«Мы встречаем свою судьбу на пути, который избираем, чтобы уйти от нее» - Жан Ла Фонтен
Стайлз Стилински никогда не сомневался, что самым неоспоримым его генетическим дарованием, доставшимся от матери, был неизлечимый топографический кретинизм. Надо было послушать Скотта и остаться в гостинице, попивать прохладительные напитки, плавая в бассейне, а не тащиться в такую жару черти куда, чтобы просто пофоткать пыльные развалины. Стайлз узнал о старинном замке из брошюрки в офисе местного туристического агентства, загорелся идеей сделать парочку шедевральных снимков и, быстро собравшись, рано утром отправился в путь. Запасся провизией (шоколадными батончиками, сэндвичами с ветчиной и сыром, чипсами с солью), водой (бутылкой минералки и лимонадом в жестяной банке), профессиональной фотокамерой с любимыми фильтрами, мобильником на стопроцентной зарядке, энтузиазмом и терпением. Полностью полагаясь на надежность современных цифровых технологий и свято веруя, что ничего плохого с ним не случится в этом небольшом, безобидном приключении, Стайлз пробирался сквозь лесную чащу, постоянно отслеживая свое местоположение по GPS-навигатору, вшитому в программное обеспечение телефона. Он делал короткие остановки, чтобы пофотографировать роскошную европейскую природу: березовые и сосновые рощи, полноводные реки с заливными лугами, цветущие поля, равнины и горы. Пейзажи очень отличались от привычных Стайлзу калифорнийских и казались ему поистине волшебными, а ведь он сначала не хотел никуда ехать, предпочитая по привычке проводить летние каникулы в родном Бейкон-Хиллзе. Теперь же он будто очутился на другой планете, неизведанной и манящей своими тайнами. К одной из них Стайлз вскоре прикоснется. До отмеченного на карте места оставалась всего миля от силы, как связь внезапно пропала. — Какого хрена? Издеваетесь, что ли? — раздраженно выдохнул он телефону. Перезапустил программу. Попробовал настроить сигнал вручную. Все без толку. Столбик сотовой связи тоже был на нуле. Стайлз вздохнул. Тяжко. А ведь он был уже так близко... Голос разума говорил, что нужно поворачивать назад, но дух авантюризма сговорился с врожденным любопытством и затолкал этот вякающий не в тему голос куда подальше, на самое дно сознания. И отважный, но глупый Стайлз, убрав бесполезный сотовый в карман, пошел дальше. Лес кончился, он вышел на небольшой склон, полого уходящий в низину, к реке. И вот на высоком холме он увидел замок: огромный, каменный, сказочный. Башни и балконы, галереи и арочные окна, обросшие зеленью стены и все еще яркие оранжевые, красные, бордовые садовые деревья и кустарники, растущие в запущенном саду, окружавшем замок. Стайлз собирался попасть туда любой ценой. Преодолев поле в порыве вдохновения от становившейся все ближе и реальнее цели, он уже шел по акведуку через превратившийся в болото ров, откуда из зарослей рогоза доносилось кваканье лягушек. Сделав пару снимков, Стайлз поспешил дальше, удивляясь тому, как прочно раньше строили — на века! Каменные блоки и кирпичи потерлись со временем, покрылись трещинами, раскрошились по углам, но все еще были целыми и крепкими. Поначалу Стайлз опасливо ступил на древний мост, но теперь уверенно шагал по нему, чувствуя незыблемость и твердость под ногами. Остановившись у заросших дикими плетистыми розами приоткрытых ворот, Стайлз задрал голову, пораженно открыв рот и в восхищении глядя на возвышавшийся до самого неба величественный замок. Осторожно, робко погладив кончиками пальцев нагретый солнцем парапет, он будто прикоснулся к прошлому сквозь минувшие столетия истории. Его пробрало почти экстатической дрожью до самого нутра. Натянув рукава худи на пальцы, Стайлз стал пробираться сквозь колючие заросли ко входу, в итоге сумев попасть во внутренний двор, представший перед ним во всем своем былом великолепии: арки, балюстрады, фонтаны, статуи, альпийские горки, клумбы, вазоны и витиеватые мощеные дорожки. Сколько цветов! Их цветение наполняло теплый воздух дурманящим, сладостным ароматом. Все выглядело пришедшим в запустение, позабытым, нетронутым, хотя Стайлз сомневался, что он единственный сумасшедший турист, добравшийся сюда. Хорошо, что