Стокгольмский синдром

Очередной типичный, до ужаса серый и промозглый сентябрьский день. Идет тот самый мелкий дождь, который обычно ужасно меня раздражает, но сейчас мне, мягко говоря, плевать, даже, несмотря на то, что мой легкий плащ вот-вот промокнет насквозь. Сегодня у моей любимой и самой лучшей мамы на свете день рождения, и я решил навестить ее. Жаль только, что делать это приходится на кладбище. Но тут уж ничего не попишешь. Я счастлив, что теперь могу видеть ее хотя бы на фотографии, трогать красиво выгравированные на холодном надгробии буквы и вспоминать прошедшие времена. Я до сих пор помню те события так, словно это было вчера, хотя на самом деле прошло уже чуть больше двух лет. С того момента многое успело измениться. Я повзрослел, поумнел, с меня наконец слетела последняя шелуха наивности. Теперь моя жизнь выглядит совсем по-другому: отремонтированный и переустроенный дом, повышение на работе, крепкая семья. Да, мам, у меня наконец-то появилось то, чего ты так от меня ждала. Думаю, ты могла бы гордиться мной. Да что уж там, я и сам этому невероятно рад. Ведь это так замечательно: найти человека, рядом с которым тебе так хорошо, что аж душа поет. Рядом, с которым ты чувствуешь себя в безопасности. С которым вы образуете единое целое... Черт. Даже спустя столько времени, я не могу не думать о том, что случилось тем июльским вечером. Тогда жизнь в очередной раз попыталась взять меня на слабо, проверить, так сказать, в деле и выбить из меня всю дурь. И я подозреваю, что в тот раз ей это удалось. Поставить меня в безвыходное положение, заставить испытать на себе многие жуткие вещи, и, в конце концов, свести с тем, кто стал для меня всем. Я встретил того человека, который смог заставить меня измениться, что никому и никогда не удавалось до сих пор. Заново пересмотреть приоритеты, увидеть мир с другого угла, приобрести бесценный опыт и начать жить с чистого листа. Вот, что произошло со мной тогда. А в итоге? Я вернулся к началу. Я пережил пять дней гребаного ада, полностью переосмыслив всю свою жизнь, годами устоявшуюся систему мира, чтобы в итоге вернуться к тому, с чего, черт побери, начал. Я хотел покончить с собой. Я не желал больше жить в полном разочаровании. Первые несколько недель после того дня были сплошным кошмаром наяву. Меня таскали по разным учреждениям. Всем от меня что-то было нужно. Мне не давали проходу. Каждый окружавший меня тогда человек счел своим долгом сказать мне, что все придет в норму, пожалеть меня, но не из-за того, что я остался один против всех, полностью непонимаемый окружающими, а потому что я якобы оказался жертвой ужасных преступников. А я только и делал, что молчал. Но и молчанию пришел конец, когда до меня добрались агенты. Признаться, я ждал этого и был готов к встрече. Однако мне очень не хотелось вспоминать о произошедшем и тем более говорить об этом. Я так и сказал им, но кому надо было меня слушать? Для них я являлся чем-то вроде источника информации, им было плевать на меня и мое самочувствие. Я помню, что я очень сильно разозлился и из-за этого вел себя и отвечал на вопросы весьма агрессивно. Впрочем, я не вижу в этом ни капли своей вины, это была закономерная реакция. Когда федералы наконец отвязались, за меня взялись врачи. К тому времени у меня была глубочайшая депрессия, а на время успокоившийся невроз снова начал прогрессировать. Я точно знаю, что окружающим запретили говорить со мной на тему недавних событий. Они боялись, что я окончательно сорвусь. И возможно, так бы и случилось, если бы не сон, который приснился мне на следующую ночь. Это был он. Тот самый сон. Поле, озеро и силуэт. Спустя довольно