Малика

Запахи и вкусы всегда прирастают к воспоминаниям. Малика вдыхает запах масла, которым Варрик смазывает механизм Бьянки, и вспоминает свою первую любовь, гнома-ключника, мастера по созданию замков. Малика пьет с Дорианом грушевый сидр, утащенный из таверны в Крествуде, и вспоминает, что жена Лантоса, Девра, очень любила пропитывать таким же сидром коржи для тортов. Позже их с Павусом, разморенных прошедшими битвами и некрепким алкоголем, находят Варрик и Блэкволл, причитающие, что все как всегда выпили без них. Кадаш насмешливо фыркает и перекатывает на языке сладкий вкус, желая продлить его как можно дольше. Малика дышит дымом в курилке Зимнего дворца и морщится: ее мать вечно курила горький табак, въедающийся во все поверхности в доме, пока ей не запретил лекарь. Малика боится, что этот запах въестся и в нее тоже, и поэтому покидает комнату, забитую аристократами, как можно скорее. И все же, любые ее воспоминания о запахе и вкусе крови стираются, когда Малика становится потрошителем. Теперь, как бы она ни старалась возродить в своей памяти хоть что-нибудь, связанное с кровью, она все равно чувствует лишь бурлящую в ней ярость. Это приходит не сразу. Она и прежде забывалась в битве, но в Инквизиции все по-другому. Меньше драки, больше убийства. Легче потерять контроль над ситуацией. У них нет заведенного правила щадить врагов, но Кадаш все равно сдерживает себя, дарит милосердную смерть. Поначалу. Это сложно сделать, когда перед глазами встает алая пелена. Когда в ушах стучит набатом твоя кровь, смешанная с драконьей, и поле боя становится ничем иным, как большой шахматной доской. В моменты забытья Кадаш отпускает чувство, что перед ней живое существо. С демонами, конечно, проще. Но потеря реальности позволяет не отвлекаться на мелочи. Есть только кипящая кровь в жилах, нагревшаяся рукоять меча и цель. Кадаш чувствует себя лучше, чем когда-либо прежде. На предостережения Кассандры она улыбается, мол, нечего переживать, вспомни хотя бы берсерков. Это ведь гномья выдумка и не так уж и далека от потрошителей. Кассандра качает головой и смотрит с тревогой. В один из дней Малика приходит в себя посреди битвы и пропускает удар, пришедшийся куда-то в область печени, а после отлетает в сторону, падает, не в силах встать. Доспех спасает от открытой раны, но внутренности сводит болью: по ней попали молотом. И она впервые ощущает это свойство потрошителей. Становиться сильнее, чувствуя боль. Преодолевать себя, испытывать ярость почти берсерка. Ей больно, но боль не делает ее беспомощной, помогает встать, сражаться дальше. После она около недели не может самостоятельно подняться с постели. Ее тело кровоточит изнутри, и Кассандра, приходящая навестить ее, лишь вздыхает, не зная, что можно сказать, чего она еще не сказала. Разрушительница Трам довольна Маликой. Предлагает ей запугать ее врагов, и Кадаш почти с нескрываемым злорадством продумывает с Лелианой план по усмирению спесивых контрабандистов. Ей хочется в очередной раз напомнить о себе Шибачу. Чтобы тот больше никогда не чувствовал себя в безопасности. Вкус крови, соленый, отдающий теплотой, оседает у Малики на языке, въедается в десны. Она ест и не может избавиться от металлического привкуса, полощет рот, но тщетно. Она теряет прежнее удовольствие от пищи и со временем понимает, что этот проклятый вкус у нее в голове, а не во рту. На этой почве они и сходятся с Железным Быком. Малика приходит к нему за помощью, памятуя о его стиле боя. Прежде она не могла поговорить с ним по душам, чувствуя себя неуютно в его компании, и ей немного стыдно за это. Кадаш жалеет, что так поздно сблизилась с Быками. Они становятся ей преданными товарищами — а могли ведь стать ими еще раньше. Бык помогает ей справиться с ее помешательством, рассказывает про способы дыхания, позволяющие успокоиться вовремя и не натворить дел. Он тренируется с ней каждое утро, пока они оба в Скайхолде, и Малика впервые ощущает, что может контролировать свое тело. Раньше она не умела рассчитывать свою силу. Раньше она могла убить тогда, когда хотела лишь покалечить. Раньше она промахивалась, когда ей было больно. Теперь она не промахивается никогда. Она учится держать свою ярость в узде, следить за полем боя, не упускать ни одной важной детали. Она становится почти таким же хорошим командиром, как и Железный Бык. Случаи, когда весь отряд после битвы приходится штопать неделями, становятся совсем редки. Малика знает пределы своих сил и узнает пределы других. Замечает, когда Дориан валится с ног, пусть до последнего и не подает виду. Больше не упускает момент, когда у Варрика подходят к концу болты, успевает закончить бой раньше. Она чувствует себя лучше. Увереннее. А потом наступает Священный Совет. Малике кажется смешным, сколь мало нужно, чтобы вывести ее из равновесия. Уничтожить все, что она так кропотливо строила на протяжении трех лет. Она вновь чувствует вкус крови во рту, даже после того, как в спешке полощет рот