он взял с собой несколько карт памяти, потому что очень скоро фотокамера вывела ему предупреждение о том, что лимит кадров исчерпан. Он даже не успел заметить, когда сделал их так много! И когда начало смеркаться - тоже. Стайлз удивленно глядел в угол экрана, глазам своим не веря. Седьмой час вечера?! Он из дома, что, вышел двенадцать часов назад?! Как такое возможно?! Пускай он шел к замку два часа, не мог же он провести в нем целых десять... Или мог?.. Холодеющими руками Стайлз быстро полез в задний карман джинсов за телефоном. Нет, бред, однозначный бред! Сейчас никак не может быть шесть-ноль-девять. Он взглянул на высветившееся на телефоне время. Шесть-десять. Пиздец. Паника набирала обороты. Связи нет, он в глуши, совсем один, скоро стемнеет, он никак не успеет добраться до города, а идти в ночи через лес слишком опасно и страшно, он ведь может заблудиться, споткнуться, сломать обе ноги, замерзнуть, истечь кровью и умереть! Он точно умрет. Господи, он так молод, ему всего семнадцать, у него еще даже девчонки ни разу не было, он не может погибнуть так бесславно! «Все, Стайлз, спокойствие, только спокойствие. Дыши, просто дыши, — настойчиво повторял он, стараясь себя успокоить. — Тебе нужно собраться с мыслями. Ну же, Стайлз, думай! Думай! Ты должен что-то придумать». Вернуться домой сейчас не получится, придется ждать рассвета. Замок выглядел не слишком приветливо и безопасно в лучах заходящего солнца, но деваться было некуда. Лучше уж переждать ночь здесь, чем где-нибудь под открытым небом. Посидит пару часиков в какой-нибудь комнатке, подумает о смысле жизни, а как только в окнах забрезжит рассвет, сразу же отправится в обратный путь. Дорогу он помнит. Если экономно расходовать батарею, зарядки телефона хватит, чтобы позвонить отцу, когда связь появится; успокоить его, что его блудный сын в порядке и скоро будет дома. Обнадежив себя этими полными наивного оптимизма мыслями, Стайлз пошел искать подходящее убежище, чтобы переждать ночь. Он поднялся по сходящейся двумя полукругами лестнице к главному входу, вошел в скрипнувшие, легко поддавшиеся двери и замер, в который раз почувствовав, как пространство и время исчезают, растворяются в красоте и монументальности этого места вместе со Стайлзом. Круглая зала, похожая на капеллу. Ковры, гобелены, гардины, мозаика, орнаменты, колонны, выложенный мраморными плитами пол. Арочный свод потолка, терявшийся в клубящейся тьме, отблески золотого напыления на перилах парадной лестницы, хрустальной двухэтажной люстре, залитых расплавленным воском торшерах. И везде, всюду, от пола до потолка, куда ни падал взгляд, были розы. Они плелись, вились, тянулись, прикрывая острые, опасные шипы глянцевыми листьями и нежными цветами. Одуряющий запах витал в звенящем свежестью воздухе, и Стайлзу ошалело подумалось, что он попал в Рай. Вдруг он умер и просто этого не помнил? Это звучало убедительнее, чем все те псевдонаучные выкладки, которыми он пытался объяснить провал в своей памяти. Он ведь точно знал, что пробыл в этом замке не больше нескольких часов, но на улице был уже вечер. Телефон все еще не мог поймать сигнал. А Стайлз не мог найти себе места. Он ходил по залам и комнатам, сходя с ума от беспокойства, не понимая, что не так с ним и с этим заколдованным замком. Заколдованным. Верно. Когда-то Стайлз читал про всякие дыры в мировой материи, где время идет иначе, стираются границы пространства, реальность расходится по швам мироздания; о местах, откуда еще никто никогда не возвращался. Стайлз стал одним из тех «счастливчиков», которые сунулись, куда не следует, пойдя на поводу у своих амбиций (да, снимки шикарные вышли, только вряд ли их кто увидит), и которых считают теперь без вести пропавшими, а на самом деле они тупо застряли во временных петлях. Так же тупо, как Стайлз. Осознание того, что он никогда не сможет отсюда выбраться, медленно, но верно охватывало его, наполняя сердце тревогой и рождая в душе первородный ужас перед неизвестностью будущего и предрешенным концом.***