большой промежуток времени, я снова увидел его. Но в этот раз вместо того, чтобы в очередной раз попытаться узнать, кто же эта таинственная фигура, я побежал прочь. Я не хотел, чтобы меня видели в таком состоянии. Я чувствовал настолько сильное отчаяние, что мне было уже абсолютно неважно, кто это или что. Мне лишь хотелось, чтобы все вернулось на круги своя. Чтобы все было как раньше. Чтобы все, кого забрала у меня судьба, были живы. Я бежал неизвестно куда, не разбирая дороги, так что неудивительно, что в итоге я споткнулся и пропал в высоких колосьях. Я так и продолжал сидеть на земле, пока кто-то не подошел ко мне. Незнакомец протянул мне руку. Только поднявшись на ноги, я увидел, кто это. Я не мог поверить своим глазам. Это была моя мать. Моя самая любимая и неповторимая Людмила. Она обняла меня и сказала, чтобы я не отчаивался, что скоро все наладится. А чуть позже, успокоив меня, она добавила, что я ни в чем не виноват. Она попросила меня, чтобы я больше не корил себя за то, что оставил ее одну, ведь даже если бы я был рядом, это мало что изменило бы. По ее словам, во всем случившемся нет виноватых. Просто так и должно быть, ее время пришло. Именно в тот момент я почувствовал себя будто переродившимся. После того рокового дня я наконец смог вдохнуть полной грудью и успокоиться. Теперь уже окончательно. Со следующего утра мое состояние резко улучшилось. Я чувствовал себя готовым вернуться к своей нормальной жизни. Поначалу было очень сложно, я понимал, что жить как прежде у меня уже не получится. Самая главная проблема, с которой мне пришлось столкнуться – одиночество. Теперь я оказался поистине один. Ни друзей, ни семьи. Но, к счастью, нашелся тот человек, который помог мне справится с этим. Тот человек, который стал для меня новым смыслом жизни, заняв самое главное место в моем сердце. Рука сама тянется к карману плаща, а пальцы сжимают потрепанный временем клочок бумаги. Достав лист, я поочередно рассматриваю обе его стороны. Потертая и смятая бумага, в левом нижнем и верхнем углах виднеются засохшие капли крови, и все те же два портрета, смотрящие с плоскости бумаги. В отличие от меня, они не меняются. Они навсегда останутся такими же, как были, и ни кровь, ни слезы, ни даже смерть им не страшны. Бумага все стерпит. И я стерплю. Дождь, словно разделяя мою тоску, зарядил еще сильнее. Тихо качавшиеся на ветру облезшие ветки старых деревьев уныло опустились к земле. Казалось, даже природа разделяет мое горе и соболезнует. Внезапно чья-то рука легким движением коснулась моего плеча. Обернувшись, я слегка отрешенно посмотрел на того, кто так бесцеремонно вытянул меня из собственных размышлений и воспоминаний. Миловидная девушка с медно-рыжими волнистыми волосами, которые сегодня были собраны в тугой пучок, что придавало ей некоторую серьезность, стояла позади меня, протянув вперед свою миниатюрную руку с зонтом, укрывая меня от дождя, и нетерпеливо и будто бы обеспокоенно переминалась с ноги на ногу. Ее выразительные карие глаза с волнением и одновременно добротой смотрели прямо на меня. – Диего, дорогой, я понимаю, что это важный день для тебя, и не хочу тебя торопить, но как-то мы тут слишком задержались… А ведь нам еще надо успеть отвезти Эмбер на прием к врачу, тебе ведь не все равно на здоровье собственной дочери? – Нет, Лейла, конечно, нет, я сейчас вернусь. Мой голос звучал как-то совсем убито и, кажется, она это заметила. – Ну, ладно… Я буду ждать тебя в машине, – уже собираясь уходить, она еще раз бросила на меня тревожный взгляд. – Все в порядке? – Да, – еле выдавив из себя улыбку, ответил я. – Да, не беспокойся. Уверен, отныне у нас все будет хорошо.