он вчера не застал, но надеялся, что друзья расскажут, что узнали. - Хреново? - Мм? - Иван на автомате поднял голову слишком резко. Пришлось прикрыть глаза, чтобы они не выскочили из орбит. - Габриэль, чтоб его. - Ничего тебя так... приложило. - Долбоящер. Не поверишь, не опьянел с трёх. А сейчас, как будто в асфальт катали. Маркос сочувствующие потрепал по плечу, понимая его состояние после удачного "вечера". Роке лишь покачал головой: что ещё он мог сделать? В последнее время Иван все чаще стал влипать во всякие истории, а то, как друг стал вести себя с ними... Он стал ещё более агрессивным. Хулия. Роке был уверен, что дело именно в ней, но не понимал: разве она заслужила такого отношения? Каэтано был их лучшим другом, а для Роке, наверное, братом, которого у него никогда не было. Его смерть больно ударила по нему. Ножом по сердцу. Было тяжело, но он принял тот факт и поверил девушке, что видела призрак Каэтано. Потому что она доказала, что не врет и завоевала его доверие. Их доверие. Только не Ивана. Они все воочию видели эту чертовщину с зеркалом - за смертями невинных людей стоит именно Жак Ноирет. Отец, приемный отец Ивана, последний мерзавец и ублюдок. Но он все равно не хочет видеть очевидных вещей и считает сумасшедшей Хулию, а не серийного убийцу-псевдородственника. Как будто она все придумала. Роке нравилась девочка. Иногда она так смотрела, когда он рассказывал ей о Каэтано и о жизни в этой страшной тюрьме, что по глазам он читал понимание. Она могла улыбнуться, а он смотрел, как на её щеках появляются эти милые ямочки - такие, до которых хотелось дотронуться. Когда она смеялась, то всегда прикрывала ладонью рот и заправляла прядь коротких волос за ухо. Ему нравились, что она носила по несколько серёжек в ушах, хоть остальные железки под гнетом директора и учительского состава ей пришлось снять. Зачастую она выглядела потерянной. Её взгляд был направлен в никуда. В такие минуты Роке не знал, что ей сказать, поэтому просто молча наблюдал за ней - её призраки были ближе, чем всем казалось. Она растворялась в них. Боялась. Но все ещё боролась. Иван застегивал пуговицы на рубашке и что-то рассказывал Маркосу. Знакомое лицо, те же волосы, тот же голос - но уже другие. Предчувствие ли? Роке ненавидел себя за эти мысли, когда видел в близком друге отражение его отца. Жестокое, беспринципное. Чужое. Все менялось. В них не узнать уже тех беззаботных четырнадцатилетних ребят, которыми они были не так давно. Но они все ещё близки. А Ноирет считал их своими друзьями? "К черту", - плюнул на свою философию Роке. Ивану же плевать? Отлично, тогда и ему тоже. Кажется, сейчас они обсуждали вчерашний их побег в подземелье. Вот у кого надо было поучиться выдержке и терпению, так это у Маркоса. - Это не школа, а лагерь Освенцим, мать твою. - Нет, Иван, хуже, - тяжело выдохнул парень, - Каролина с Вики увидели на двери этот знак. Уроды. Сначала не обратил внимания, а потом понял. - Это связано с твоей... - Да, - Он протянул брюнету телефон, на котором вчера сделал фото, - На, посмотри. Фотография была тёмная и на ней едва можно было что-то разглядеть. Чёрная дверь, а на ручке было выгравировано римское "два". - Если бы я знал об этом раньше. Иван отдал телефон и пытался понять связь. - При чем здесь твоя мама и римские цифры? - Это не римские цифры, - подключился Роке, - Маркос уверен, что не они. Парень провёл рукой по лицу, и на его лице проявилось такое... негодование, злость. Боль. Или ещё что-то. Его мать была черти знает где, жива или мертва - никто не знал. Что им было известно? Почти ничего, но ясно было, что в "Лагуне" скрыто больше, чем просто бывший детский дом. Возможно, последнее как-то связано с тем, что здесь до сих пор творилось. - Тогда что это? - Не уверен. Мама не любила говорить об этом, но мы