Солнце встало на востоке и село на западе семь раз. Прошла неделя с тех пор, как Стайлз пришел в руины старинного замка. Он много раз пытался уйти, часами плутал по лесу и в итоге вновь и вновь возвращался к изначальной точке — склону, откуда был виден замок. Он бросил бесполезное занятие бегать кругами и занялся изучением этого места от подвалов до чердаков. Замок был огромным, целый город! Но любые воспоминания о тех, кто жил здесь когда-то, оказались стерты: ни разу ему не попались ни картины, ни записи, ни личные вещи. Вокруг него одни пустые, безжизненные декорации клетки, которая очень скоро станет его склепом. Но Стайлза не оставляла слабая, жалкая надежда на спасение. Отец обязательно найдет его. Он не может не найти. Он ведь шериф, он поднимет все свои связи в полиции, обратится в американское посольство, прочешет лес с собаками, перевернет каждый камень, подключит вертолеты и поисковые группы службы спасения. Стайлзу нужно просто дождаться, протянуть еще немного, еще чуть-чуть. Дни пролетали быстро, ночи тянулись бесконечно. После нескольких вылазок в окрестности в поисках сигнала телефон разрядился и больше не включался. Аккумуляторы в камере тоже приказали долго жить, и в итоге Стайлз оказался предоставлен сам себе. Он застрял один в этой дыре, и у него не было ни шанса на спасение. От себя самого. Замок больше не казался ему прекрасным и волшебным. Теперь он был убежден: эти стены, эти розы — все здесь проклято. И заколдовано. Стайлз растягивал свой сухой паек, как мог, но очень скоро он доел последнюю плитку шоколада. Хорошо, что здесь была свежая вода: в саду он нашел родник, бьющий ключом прямо из-под фундамента замка и питавший ров. Шанс выжить увеличился до недели плюс минус пара дней. И вот, эта неделя прошла. Но Стайлз не беспокоился не только о жажде, но и о голоде. Каждый день, трижды, в одно и то же время в обеденном зале невидимые слуги накрывали трапезный стол, полный всевозможных яств, способных удовлетворить запросы даже самого привередливого гурмана. Обнаружив первый раз свежеприготовленную, аппетитную, изысканную еду в этом богом забытом месте, он решил, что его крыша поехала окончательно и в бреду безумия ему, как умирающему, мерещится оазис посреди безжизненной пустыни. Так мозг преднамеренно обманывал его, чтобы оттянуть момент неизбежной гибели. Но еда оказалась как никогда настоящей — сочное яблоко в его судорожно сжавшихся пальцах стало прямым тому доказательством. Тогда Стайлз начал убеждать себя, что все эти блюда наверняка отравлены. Но больше его беспокоил не сам факт наличия завтрака, обеда и ужина, а вопрос, кто готовит все это. Стайлз облазил весь замок вдоль и поперек, но нигде не нашел и признака постороннего присутствия, ни намека на других людей. Живых, по крайней мере. Учитывая, что он спал в чьей-то комнате, на чьей-то кровати, он старался не думать ни о каких призраках и мертвецах. Может, конечно, он уже давно сам пополнил их ряды, просто еще этого не осознал? Он долго боролся с собой. Обходил стороной обеденный зал, сглатывая слюньки от доносившихся из дверей соблазнительных запахов. К концу третьего дня он не выдержал. Решительно зашел в распахнутые двери, уселся за стол и жадно набросился на печеную индейку под острым соусом. Умирать так с песней! Но он не умер, даже не отравился, только объелся аж до икоты. На завтрак он уже примчался, не опоздав ни на минуту. Как по волшебству, прямо на его глазах зажглись свечи в золотых канделябрах, осветив материализовавшиеся из воздуха блюда. Было страшно, но жрать хотелось, блин, куда сильнее, так что кто бы ни кормил его так вкусно, клубничного пудинга Стайлз ему не оставил, вылизав тарелку до последней крошки. В комнате, где он жил, была горячая вода — может, она нагревалась, пока текла по трубам из резервуаров, стоявших под крышей, где их согревало весь день знойное летнее солнце, или же где-то в подвалах находилась котельная, и огонь в котлах поддерживали все те же невидимые слуги, что меняли постельное белье в его кровати и вешали на манекен каждое утро новую одежду: простые хлопковые рубашку и бриджи, пускай старомодные, зато к ним прилагались чистые трусы и носки. Система «все включено» Стайлза дико напрягала, но он успел смириться с мыслью, что магия существует, и не желал задумываться о том, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Итак, минула неделя его пребывания в этом жутком, прекрасном отеле. На мили вокруг — ни души. Отец уже должен был землю рыть, но почему-то все не появлялся на горизонте. Стайлз часами сидел на широком подоконнике окна, выходившего в сторону леса. Ждал чуда, всматривался вдаль, молился Богу, в которого пришлось поверить. Раньше Бог казался ему лишь пустым звуком, но теперь, оказавшись здесь, парень пересмотрел свои взгляды на существование высших сил. Ночью все еще было очень страшно. Стайлз спал с зажженными по всей комнате свечами, вздрагивал от каждого постороннего шороха и покрывался холодным потом от скрипа розовых плетей, прогибавшихся под порывами ветра и скребшихся о стены. Везде ему мерещились тени, и он все ждал, когда же хозяева проклятого замка покажут себя. Они сохранили ему жизнь, спасли от голодной смерти, проявили гостеприимство и окружили заботой. Стайлз бы хотел верить в добрых фей, да вот только день ото дня все больше ощущал себя жертвенным барашком, которого холят, лелеют, откармливают, чтобы в итоге перерезать глотку.***
В дьявольском замке Стайлз все-таки был не один. Не так давно он начал ощущать чужое присутствие. Кто-то пристально следил за ним, оставляя на коже липкий отпечаток взгляда, призрачно дышал ему в затылок, следуя по пятам. И нет, это не было игрой его взыгравшего воображения. Потому что неизвестный сталкер оставлял вполне четкие мокрые следы огромных лап на полу — их ровная дорожка тянулась от главного входа к парадной лестнице, исчезая на ковре, устилавшем гладкие мраморные ступени. Попавший под дождь, мокрый и продрогший Стайлз замер, пялясь себе под ноги. Его ботинок как раз укладывался в след, и если представить, у кого могут быть такие лапы... Стайлз запаниковал. Еще бы! В замок пробрался зверь размером, верно, с лошадь. Он думал, что смирился, но внезапно понял, что умирать ему рано. Тем более он не хочет сдохнуть, будучи сожранным заживо этим... кем бы то ни было! А если это Он? Ну, тот, кого Стайлз чувствует. Но как такая махина прячется, ловко скрываясь от него, и как ни разу не попалась ему на глаза? Почему Он таится? Чего ждет? Чего хочет? Это Он не дает ему уйти? Стайлз присел, всматриваясь в форму отпечатка. Большая подушечка внизу, еще четыре меньше почти симметрично сверху. След немного вытянутый, не столь четкий, как хотелось бы, Стайлз угадывал его очертания лишь по влажному отблеску воды. Он не разбирался в животных, но много раз видел отпечатки лап домашних собак и кошек и исходя из этого мог утверждать, что, скорее всего, это собака. Может быть, волк? Такой огромный? Или... медведь? А как выглядит медвежья лапа? Дорога до спальни заняла вдвое больше времени, чем обычно. В одной руке держа золотой канделябр, а в другой — кусок от массивного ствола розы, увенчанного крепкими и смертельно острыми шипами, каждый в несколько дюймов длиной, Стайлз пробирался метр за метром по своему опасному пути. Озирался, выглядывал из-за угла, искал новые следы на пыльном полу, покрытом ворохом сухих опавших листьев и лепестков роз. Выверял каждый свой шаг, готовый к нападению в любой момент. Это напряжение, внутреннее и мышечное, больше не покидало его ни на секунду. Прошла еще неделя. Он все еще был жив. Зверь так и не появился. Но вместо того, чтобы прятаться от него, Стайлз начал его искать. Как только темнело, он брал канделябр и отправлялся на поиски. Чтобы обойти весь замок, ему бы и ночи не хватило, поэтому он разделил его на секторы и проверял их по очереди, ища хоть след, хоть шерстинку, хоть что-нибудь! Лишь бы убедиться, что он здесь не один. Одиночество сводило Стайлза с ума, и оно оказалось самым страшным для него испытанием. Он начал разговаривать с розами, и это был первый тревожный звоночек. Он больше не опасался увидеть призраков — он хотел их увидеть! Вслушивался в тишину, выскакивал на каждый шорох, отчаянно всматриваясь в пустоту. Но чужое присутствие никуда не делось. Стайлз знал, что чьи-то глаза неотрывно следят за ним днем и ночью. Возможно, они принадлежали этому скрытному зверю, который до сих пор почему-то не сожрал его. И который вряд ли умел