Малика

Малика чувствует, как ее сердце позорно обрушивается вниз, когда она слышит сомневающийся голос, раздавшийся у нее за спиной: — Кадаш?.. Она думала, ей показалось, что гном, прибивавший демонов арбалетными болтами, кого-то ей напоминает. Она видела слишком много гномов на своем веку и вполне могла перепутать. Но, стоит ей резко развернуться на пятках, как все ее сомнения пропадают. — Тетрас, — почти обреченно выдыхает Малика. С одной стороны, видеть знакомое лицо в данной обстановке очень радостно, но с другой… С Варриком у нее не связано никаких теплых воспоминаний. — Что? — тут же удивленно заговаривает Кассандра. — Вы знакомы? — А то ты не знала, Искательница, — с насмешливостью, плохо скрывающей раздражение, отзывается Варрик. — Все гномы знакомы между собой. Воительница хмурится, недовольно смотря на гнома. — Если я узнаю, что ты как-то связан с… — угрожающе начинает она, но Тетрас ее перебивает: — Только посмотрите! С меня все время не спускали глаз, а теперь в чем-то подозревают! Малике все еще не верится, что перед ней стоит Варрик Тетрас. Таких совпадений не бывает. Таких совпадений быть не должно. К счастью, неловкость ситуации прерывает эльф, бесцеремонно схвативший Кадаш за руку мгновением ранее. — Если уж знакомиться, то меня зовут Солас, — доброжелательно говорит он, и гномка заторможено поворачивается на его голос. — Очень рад, что ты выжила. — Ага, — только и выдавливает из себя Малика и, снова переводя дух, трясет левой рукой. — Ты, видно, знаешь об этой штуке больше всех? Их с Соласом разговор продолжается совсем немного; их прерывает Искательница, напоминая, что Брешь еще не закрыта. В череде боев с демонами Малике слишком тяжело сосредоточиться. Ее рука почти немеет, и она с трудом удерживает двуручный меч, на проверку оказавшийся еще и не заточенным как следует. Весь этот день преподносит ей испытания на прочность. Кадаш прежде не доводилось сражаться с демонами. Они оказались не такими страшными, как она их себе представляла — скорее, противными, испускающими гнилостный запах. Некоторые из них после смерти взрывались, что прежде не случалось ни с одним из противников Кадаш, и поэтому в первый раз она, растерявшись, чуть не наглоталась тошнотворной слизи, но вовремя успела закрыть лицо рукой. — Дабы предотвратить неприятное удивление в будущем… — вновь заговаривает Малика, пока они поднимаются по лестнице, а впереди еще не видно врагов. — Ну, чтобы вы потом меня не обвиняли, что я не говорила. Так вот. Я из Хартии. И предстану перед судом только за контрабанду лириума. Остальное на меня не вешайте. — Да брось, — отзывается Тетрас, — кто всерьез подумает, что ты могла… — Мы еще не знаем, Варрик, — строго одергивает его Искательница. — Но спасибо за информацию. Мы размышляли, что могло понадобиться гному на Конклаве и предполагали, что ты могла быть из Хартии. — И правда, что это могло понадобиться Хартии на Конклаве? — тихо шикает Варрик, когда Кассандра и Солас чуть уходят вперед. — А что это могло понадобиться Торговой Гильдии? — так же раздраженно отвечает Малика. — О, ну я-то здесь точно не для того, чтобы товар сбывать. Кадаш вздыхает, завидев впереди демонов, и решает оставить этот разговор на потом. Когда Варрик впервые увидел Кадаш, он почему-то сразу понял, что она из Хартии. Она ворвалась в его номер в «Висельнике», даже не постучавшись, и в ней определенно было это чудесное хартийское очарование, проявляющееся в ужасающе темном и столь же ужасающе безвкусном стиле одежды. Гномка с ходу принялась требовать информации и, когда Варрику все же удалось уговорить ее сначала представиться, буркнула: «Кадаш меня звать». Тетрас плохо разбирался в кланах Хартии — кажется, чуть ли не каждый месяц там появлялся новый — но о Кадаш слышал. Базируясь в Оствике, этот клан специализировался на силовом решении вопросов, поддерживая традиции, заложенные их предками из касты воинов. Но что могло понадобиться от него клану Кадаш, Варрик не знал. Впрочем, благодаря оброненному гномкой «Шибачу нужны ответы», Тетрас понял — та из Банды. Оборот был еще не скверный, но уже неприятный. С Шибачом Варрик не хотел иметь никаких дел, даром, что когда-то, в те страшные времена начала писательской карьеры, написал о его банде книгу — то было первое и последнее его произведение с гномами на главных ролях. Тогда он уже познакомился с ребятами Шибача, пришедшими выразить ему искреннюю благодарность и предложить написать еще одну книгу. За его отказом последовала череда приключений, которых хватило бы на целую трилогию. Да, людей Шибача он не слишком-то любил, а уж к тем, кто думает, что им все что-то должны, относился и того с неприязнью. Поэтому с Кадаш они не поладили сразу. Варрик рассказал ей заранее придуманные якобы слухи об отрядах рыцаря-командора Мередит, решивших пресечь незаконную торговлю лириумом — и с ними действительно был один храмовник, так что это была почти правда. Но Кадаш это, кажется, не слишком устроило. После этого разговора она приходила к нему еще несколько раз, а потом Варрик просто перестал пускать ее к себе в номер. Однажды она затеяла драку в главном зале, и это было славное зрелище: летели стулья и зубы, и уже никто не