сами видели. На её животе была татуировка. Странная такая, мама не говорила где и когда её сделали. Это, - он показал экран, - и есть рисунок на мамином теле. Клянусь, он такой же. Комната на минуту погрузилась в мертвую тишину. Значит, их мать была у них. У чертовых фашистов. Иван и раньше догадывался об этом, но сейчас стало точно ясно. И его папаша тоже... Нет, не думать об этом сейчас. Опасно. - Если это не цифра, тогда что? Маркос пожал плечами. - Это не может быть слишком просто. Они не идиоты. Это где-то прямо на поверхности, но что? - он обессиленно развёл руками, нервно усмехаясь, - Суки. Знали бы как я ненавижу их... Всех! - Они получат по заслугам, - сказал Иван, но сам ещё не знал как, - Кем бы они ни были, они заплатят. Хер мы это оставим. - Но ты же оставил Ноирету. Услышать это. Черт, какого...? Он посмотрел прищурено на Роке, который непринуждённо завязывал шнурки ботинок. "Бросай их завязывать и подними свои глаза на меня!" - в нем вновь было готово что-то разорваться. Так глупо... Он должен был сам все обдумать. Без всяких едких комментариев насчёт отца. "Мразь? Да, пусть. Но нельзя было. Запретная, сука, зона". - Я ничего ему не оставлял, Санчес. - Конечно, - иронично. - Ты... Не надо поднимать эту тему. Роке ничего не ответил, сжав губы в одну линию. Иван хотел было сказать, на языке что-то вертелось. Извинения. Невысказанное, накипевшее желание вернуть все, как было, как раньше. Но сдержался. Раздраженно махнул рукой и промолчал. Стена. Между ними. В дверь постучались, и на пороге появились девочки. Судя по всему, пришло время завтрака. Каролина оценивающе всех оглядела, хмурясь: - Что-то случилось? Вы... Маркос выдавил из себя улыбку и одним взглядом сказал, что всё "как обычно". Она, кажется, поняла. Переглянувшись с девочками, покашляла. - Хорошо, вы идёте в столовую? - Ага. Пойдем. Замыкал цепочку Иван, который пребывал сейчас в несколько упадническом настроении, нежели вечером ранее. Все эти щепетильные "разговоры по душам", чтоб их всех. Ни к чему хорошему не вели, только хуже делали. Он остановился у порога и упёрся взглядом в черные туфли и худые лодыжки. На уровни груди его обдавало горячее дыхание, а, подняв глаза, с недовольством отметил перед собой ненавистные черные волны, забранные наверх какой-то заколкой. Да уж, тебя здесь определённо не хватало. Не успел он придать лицу недовольное выражение, как она вдруг подняла на него свои огромные глаза. И зачем-то стала разглядывать. Так, словно пыталась что-то для себя там понять или проверить. Её переклинило? Как лань запуганная, но он знал, что дохера наглая и с чересчур длинным языком. Злость к ней вернулась на сцену. Он пощёлкал пальцами перед её лицом. - Отомри, Медина. Это определённо отрезвило. Она моргнула и сразу вернула себе прежнее состояние, нахмурив тонкие брови. Но он мог поклясться - её покоробило, что он заметил, как она на него смотрела. Оба поняли, что слишком долго находятся рядом без посторонних. И... ситуация дурацкая. Иван хмыкнул и молча вышел из комнаты, задев брюнетку за плечо. Нет, Лапуля, не сегодня. - Итак... 832? - Да. - Битва при Пуатье? - нарочито переспросила учительница. - Так точно! - Эх, почти попали. 732 год, если быть точным, но, учитывая, что раньше вы путали эры... Всего сто лет. Вы делаете успехи, Родриго! - по классу прошёлся хохот, - Садитесь. - Благодарю, - парень улыбнулся во все тридцать два и поклонился публике. Пара девочек, которым он в процессе своего блистательного выступления подмигнул, ещё долго не могли перестать глупо хихикать и посылать в его сторону красноречивые взгляды. Хулия даже не обратила внимания на то, что там вытворял клоун класса, пытаясь успеть списать определения из огромного словаря до конца урока. Родриго был хорош собой, любил футбол, тому подобное, и многие