готовить, стирать, гладить и заправлять кровать. Но ведь кто-то это все делал! Кто?! — Может быть, Он оборотень? — рассуждал Стайлз вслух, лишь бы не молчать и не тонуть в тишине, поддаваясь своему безумию. Он сидел у горящего камина в охотничьей гостиной, где компанию ему составляли чучела всяких тварей божьих, смотревших на него инкрустированными драгоценными камнями глазами. Эту комнату Стайлз обнаружил недавно, вход в нее вел из овального кабинета. Среди чучел нашлись волк и медведь. Стайлз рассмотрел их лапы, попытался вспомнить увиденные им мокрые отпечатки и пришел к почти однозначному выводу, что его загадочный зверь ближе к волку. Но волчья лапа, пускай и такого внушительного, убитого кем-то экземпляра, была меньше даже его ладони и точно не сходилась с длиной подошвы кроссовка. Стайлз прикинул, что зверь размером скорее с медведя, и это вовсе его не обнадежило. — Даже если Он и оборотень, — пошел дальше в своих рассуждениях Стайлз, попивая глинтвейн без специй (он стащил с ужина глиняный кувшин с вином, напихал туда фруктов и подогрел в пламени камина). — И способен принимать человеческое и звериное обличия, почему Он прячется? Вряд ли Он боится меня. Стайлз тяжело вздохнул. Его пребывание в этой заколдованной темнице становилось все невыносимее. Он был бы рад любой компании, даже оборотня, лишь бы перестать слышать завывания ветра в пустых коридорах. Стайлз нашел в библиотеке много книг на латыни, которая хоть немного, но была похожа на английский язык, поэтому он мог примерно понимать содержание, а не тупо листать страницы в поисках симпатичных картинок. Одной из таких книг был сборник сказок народов мира, и некоторые в немного видоизмененном содержании были ему знакомы. Допуская существование Всевышнего и сверхъестественного, Стайлз все больше убеждался, что стал подневольным участником ожившей сказки: про заколдованный замок, проклятого принца и будущую принцессу, которая должна снять с него это проклятье. Но одно оставалось неясным: он принц, который ждет чудесного появления своей спасительницы, или он сам спаситель, который волей судьбы оказался здесь, чтобы помочь принцу? Принц, судя по всему, его помощи принимать не хотел. Как и показываться на глаза. — Я знаю, что ты здесь, — заявил Стайлз, не выдержав, и, отставив стакан с глинтвейном, оглядел гостиную. — И я знаю, что ты меня слышишь. И надеюсь, ты понимаешь человеческую речь. Слушай, чувак, у тебя здесь круто, конечно, очень красиво и до смерти весело, но у меня накопилось к тебе много вопросов. Может, мы, наконец, хотя бы поговорим? Он замолчал, и повисла гнетущая тишина. Стайлз ждал, затаив дыхание, но ничего не происходило. Тогда он предпринял еще одну попытку: — Я прошу тебя: хватит скрываться. Я тут чокнусь. Слушай, а ты сам часом не чокнулся? Еще? Кхм, уже? Стоп, почему я так уверен, что ты чувак? — Стайлз глубоко призадумался, почему, строя свою теорию злого колдовского заговора против невинного Стилински-младшего, он решил, что застрял здесь из-за принца, а не принцессы. Он ушел в свои мысли и не заметил, как темнота в углу за колонной сгустилась, приобретая очертания фигуры человека. — О чем ты хочешь поговорить? — громовым эхом прокатился по комнате низкий мужской баритон, взорвавший тишину. И сердце Стайлза. Тот вскочил, не чуя ног, и бешено заозирался, пытаясь понять, откуда шел звук, и найти глазами этого дьявола-искусителя, ведь только у него мог быть такой голос: обволакивающий, бархатный, волнительный, с проскальзывающими хриплыми нотками, от которых мурашки бежали по коже и бабочки роились в животе. — Кто ты? — пискнул Стайлз, ему изменила выдержка и предал собственный голос, сорвавшийся на жалкий фальцет. — Я это я. Логично, не поспоришь. Стайлз, тут же повернув голову, впился взглядом в неясный силуэт... мужчины? Вроде бы. Высокий, с широкими плечами и узкими бедрами, но его шеи и головы не различить — на нем капюшон? — У тебя есть имя? — переформулировал свой вопрос Стайлз, нервно облизав пересохшие от волнения губы. Кем бы ни был этот скрывающийся в темноте мужчина, он говорил по-английски практически без акцента. Стайлз уже ничему не удивлялся. Пауза затянулась на десяток