разбирал, в чем была причина потасовки. В тот день карманы некоторых посетителей опустели, а других пополнились проспоренными медяками и серебряниками. Вот только к тому времени Варрику уже настолько опостылела эта гномка, что совсем скоро она оказалась в черном списке «Висельника» и вовсе перестала допускаться в заведение. Последний раз в Киркволле они встретились накануне восстания, в Клоаке. Варрик как раз возвращался от Блондинчика с не самыми веселыми думами и очнулся только тогда, когда его грубо схватили за руку и развернули к себе. Кадаш, особо не церемонясь, хмуро спросила его, что за хрень творится в городе и почему заказы на лириум подскочили в одночасье. Варрик не собирался разговаривать с ней об этом, лишь огрызнулся, что ей нечего переживать, ведь это на руку Хартии, и, вырвавшись из чужой хватки, поспешил убраться из этого проклятого места. Он тогда не знал, что Кадаш, испугавшись последствий, прекратила продажу лириума еще за две недели до вспыхнувшей бойни. Первые дни в Убежище Малика почти неосознанно держится поближе к Варрику. Идет, пытаясь быть незаметной, туда же, куда и он, потому что все еще плохо знает, что где расположено в этой деревеньке. Это вряд ли ускользает от внимания Тетраса, но он отчего-то ничего не говорит и даже не подшучивает над Кадаш, похожей на потерянного щеночка. Он заговаривает с ней первый, в один из вечеров в чертовых Внутренних землях, полных бешеных магов и таких же бешеных храмовников. Кадаш сидит у костра, пытаясь оттереть меч от какой-то непонятной дряни, очевидно, принадлежавшей одному из демонов, и Тетрас подсаживается рядом с ней, чтобы сделать то же самое, но уже с болтами для Бьянки. — Честно признаться, ожидал увидеть на твоем месте кого угодно, но только не тебя, — говорит Варрик, и дружелюбный голос его почему-то немного нервный. — Ну спасибо, — бурчит Малика в ответ, остервенело вычищая грязь, застрявшую между основанием лезвия и рукоятью. — Я как-то тоже не особо видела себя на месте гребаного религиозного символа. После всего дерьма в Хартии это просто лучшая шутка, которую только можно придумать. — Радость из тебя так и хлещет. Кадаш хочется треснуть его по голове. — Конечно же, я не рада! — восклицает она излишне громко, и поэтому дальше говорит, понизив голос. — У меня были чертовы планы, а теперь я бегаю по всему Ферелдену, словно церковная зверушка. Что в этом может меня обрадовать? — У тебя теперь куча привилегий. Например, командовать мной. Я немногим такое позволяю, знаешь ли, — пожимает плечами Тетрас. Кажется, ему доставляет удовольствие смотреть, как Малика злится. — Надейся, что тебя отпустят после того, как ты закроешь Брешь. А то ведь могут и не отпустить. Ну, знаешь, закатают, например, в янтарь, будешь стоять и светить своей зеленой рукой, вдохновляя андрастиан на подвиги во имя веры. — Очень смешно, Тетрас, — закатывает глаза гномка, а затем вздыхает, откладывая меч в сторону и смотря в огонь костра. Руки ее в нервном напряжении дрожат, и она сцепляет их между собой, чтобы не показать слабости. — Только дураки видят во мне Вестницу Андрасте. Худшего кандидата для церковной пропаганды и придумать нельзя. Малика огрызается на него еще с месяц, и Варрик специально злит ее еще столько же, не сказав ни слова без издевательского сарказма. Однако Кадаш с горечью признает, что, кроме Тетраса, во всей Инквизиции нет ни одного человека, с которым она может поговорить без напряженного обдумывания каждого слова. С Варриком она чувствует себя собой, и это осознание столько же радует, сколько и пугает. В какой-то момент ей удается начать выводить его из себя в ответ. Она перебивает его, когда они с Соласом разговаривают о гномах, всегда вставляет свое слово, норовит поправить его. Она перебивает, когда они с Блэкволлом обсуждают турниры и рыцарей, кричит из начала отряда: «Да-да, сиськи у Онорины Шастен охренеть!», перехватывает все внимание к себе. Она прерывает его, даже когда он делится историями в таверне. Они спорят и ссорятся, но Кадаш с каждым днем все яснее понимает — это уже не тот Тетрас, о котором сочиняли сплетни, и не тот Тетрас, который пытался отмазать Хоук после «Виммаркского инцидента». Они оба сломаны сильнее, чем думают. Это сквозит в каждом слове о Киркволле, о Хоук, о магах. Это чувствуется в каждом споре о жизни гномов. Варрику не нравится, что Кадаш так зациклена на своих корнях, это безнадежно напоминает ему о родителях и брате. Он видит, что в Малике зарождается то же самое, что их погубило, и раздражается все больше. Но нить дружбы натягивается между ними с каждым днем все сильнее, становится крепче среди красного лириума, в снегах Морозных гор, в сыром, кишащем мертвецами Крествуде и в веселой и шумной духоте «Приюта Вестницы». Кадаш глупо смеется, обхватывая Тетраса за плечи, и говорит, поражаясь всему, что происходит в жизни ее друга: — Ну и стерва же твоя Бьянка. Варрик лишь вздыхает, ничего не отвечая. Он поражается жизни Малики не меньше и понимает, что в конечном итоге в книге об Инквизиции ему придется написать о самом Инквизиторе всего ничего. Потому что в обратном случае эта книга грозит стать второй «Историей о Защитнице». А писать такое всегда очень больно.