одноклассницы липли к нему при первой возможности, но... больше, пожалуй, ничего. Девушку не прельщал его талант мастера пикапа, а чем ещё он мог похвастаться? Красивый? - да. Тупой? - безусловно. Из даты заданной битвы первую цифру он взял наугад, а последние две удачно подсказал сосед. Комментарии излишни. "Он... Нет, с утра вроде бы ничего не знал. А сейчас?" Она осторожно обернулась назад. Всё так же сидел за конспектом. Всё также вертел между пальцев дурацкий красный карандаш. Как и предыдущие девять раз, что она на него украдкой смотрела. Заставила себя вернуться обратно в изучение истории, даже прочитала ещё один абзац. Весь день Хулия чувствовала себя сидящей на бомбе, что вот-вот взорвётся: Камило точно должен был найти Ивана и отчитать, но при неудачной встрече утром, где она конкретно прокололась, пытаясь понять по его поведению, дошёл до него учитель или нет, всё было ровно. Относительно. Как обычно что-то брякнул ей в лицо, но без ожидаемого сегодня кровопролития. Потому что, как только этот полудурок узнает, какую свинью она ему подложила, то устроит... до она даже не могла представить что. Застрелит, повесит на гильотине, как Марию Антуанетту, закопает заживо, всё, что угодно. Одним словом - он ненавидел её просто так, потому что она, твою мать, существует с ним в одной школе. А навредить - помахать красной тряпкой перед быком. Просто. Конец. Но, если подумать... А на кой черт ему это надо? С чего она вообще взяла, что ему есть дело до того, что она делает? Это бред. Ему на всё наплевать, а уж тратить своё время на разборки с "психически нездоровой" не под стать такому, как он. Эгоистичному. Меркантильному. Аморальному. Уроду. Хулия принялась упорнее читать про себя параграф. История, история и ещё раз история! Записывай себе под корку мозга эти ненужные даты, запоминай имена этих чертовых королей и полководцев. Давай. На пять минут ей удалось всё же отвлечься, пока Роке не пихнул её под бок. Учительница, кажется, что-то ей сказала. - Извините, можете повторить? - Да, могу. Сходи, пожалуйста, в учительскую за мелом и картами. Они нам сейчас очень понадобятся. Она согласно кивнула и направилась в сторону двери, не очень понимая, почему из всех должна пойти именно она. Но так даже лучше. В следующую секунду она, оцепеневшая, остановилась, так и сцепив пальцы на ручке двери. Господи, скажи, что ей послышалось. - Слушаю вас, Иван. - Можно, я помогу сеньорите Медине с картами? Они такие тяжёлые, она не сможет их донести одна. Абзац. Что он несёт?! Учительница с недоверием посмотрела на парня, но одобрительно показала рукой на дверь. Ребята о чем-то стали перешептываться, и Хулия была почти уверена, что знала о чем. Она стояла к ним спиной, и никто не увидел, как на секунду её глаза сверкнули чистым ужасом, а из груди чуть не вырвался мученический стон отчаяния. Ну зачем, Господи, зачем? Только она подумала, что всё обойдётся, как беда сама нашла её. Сейчас. Когда они выйдут за порог этого кабинета. Где они будут наедине. Неправильно, неправильно, неправильно. Не дождавшись пока Иван встанет из-за парты, она пулей выскочила из кабинета истории и только замечала перед собой знакомые дубовые стены коридоров. Налево. Она всего-то идёт в учительскую за мелом. Просто зайдёт, отдаст ему часть "неподъемных" карт и обратно в класс. Ещё раз налево. А почему она так волнуется? Руки дрожат - пф, нашла из-за чего переживать. Что он сделает? Накажет ремнём? Заставит сделать что-то отвратительное на глазах у всей школы? Ничего. Это всё ничего. Нужно просто успокоиться и вести себя, как ни в чем не бывало. Она прибавила шаг, перебежками дошла до двери с золотой гравировкой "Учительская", и почти достигла своей цели. Не думала же она в конце концов сбежать от него и закрыться в этой пыльной комнатушке, пока не