секунд, за которые в гудящей голове Стайлза успели пронестись сотни мыслей, пока, наконец, незнакомец не назвал ему свое имя: — Дерек. — Я Стайлз, — тут же произнес Стайлз, испытав неимоверное облегчение. Слава Богу! Они познакомились. Начало положено. — Это твой замок? Ты живешь здесь? Или забрел случайно, как я? — Ты не случайно сюда забрел, — произнес Дерек, повергнув Стайлза в новый шок. — Что это значит?.. — в ужасе пролепетал он. Когда он успел так прогневать богов, что они заперли его тут с этим... этим... Дереком?! — Ты должен мне помочь, — сообщил ему мужчина. — Эээ... Хорошо, — несколько настороженно согласился Стайлз, пытаясь рассмотреть лицо собеседника, но там, где тот стоял, было слишком темно. Человеческое зрение могло выхватить лишь очертания силуэта. — И что я должен сделать? — Снять с меня проклятье. Окей. Ага, яснопонятно. Это все объясняло. Практически все. Все-таки Стайлз принцесса. Обидно, черт возьми. — И как я могу это сделать? А когда проклятье будет снято, я смогу выбраться отсюда? Знаешь, чувак, Дерек, у меня там отец, у него с сосудами беда, угроза тромба и все такое; я все, что у него есть; мне нужно к нему вернуться, ты понимаешь? — Ты никогда не уйдешь отсюда, — резко припечатал его Дерек. Стайлзу показалось на бесконечный миг, что земля разверзлась под его ногами и он рухнул в бездну. — ЧТО?! — заорал он на пределе связок, бросившись к Дереку в порыве схватить его и вытрясти эту дурь из его башки. Этот тип должен сказать ему, что это шутка! Гребаная, мать ее, шутка! — Что значит никогда?! — Никогда, — безжалостно отрезал Дерек и шагнул назад, исчезая. Стайлз не успел пробежать и половины гостиной, как его безликий собеседник буквально растворился в воздухе. — Что это значит?! — заорал он, трясясь от страха и злости и все сильнее сжимая кулаки. — Выпусти меня отсюда, блять! Я не хочу здесь сгнить! Я хочу домой! Ты, сука, отпусти меня домой! Задохнувшись от крика, Стайлз закашлялся. Ноги подкосились, в накатившей слабости он опустился на колени, прижимая дрожащую руку к груди, где ныло, бешено стучало, заходилось сердце. Стайлз заплакал. Первый раз за эти две недели. Он сидел на полу, на старом, пахнущем древесиной паркете, и рыдал, давясь слезами и размазывая сопли по лицу, — ревел, как маленький, перепуганный до смерти ребенок, который хочет, чтобы папа пришел и спас его, забрал его отсюда, из этого ожившего ночного кошмара. Но, нет, он уже взрослый мальчик, он должен справиться сам. Как же он ненавидел этого Дерека, до хрустящих суставов стиснутых в кулаки пальцев, до зубовного скрежета, до дрожи! Он ненавидел этот замок, ненавидел все тут! Он бы разнес это место к чертям собачьим, имей под рукой ядерную бомбу; он бы отправил этого больного ублюдка к праотцам! Черт, его уже колбасит. «Все, прекращай истерику, Стайлз, соберись, успокойся. Ты должен сбежать отсюда, пока не поздно. Беги. Прямо сейчас».***
Стайлз приоткрыл глаза и увидел знакомый балочный потолок, увитый розами. За окном была глубокая ночь, холод и звездное небо. В камине трещали занятые жарким пламенем поленья. Окно было приоткрыто, и из щели тянуло живительной прохладой. Лицо Стайлза горело. Руки и ноги ломило, выворачивало в суставах. Глаза резал даже мягкий свет свечей, стоявших в канделябре на прикроватном столике. Он хотел поднять руку, чтобы убрать со лба прилипшие, мокрые от пота волосы, но все тело было парализовано ноющей слабостью, и у него не было сил пошевелить даже пальцем. Он закрыл глаза. И начал вспоминать. Как вылетел из охотничьей гостиной, пронесся по путаным коридорам, взлетел вверх по лестницам, сюда, в свою спальню, схватил рюкзак с вещами и помчался со всех ног к выходу. Его никто не пытался остановить, никто не преследовал. Он бежал и бежал, пока не выбился из сил и не был вынужден остановиться. Обернулся, посмотрев на оставшийся далеко позади замок, горевший золотыми огнями в ночной синей мгле, и перевел взгляд на полную Луну, зловеще освещавшую мир вокруг, светившую так ярко, будто свет исходил от фонаря, а не далекого спутника. Стайлз перевел дыхание. Поправил лямку сумки и не спеша отправился дальше. Он уже пытался уйти — не сумел, но