вином. Кунари, кто бы мог подумать. Бык советует ей дышать. Малика дышит, нервно заправляет за ухо короткую прядь сверкающих сединой волос, пытаясь скрыть дрожь в руках. Ей не хочется думать, что во всей таверне только она так сильно нервничает. Она говорит Быку приготовиться к проходу сквозь элувиан через пять… нет, десять минут. Ей не хватит пяти, чтобы успокоиться. Бык кивает, крепко сжимает ее плечо. Малике становится чуть лучше. Но недостаточно. Малика понимает, что что-то не так, когда приходит в себя после боя, как однажды давным-давно, и не может сдвинуться с места. Она чувствует что-то у себя во рту и медленно сплевывает это в раскрытую ладонь. И давит рвотные позывы, когда видит перед собой маленький кусочек мяса. Она не помнит, как откусывала его. Она не помнит, от кого. Бык буднично напоминает ей о дыхании из другого конца зала. У Малики нет времени дышать. Им нужно взорвать эту часть Глубинных троп. Погубить целый пласт гномьего наследия. Боль в руке отдает в голову, приносит лживые ощущения, будто крошится челюсть и вытекают глаза. Эта боль не делает Кадаш сильнее. Она не имеет вкуса и запаха, только высокий, искрящийся звук, грозящий заставить уши кровоточить. Малике больше не страшен вкус крови по сравнению с этим. Весь Совет, все, происходящее за пределами Перекрестка и проклятых элувианов, кажется ей теперь неважным. Она умирает. Какое ей теперь дело до возмущений ферелденского посла? Малика умирает. Даже если нет, эта мысль укореняется в ней, словно нашептанная из Тени. Из древней эльфийской библиотеки Инквизитор возвращается на руках Железного Быка. Оглушенная заклинанием, с оплавленным магией доспехом, она пытается говорить своим советникам какие-то сведения — но в итоге срывается, плачет от боли. Броню снимают с трудом, она прожгла поддоспешник и прилипла к коже. Малика дышит. Она злится. Все носятся вокруг, словно курицы. Она говорит это вслух. Дориан, пытающийся магией снять доспех, не причиняя боли, ворчит, что она неблагодарная. Когда снятый металл падает у ее ног, Малика хрипит, чтобы все выметались. Ей хочется придушить каждого в комнате, и она боится, что и правда сделает это. Пелена перед глазами не хочет спадать, Малика дышит, дышит, но кровь бежит все так же быстро, не успокаиваясь ни на секунду. Она приходит в себя только тогда, когда Бык, единственный оставшийся в комнате, бьет ее по щекам. И еще раз. И говорит: «Извини, босс, но по-другому никак». Малика плачет и благодарит его. Когда она успокаивает ожоги бальзамом и меняет одежду, чтобы выйти во двор, уже наступает вечер. Кадаш чувствует себя потерянной. Боль не отступает ни на секунду, заставляет драконью кровь кипеть внутри, будто посреди боя. Но все спокойно. Во дворце тревожные щепотки по углам, но прямой опасности нет. Успокойся, демоново зелье, бормочет Кадаш, но такова участь потрошителя. Она чувствует боль, и боль дает ей сил. Малика аккуратно присаживается на мраморную скамейку и выдыхает, как ее учили. Она думает: ну вот, закончилась сказка. Погеройствовали и ладно. Не так уж и жаль уходить. Когда к ней подходит Шартер, говоря, что ее ждут советники и Верховная Жрица, Малика улыбается ей тоскливо и искренне. И говорит, поднимаясь со скамейки: «Спасибо, Шартер. Я давно хотела сказать. Ты всегда в тени, но… Так много сделала для Инквизиции… И-извини. Я говорю чушь». Эльфийка удивленно смотрит на нее, а затем хмурится: «Инквизитор, мне не очень нравится, как это звучит. Будто вы прощаетесь». И Кадаш неловко смеется. «Ну, что ты. Так просто я вас, оболтусов, не брошу». Якорь разрывает ее руку. Малика понимает, что в бою от нее мало проку, но старается, старается убить как можно больше, защитить как можно сильнее. Она не берет с собой Быка. Она просит Кассандру напоминать ей о дыхании. Коул бормочет что-то из ее отрывков мыслей, совсем несвязное. Дориан, накидывая барьер, вздыхает, что точно опустошит винные подвалы дворца, когда они вернутся. И что Кадаш обязательно присоединится к нему. Она ничего не слышит. Кровь стучит в ушах. Кассандра говорит ей дышать глубже. Малика фальшиво поет: «Инквизитор, глубже вдох…» Но не это поддерживает ее в сознании. Она хочет увидеть Соласа. Она так хочет его увидеть. Чтобы он рассказал о Фен’Хареле. Чтобы он объяснил, что происходит с ее рукой. Чтобы он сказал, что она будет жить. У последнего элувиана Малика зажмуривается до ярких пятен. Пережидает боль. Пережидает вкус крови. Она слышит, как тяжело дышит Дориан за ее спиной и чувствует взволнованный взгляд Кассандры. Она делает шаг вперед. И еще, и еще. Ей и вправду становится легче. Лучше. Когда она видит Соласа. Когда он заговаривает с ней. Ненадолго. Больше не было никакой алой пелены перед глазами, но была другая. Малика думает, что, возможно, это были слезы. Когда Малика чувствует вкус крови, она вспоминает, как жалко ее колени упирались в землю. Как болели сломанные ребра и не болела рука. Эти воспоминания больше не приносят ярость. Лишь тошноту.