закончится урок? Тяжёлые шаги настигли её уха слишком неожиданно: - Думаешь сбежать, Лапуля? - резкий грубый голос заставил напрячься до состояния натянутой пружины, - Стоять. Ох, не думаешь ли ты, что...! Она медленно обернулась, и сама удивилась, как спокойно и твёрдо прозвучал собственный голос: - Не надо разговаривать со мной в таком тоне. Ты не командир полка, и мы не на площади. - Нет никаких "мы", Медина. - Отлично, - согласилась она, не собираясь более ни минуты не тратить в его обществе. Тем более, когда он такой злой. Она видела, как светились его глаза и отнюдь не от восхищения её персоной. Хотелось куда-нибудь, но подальше от него. Пожалуйста. Коробка с мелом должна была лежать недалёко от стопки с чистой бумагой, там же, где и карты. Хулия уверенным шагом зашла в кабинет, дверь, которую она хотела за собой закрыть, конечно же, закрыть не дали. Хлопок. Они вдвоём в учительской. Она даже слышала его злостное дыхание. - Так и будешь продолжать строить из себя невинную овечку? - Я никого не строю, - не оборачиваясь и роясь по коробкам в надежде побыстрее найти этот чертов мел. Почему его нет на месте именно сегодня? - Бери карты и можешь сва... - Сука. Хулия вздрогнула от резкого щелчка. Он закрыл дверь на замок, тем самым перерубая все пути к отступлению. Блокировка. Идиотский мел! Она поднялась на носочки, чтобы проверить другие ящички, а руки отчего-то дрожали. - Твоя шутка мне почти понравилась. - Я рада. - Развернись, не люблю разговаривать со спинами, - в приказном тоне сказал он. С шумом задвинула злополучную упаковку и достала оттуда мел. И не потому она обернулась, что Ноирет приказал, просто теперь она была готова. Руки не так тряслись, а в глазах не плясала прежняя растерянность. Всё почти в норме. - Я вся во внимании. - Во внимании она, - пародировал парень, - Думаешь, это смешно? - Не понимаю, о чем ты. От его издевательского смеха стало не совсем комфортно в абсолютно пустой учительской. - Ещё как понимаешь, Медина. Не подскажешь, почему это на первой перемене ко мне вдруг прикопался Камило? - Хулия незаметно дёрнулась от того, как парень сделал шаг вперёд. - Расспрашивал, знаешь ли, про дежурство, где я был, что делал. Почему вчера не сидел в библиотеке с одной овцой, а гулял по женскому крылу... Скажешь, не ты всё устроила? - Не скажу. Это я рассказала про тебя. Да, она это сделала. Терять ей нечего. Ноирет посмотрел на неё диким взглядом, от которого по спине пробежал рой мурашек. Неоднозначно хмыкнул, и, засунув руки в карманы брюк, пару раз покачался на пятках туфель. Всегда, когда его что-то раздражало, он делал подобные действия. Между ними все ещё было несколько шагов, но Хулия все равно ощущала непонятное волнение. Это неправильно - то, что они здесь одни, в закрытой комнатушке, посреди урока, когда вся школа разбросана по кабинетам. Когда нет рядом ребят, Маркоса или Вики, Кароилны или Роке, чтобы остановить их ненормальное "общение". Как-будто все вокруг обнажилось. - Я знаю, что ты. Подсматривала за мной вчера? К щекам предательски подступил жар. Конечно, он её не видел, когда... в тот момент. Просто предположил, но она все равно представила. - Тупая идиотка. - Ты сам виноват, Иван! - сорвалась она, не в силах больше этого терпеть. - Мне, значит, надо сидеть на посту, а тебе трахать своих грязных шлюх по углам? Да пошёл ты к черту! Надеюсь, Камило распорядился выгнать тебя из "Лагуны". Ветер подул, и огонь разгорался. Она с презрением посмотрела на парня, фыркнула и решила добить: - И, поверь, никто не расстроиться. Друзей-то у тебя почти не осталось, судя по всему. В точку. Что-то дёрнулось на его лице, а потом он с таким выражением посмотрел на неё, что ей стало не по себе. Конечно, она права. И он знает, что это так, но наверняка не ожидал, что она посмеет это сказать