Край непуганых идиотов

Петруха у нас вообще дурной какой-то был поначалу. Хороший, честный, но дурной. В каком смысле? Как бы объяснить-то, чтоб поняли… Вот идёшь ты по дороге, так? Видишь кучу дерьма. Ты её либо перешагнёшь, ежели маленькая, либо обойдёшь, а Петрухе обязательно ковырнуть надо. Ещё и громко удивиться, что завоняло. Как это Петруха без прозвища? Это само прозвище и есть, так-то он Саша. Ну, помните «Приключения Шурика», как там герой с девушкой знакомился? Во-о-от! Петруха даже похож на него немного – такой же дурной, только шатен. Послали мы раз Петруху встречать Шустрого – дело аккурат для салаги, обсмотреться, обнюхаться. Ушёл. И тут гром средь ясного неба – сообщение упало о внезапном рейде вояк. Ну, думаем, всё – сгубили парня. Так кто ж знал? Волк подумал немного и говорит: – Пойду, приведу его. – Сам сдохнешь, – говорю. – Вон, слышишь, уж и вертушка застрекотала. А Волк упрямый да и Петруха почти что выученик его. Симпатизировал он парню за честность его. – Нет, – говорит, – жаль парня и всё тут. Пойду. И ушёл. Вскоре слышим – пулемёт загрохотал, а потом взрыв приглушённый. И вертушка кругами ходит. Мы по подвалам схоронились, трясёмся. И Петруху, и Волка порешили, думаем. Проходит время, вертушка в деревню пошла и над нами прямо зависла. Мы ещё пуще затаились. Я сижу, злюсь про себя. «Ну, Волк, – думаю, – и парня не выручил, и сам сгинул, и нас подставил». Ну, ладно. Вертушка повисела-повисела да и ушла на базу. Мы выждали для верности и на свет божий повылазили. Сидим, курим, молчим. У всех на уме одно и то же – как деревня без Волка-то? Да и вообще, хороший мужик, жалко. Тут слышим вонь какая-то. Прям невыносимая и с каждой минутой всё гаже и гаже становится. Мы повскакали, осматриваемся – ничего. А Хвост как заорёт: – Зомби! Струхнули мы знатно. А ну как вояки недалеко, а мы стрелять наладились? Сровняют ведь деревню с землёй и всех делов. И кстати, думаю, откуда зомби на Кордоне? Выглядываю я тихонько, и вон они, родименькие шкандыбают. Два штуки заметил. Старые уже все, потрёпанные, шкура клочьями облазит; гной, кровища течёт, а вонь… Нас увидали и ну руками махать, мычать и даже быстрее шкандыбать стали. – Ишь ты, – говорю, – нежить поганая. Ну, ладно, будь, что будет. Вздёргиваю ствол, мужики тоже, а мертвяки – р-раз! – и красиво так в укрытие упрыгнули. Мы и глазом моргнуть не успели. – Мужики, – говорю, – а чё это? – Первый раз, – Хвост говорит, – таких быстрых вижу. – Трепло ты, – говорю. – Много ли зомбей ты вообще видел? – Эти первые. – И ржёт, сука. Я уж и так, и эдак прикидывал, но всё равно ничего не понял. – Пошли, – говорю, – искать этих. А то мало ли где схоронились. Гадить пойдёшь, а они из кустов кинутся. Хвост повздыхал, но обрез свой взвёл. – Пошли, – говорит, – папаша. А хули. Ишь ты, сынок, едренать. Ну, ладно. Идём, хоронясь, с опаскою, во все углы заглядываем. И тут слышим сдавленное: – Не стреляйте, мы это. – Кто, – спрашиваю, – «мы»? И тут вижу зомбей наших аккурат за автобусом. Хвост смотрел-смотрел и говорит: – А ведь это Петруха. И Волк. – Да ладно, – говорю, – зомби то. Стреляй и всех делов. Ишь, мычат суки. Или вот подожди, по башке их, чтоб патроны не тратить и не шуметь. Тут один мертвяк встаёт, злой такой, рукою мне жест неприличный делает. – Я тя, – рычит, – ща самого по башке стукну! Охренел что ли, старый ты хрен?! Я смотрю – и, правда, Волк. Он как заругался, я его сразу узнал. Подхожу к ним ближе и чуть не умер – вонища. Я даже сам как зомби мычать стал, потому как говорить совершенно неможливо. – Чё это, – говорю, – вы так воняете? Петруха, смотрю, застыдился сразу, а Волк рукою машет, мол, потом, сначала помыться надо. И то. Ну, помылись они, Волк рассказывает: – Иду, – говорит, – этого мазурика выручать. Рацию настроил заранее, чтоб вояк слышать. Ну, и слышу, один говорит «Тут придурок какой-то внизу шарится, шугнём?» «Шугнём!» – Это второй, значит, отвечает. – Ба, – говорю, – обычно им жаль на мелочь боезапас тратить. – То-то и оно, я сам охренел. Смотрю – вертушка над вагончиком кружится, всё понятно. Думал-думал и, как дурак, из кустов высигнул. – Ну, дура-ак, – говорю. – Так это они тебя метелили? – Ага, – Волк говорит, – меня. Я до вагончика допрыгал как-то, этого вот выдернул и под мост ушёл. Ствол потерял и рацию. Как живы остались – не знаю. – А изгваздались, – говорю, – где? Волк на Петруху смотрит и желваками играет. Понятно, что очень хочет его стукнуть, аж еле сдерживается. Да и то потому, что вставать и идти до него лениво. Помолчал Волк и говорит: – Я стою, осторожненько небо оглядываю, а этот вот вдруг говорит: «Ух-ты, Волк, а чё это за говно?» Оборачиваюсь, а он во что-то большое и круглое палкой тычет. Я только и успел заорать: «Не трогай!» Рвануло. Этот весь в дерьмище, а с ним и я заодно. Вонь несусветная. Мы из-под моста выбежали, прям вертушке на обозрение, упали и не дышим. Не заметили. Не знаю, за что они нас приняли, за это самое, наверное, и приняли. – Так что это, – говорю, – было? Волк всё-таки встал и съездил Петрухе по уху. И сразу успокоился как-то. – Псевдоплоть, – говорит, – дохлая. Раздулась на солнышке, трупными газами наполнилась. Малейшего тычка ждала, и дождалась. Мы грохнули. Ржали до ночи. Петруха красный весь ходил, стыдился. – Да ладно, – говорит, – не шелестите особо. Ситуация не повторится. Опосля поумнел он конечно. Палками во всё непонятное тыкать перестал, но как где заварушка какая – Петруха там. Сменил одно дерьмо на другое. Я ж и говорю – дурной. Но честный, каких поискать. На том и держится.