в этот раз у него должно получиться. Точно получится. Или он выберется из этого проклятого розария, или просто сдохнет. Судьба выбрала второй вариант. Черный лес путал его, страшил, игрался с ним, давая призрачную надежду и забирая ее, когда он выходил на все тот же проклятый склон. Стайлз готов был снова разрыдаться — в этот раз от отчаяния. Он ведь шел прямо! От дерева к дереву, от ствола к стволу, никуда не сворачивая, даже не глядя назад. Почему?! Почему он вновь оказывался здесь?! — Твою мать! — заорал он от безысходности и ударил кулаком по росшему рядом дереву, сразу же разодрав кожу на костяшках о грубую кору. Жгучая боль была такой же невыносимой, как и внутри, и хотелось сделать ее ярче, сильнее, лишь бы забыться в ней, раствориться. И Стайлз, бросив рюкзак, начал колотить дерево, представляя на его месте Дерека, окрашивая ствол своей темной кровью. Он лупил со всей дури, пока в глазах не помутнело. Только тогда он остановился, задыхаясь от ярости и бессилия, и рухнул на колени в траву, с ненавистью смотря на горящие вдалеке окна замка. «Больше ни за что не вернусь туда, — твердо решил он. — Лучше подохну здесь». И его желание, как по волшебству, исполнилось. За спиной сначала он услышал хруст веток, потом крадущиеся шаги, сиплое дыхание и наконец тихое, клокочущее рычание. Холодея от предсмертного ужаса, Стайлз медленно оглянулся через плечо, чтобы увидеть стаю волков — их глаза с расширенными зрачками отсвечивали мертвецким, слепым голубым отблеском. Стервятники пожаловали, учуяв запах свежей крови. Стайлз часто слышал их вой по ночам и только сейчас почему-то об этом вспомнил. А еще вспомнил о том, что все-таки не хочет умирать. — Хорошие собачки, — прошептал он, осторожно и медленно берясь за лямку рюкзака. Он не оставит свою зеркалку этим тварям, он копил на нее всю свою сознательную жизнь! В этой гребаной жизни она стала его единственной отрадой. Стараясь как можно плавнее подняться на непослушные, ватные, трясущиеся ноги, он неотрывно следил за сужающей круг стаей голодных, свирепых хищников. Кровь вскипела на адреналине, пульсировала всюду, обжигая жаром натянутые, как тетива, нервы. Стайлз мысленно досчитал до трех. Один... Два... Три! Развернулся и помчался к реке. В голове не было никаких мыслей, кроме одной-единственной: только бы успеть добраться до замка. Только бы успеть. Волки кинулись следом. Они были быстрее и настигли его почти сразу. Один из них в прыжке налетел сзади, сбив Стайлза с ног. Жесткий удар об землю выбил весь воздух из легких, и сразу двое волков вцепились в голень, вонзив острые клыки в плоть так легко, словно протыкали масло. Адская, нестерпимая боль пронзила Стайлза ярким импульсом, и он заорал до звона в ушах и спазма в глотке. Эхо от его крика стремительно разнеслось по ночной долине, достигнув замковых стен и стихнув в густых зарослях спящих роз. Стайлз знал, что сейчас умрет. Но никакая жизнь не пронеслась перед его глазами. Он не думал об отце или умершей шесть лет назад матери, не вспоминал своего лучшего друга Скотта и зеленоглазую красавицу Лидию. Он звал Дерека, повторяя про себя его имя — все, что он помнил и знал. Только Дерек мог спасти его сейчас, потому что Стайлз не хотел умирать, не должен был умереть — только не здесь, только не так. Все, что происходило дальше, запомнилось лишь смутно. Кажется, волки сцепились между собой, решая, кому выпадет честь перекусить ему шею и вспороть живот. Они выпустили его, он вскочил, попытался, не смог опереться на раненую ногу и кубарем покатился вниз, упав в реку. Вода встретила его своими ледяными, удушающими объятиями, и сквозь ее мерцающую толщу он увидел искаженный диск ослепительно белой Луны. Большая черная тень затмила ее, застелила глаза, и, опускаясь на дно, Стайлз потерял сознание. Теперь он был здесь, лежал в своей кровати, его лихорадило, но вроде от простуды, а не заражения крови или бешенства. Нога не болела, даже когда Стайлз пошевелил пальцами на ней. Он попробовал приподняться, но не смог, и обессиленный вновь уронил голову на подушку. Значит, Дерек все-таки спас его. Не дал волкам задрать его, не позволил утонуть. Натравил на них своего