вслух. Хулия сделала шаг к двери, но её вдруг грубо развернули. Она успела только пискнуть, как её спина впечаталась в деревянный стеллаж, что даже пошатнулся от такого напора. Попытка вырваться не удалась: по обе стороны от неё накрепко установились две мускулистых руки, а лицо обдавало злое горячее дыхание. Его рот прошипел около её уха, щекоча кожу и всю душу: - Закрой. Свой. Рот. Хулия отвернула голову и уперлась руками ему в грудь. Думала поколотить. Сильно поколотить, чтобы он отлетел в сторону. Но выходило из рук вон плохо. - Отойди от меня. - Попробуй оттолкнуть! - сказал он, не собираясь и двинуться с места, - Ты хоть понимаешь, чего добиваешься? Плохо, Медина, очень плохо. - Я лишь сказала правду. - Заткнись. Или очень пожалеешь. Он не хотел слушать. Её слова словно отлетали от него, как мячик от стены. Иван ставил её ниже плинтуса один лишь взглядом, как сейчас. - Пожалею? Ну, давай. Ударь меня! Он замер от её слов. И она не ожидала, как обречённо это сейчас прозвучало. Её голос словно молил, подводя к черте. - Не смей. - Как твой отец! Не зря же ты защищал его столько времени, наверное, есть за что. Уверена, у него это выходит на отлично. Бить. Убивать. Да, ты тоже так можешь? Сможешь удари... - Я никогда бы не ударил девушку, - прервал он жёстко. - Свежо предание. Почему её несло? Почему не могла угомониться? Что к черту с ней вообще происходит?! Безумие. Это безумие, но назад пути не было. Она зажмурилась от того, как он со всей силой ударил ладонью по стене подле её головы. Взрыв. Или лавина, что накрывала. - У тебя не рот, а помойка, Медина. Не удивительно, что от тебя все шарахаются, как от прокажённой. - Потому что ты им наплёл про меня всякий бред. - Нет. Признай, ты же реально, - приставил он указательный палец к виску, - двинутая. На всю, блядь, голову. Видишь всякую ересь, а эти придурки развесили уши и верят. Санчес особенно. Неужели шлюху можно описывать так красочно? - Урод. - Ха, интересно, сколько пачек "Виагры" твой отчим потреблял? Чтоб завестись-то на старости лет? - он говорил специально, искусно тормоша всех демонов в ней. - Со мной ему это было не нужно, - дерзнула. - Сомневаюсь. Она приподняла одну бровь. Иван поморщился - не в то русло завернул разговор. - Ещё что-нибудь, Иван, или наговорился? - Куда-то спешишь, Лапуля? Ах, да, тебя там призраки твои заждались уже. Соскучились, наверное. Давно папаша с дочуркой разговаривал?... Это была грёбанная грань. Пощечина вышла звучной, оглушившая весь кабинет. Иван не почувствовал боли, но дотронулся до горевшей щеки, словно не веря, что она и впрямь это сделала. У всех есть черты, за которые нельзя заходить. У Хулии это была та черта. А Ноирет не просто переступил через неё, но вдобавок потоптался на ней. Оба тяжело дышали. У него было такое горячее дыхание, что она буквально глотала этот жар. - Не говори о моём отце больше, - прошептала она. - Аналогично, - тихо, как и она. Втираясь своими глазами в её, такие же пылающие пожаром ненависти и боли. Две долбанные крайности. Если бы могли разбежаться на противоположные полюса Земли, то разбежались бы. Не знали бы друг друга, не дышали бы одним воздухом. Не было бы всего "этого": криков, истерик, громких слов, издевательств, ложных обвинений, непролитых слёз - глотала, ещё как глотала их по ночам, как могла. Почему они допускали друг друга рядом с собой? - вопрос мучил обоих. Хулия не заметила, что Иван уже не припечатывал её к стене. Просто он смотрел, как тряслись её губы, а она на его нахмуренный лоб. Странно, но она никогда не видела, как он улыбался. При ней - никогда. Ей захотелось разгладить пальцем линию между бровей. Прямо сейчас поднять руку и коснуться. Невесомо. Откуда это...? А ещё. От него пахло ночью. Она была уверена, что именно так пахнут сумерки. Холодом, дождём и чем-то... как тогда... да, та комната. Когда он имел в женском крыле старшеклассницу при свете жёлтой старой лампы. То, что её заставило открыть чёртову дверь. Этот запах. Оказалось, что его. И воздух такой раскалённый сейчас, что жёг лёгкие. В момент, когда их тёмные глаза встретились, в них одновременно мелькнул какой-то детский страх. Они ведь смотрят сейчас друг на друга? Хулия не находила никаких объяснений. Всё неистово расплывалось, ускользало от неё. Но эти взъерошенные черные волосы и, как зеркало, его угольки глаз, лишь они чёткие. В их блеске, она могла разглядеть свои. Такие же блестящие. Чертовщина. Желание убежать, ударить, накричать - где оно? Теперь они едва дышали. Бетонная стена, вето, априори стоящее между их телами, теряло очертания, потому что, кажется, время замедлило ход до невозможности. Его губы что-то беззвучно прошептали, даже не размыкаясь, но она заметила, опуская глаза вместе с ним. Одного короткого взгляда хватило, чтобы понять - сантиметры скоро превратятся в миллиметры. А за ними... Давай мне. Его голос в голове. Хулия приподнялась, и ощутила на себе его холодные губы. Не проникая в рот, просто потеревшись о них своими. Невесомо, так, что можно представить, что и нет его вовсе, но миллионы петард разлетелись в ней. Все негативные эмоции, все зло, что было в ней из-за него нашло своё выражение. И в чем? Она сама поцеловала его. Это не они. Иван не отвечал, но и не отталкивал... позволяя. Он бы никогда не позволил ей себя касаться, не то, что целовать. Но тогда что это было только что? "Оттолкни меня. Накричи. Просто прекрати всё сейчас", - слабый молящий голос внутри. В ответ он втянул её верхнюю губу, совсем отрывая от реальности. Ни единой мысли в голове. Это длиться всего секунду, а потом пустота. Он первый отстранил её от себя. Взял за плечи и отвел из назад, немного встряхивая. Хотел привести их обоих в чувство. Но был ли смысл? Хулия прикрыла глаза, и все чувства сконцентрировались вокруг его горячего дыхания на лице. Сейчас она их откроет и увидит, как Иван посмотрит на неё с ненавистью и отвраще... - Медина, - хриплым голосом прошептал он, обескураживая. Он... тоже не хочет, чтобы это заканчивалось? Его пальцы касаются её подбородка и надавливают на него, пока он вновь притягивает к себе и касается губ. Теперь влажно, горячо и властно, как ни с кем прежде. Потому что она не ощущала раньше подобного... желания. Хочется выгнуться в спине, чтобы ощутить его ближе. Но он держит дистанцию. Не даёт притянуть себя за шею и проникнуть пальцами под ворот рубашки, когда сам сладостно терзает языком губы. Проникая глубже и лишая возможности дышать. - Нет... - её слабый протест между поцелуями, но потом её вновь затыкают, оглаживая пальцами скулы. Давай мне... В тот миг она была готова умереть, но не прекращать чувствовать, как его губы сливаются с её, жарко обсасывая. Дурость, но тогда она ничего не соображала. - "Хулия Медина и Иван Ноирет, срочно пройдите на урок истории!" - холодный голос Эльсы в громкоговоритель возвращает с небес, швыряя на землю ошмётком. Оба резко отстраняются. Почему так холодно?... Хулия смотрела на Ивана и думала, что сейчас тоже выглядеть также: с покрасневшими губами и затуманенным взглядом, который до чёртиков хотелось отвести. Господи, мир сошёл с ума или она только что целовалась со своим врагом, забыв обо всем на свете? Иван очнулся первым, судя по тому, как его взгляд снова заслонился стеной презрения, что всегда обращался к ней. - Слышала? - равнодушно. Он поправил рубашку и быстро обошёл её по дуге, как будто не с ним она сейчас обезумела от поцелуя. Обидно? Нет, скорее отвращение к себе. Дверь хлопнула, а волосы обдало прохладой. Ещё минуту она тупо смотрела на крошево от мела в ладони и на полу, где только что сгорело её достоинство...