гигантского зверя, чьи мокрые следы Стайлз увидел единожды? Дерек принес его сюда, позаботился о сухой одежде, одеяле, тепле, комфорте, чтобы Стайлз скорее и наверняка поправился. Он не оставил его там умирать, истекая кровью; не отдал на корм волкам. Это ведь был Дерек, верно? Дерек, который держал его тут своим пленником. Дерек, которого он ненавидел всей душой, так, как он никогда раньше никого не ненавидел. Это жаркое, сильное, незнакомое чувство пылало в его груди, стоило ему вспомнить, как бесчувственная мразь с голосом самого дьявола заявила, что никогда его не отпустит. Лучше бы Дерек дал ему умереть. Стайлз осмотрелся. В комнате никого не было. На столе стояли таз, с которого свисали окровавленные тряпки, и еще одна чаша, наверное, для холодного компресса на лоб. Дерек обработал и перевязал его раны? Выхаживал его все это время?.. А сколько прошло времени? Пара часов? Сутки? Двое? Сколько он провалялся в жаре и бреду? — Дерек... — слабо позвал он и вздрогнул от неожиданности, когда со стороны окна раздалось невнятное «м-м-м?». Стайлз с трудом повернул голову и напряженно всмотрелся в стену между двух окон. Дерек слился с ней и тяжелыми гардинами в пол, Стайлз едва смог различить очертания его плеча, черным силуэтом выступавшего на фоне ночного пейзажа. Руки Дерека были скрещены на груди. — Что случилось? — голос Стайлза звучал слабо. Ему было паршиво. Не столько физически, сколько морально — от всего, что с ним произошло за эти две бесконечных недели. И особенно от того, что было сегодня, или вчера, или... — Это мне следует спросить у тебя, — едко выплюнул каждое слово Дерек, и Стайлз только сейчас понял, что тот взбешен. Стайлз поежился. — Ты совсем рехнулся? Чем ты думал, когда решил на ночь глядя прогуляться по лесу? Стайлз был будто несмышленым, нашкодившим ребенком, которого отчитывал строгий отец, скрывая под резкостью искреннее беспокойство. Отец... Непрошенные слезы навернулись на глаза сами собой. Стайлз всхлипнул, а потом заплакал, скучая по папе, жалея его и себя, проклиная собственную беспомощность и смиряясь с ней, жалко оправдывая ей свое бездействие. Он был не виноват в том, что с ним злоключилось; он не знал, что ему делать. Он прикован к кровати, ему душно, плохо, он устал, он уже сдался. Ему ничего не хочется, совсем, лишь бы это все закончилось. Дерек ничего не сказал, но и не ушел. — Поговорим завтра, — произнес он наконец. — Постарайся поспать. За пеленой слез и в полумраке Стайлз уловил лишь движение плотной тени, скользнувшей от окон к дверям. — Не уходи! — испуганно попросил Стайлз, не успев остановить себя. Черт! Как же... унизительно! Он хотел играть в неприступную крепость, собирался ненавидеть и игнорировать Дерека до тех пор, пока тот не махнет на него рукой и не согласится отпустить на волю, а в итоге жалко умолял его остаться. Потому что ему было очень плохо, он все еще был жутко напуган, чувствовал легкое, холодящее, омерзительно липкое дыхание смерти — всего миг назад она дышала ему в затылок, рассыпаясь гадким, сухим, издевательским смехом. И пускай Дерек насильно запер его с собой в этих стенах, он спас ему жизнь. Стайлзу придется остаться, чтобы помочь ему снять проклятье, и тогда Дерек его отпустит. Он обязан будет его отпустить. — Я никуда не уйду, я всегда рядом, — произнес Дерек, сливаясь с темнотой и бесследно исчезая. Стайлз затих: слова Дерека все еще звучали в пустой голове, крутясь снова и снова, как заевшая пластинка. Почему... почему ему вдруг стало так... спокойно? И вместе с тем сердце вдруг сладко екнуло и затрепетало? Это все болезнь. Его хотели сожрать волки, он чуть не утонул в ледяной воде, успел наглотаться ее, продрогнуть; он мучается от лихорадки, его разум замутнен, поэтому ведет себя, как конченая, неуравновешенная истеричка, готовая сорваться в слезы и вопли по малейшему поводу. Да, все дело в болезни. И ни в чем более. Он все еще жарко ненавидел Дерека и искренне желал ему смерти, долгой и мучительной. «Что б ты провалился в самое пекло вместе со своим долбанным замком и домашней зверюшкой, Дерек», — пожелал он про себя спокойной ночи своему мучителю и, закрыв глаза, забылся беспокойным сном.