Как в сказке

У одиночества свой особенный, изысканный, неповторимый аромат, который ни с чем невозможно спутать. Нельзя забыть, раз учуяв, и сложно заглушить его запахом цветущих повсюду роз. Этот навязчивый дурман, как тень, следующая по пятам, — можно не замечать его, но он есть всегда, с тобой, где бы ты ни был. Он слышался Дереку повсюду, он делил с ним постель, он — самая верная его возлюбленная, которая никогда и ни за что не отпустит его из своих ревностных, удушливых объятий. Время в этом замке двигалось по замкнутому кругу, от восхода до восхода, каждый следующий день был похож на предыдущий. Скука — вот, что поистине ужасало сильнее, чем смерть. Страшась неизвестности, люди с самого первого момента своего появления на Земле мечтали найти секрет бессмертия, не понимая, каким наказанием и испытанием становится эта дурная бесконечность, когда большинство ищущих вечной жизни даже не знают, чем занять себя в дождливый субботний вечер. Спустя столько лет у Дерека не осталось ничего: ни надежды, ни мечтаний, ни целей, ни планов. Он влачил свое бессмысленное существование, лишенный шанса на спасение. Он не надеялся на чудо и не ждал избавления. Он смирился со своей участью, и, пожалуй, собственное апатичное равнодушие казалось ему тем самым предсмертным этапом, за которым — лишь пустота, серая, безмолвная и неизбежная. Она овивала плетистыми, колючими стеблями его вынужденное биться сердце, вонзала в него острые, ядовитые шипы, отравляла его кровь и убивала. Медленно, постепенно, особо изощренно. Он давно потерял себя, он не помнил своего прошлого, не был способен увидеть будущее. Он застрял в кратком миге настоящего — неуловимом, беспощадном и таком ненастоящем. В то утро Дерек встретил еще один рассвет, но красота просыпающегося от ночного сна мира ничего не могла тронуть в его опустевшей душе. Не замечая ярких красок природы и оставаясь безучастным к круговороту жизни, давно перестав быть его частью, он лежал на крыше северной башни, бездумно следя за проплывающими по лазурному куполу неба облаками, белыми и пушистыми. Все, чем он мог занять себя, это думать, и мысли его были мрачны и пасмурны, безысходны и бесцельны. Да, хуже смерти может быть только ее отсутствие — понимаешь это тогда, когда тебя лишают возможности выбора. Вокруг был привычный, мертвый, остановившийся мир безжизненных камней и обманчиво прекрасных роз. Здесь, в его клети, темнице, склепе ничего не менялось и ничего не происходило — он был изолирован от внешнего мира, чтобы мир был спасен от него. Поэтому Дерек почувствовал чужое присутствие еще до того, как незадачливый путник появился из глубин дремучего леса. Мальчишка лет пятнадцати, выйдя на холм, приложил руку козырьком к лицу, щурясь от бьющего в глаза солнца, и в восторге смотрел на замок; Дерек за несколько миль смотрел на него в ответ. До того, как он решил, впустить гостя в свои владения или прогнать прочь, двуногий человеческий детеныш уже сбежал вниз по склону и без оглядки заспешил к своей погибели. Смешно и раздражающе разевая большой, нелепый рот, шумный и активный мальчишка сновал по замку, глядя на него сквозь объектив фотокамеры; всюду следил стоптанными кроссовками и оставлял свой резкий запах — свежего пота, ментолового дезодоранта, нагретой солнцем кожи и сладкой клубничной жвачки. Он смачно жевал, неприлично громко чавкая, охал, ахал, разговаривал сам с собой, и его было так много, везде, сразу, что Дерек чувствовал себя оглушенным. Он не понимал, что происходит. Что этот ребенок здесь забыл, почему не уходит, зачем вообще пришел? И все стало ясно, когда они вдвоем, глупый паренек и Дерек, встретили закат, каждый из окон своей комнаты. Замок довольно ухмылялся, поскрипывая старыми досками; розы ехидно хихикали, скаля шипы: им нравилось наблюдать смятение на лицах своих посмертных пленников. Утром Дерек смотрел, как радостный мальчишка уходит, успев всюду наследить, и знал, что тот вернется, потому что даже Дереку с его сверхспособностями до сих пор не удалось разорвать этот заколдованный круг. Вечером Дерек смотрел, как подавленный мальчишка возвращается, уныло плетясь через изумрудное море травы со всполохами разноцветных полевых цветов, и с какой-то досадой понимал, что он больше не один. И это была еще одна вещь, которую ему, несмотря на все нежелание что-либо менять в своей жизни, пришлось принять. Но Дерек должен был отдать должное этому неунывающему непоседе: он не опускал руки и не вешал нос. Пытался вырваться из замка снова и снова, но в итоге смирился, осознавая всю тщетность своих стараний. Но не сдался. Теперь он искал выход в другом месте — в самом замке. Изучал каждый камень, переворачивал вверх дном библиотеку и привычный уклад жизни Дерека. Вместо того, чтобы валяться где-нибудь и задаваться вопросами без ответов, он ходил за двуногим детенышем. Наблюдал за ним, изучал, интересовался, рассматривал. В нем боролись противоречивые желания: уничтожить причину своих раздражения и беспокойства или сделать так, чтобы этот бестолковый юнец и дальше бесил его, пробуждая от многовекового забытья, увы, больше похожего на затянувшийся кошмарный сон, нежели на смерть. Никаких забвения и упокоения — одна сплошная головная боль. И ее эпицентром стал янтарноглазый малец, неумолимым ураганом ворвавшийся в сузившийся до точки невозврата жалкий мирок Дерека Хейла. Еще немного, и его голова точно взорвется. Замок-предатель принял мальчишку с распростертыми объятиями: баловал его вкусными кушаньями, радовал разнообразием напитков, заботился о его чистоте и удобстве. За какую-то неделю маленький человек стал неотъемлемой частью этого места. Центром вселенной Дерека, где завязалась его ожесточенная борьба с самим собой. Поначалу ему успешно и легко удавалось игнорировать тревожащее присутствие постороннего живого существа на его территории. Но надолго Дерека не хватило. Он привык к чужому запаху, полюбил его звучание и начал желать вдохнуть его поглубже, чтобы разобрать все тончайшие грани и насладиться переливами. С каждым днем он подходил к безымянному мальчишке все ближе, таясь по темным углам, укрытым покрывалом роз потолкам и внешним стенам. Но этого все равно было недостаточно. Голод становился невыносимым. Когда уставший и отчаявшийся человеческий детеныш засыпал беспокойным сном, Дерек подкрадывался к его кровати, бесшумно, на кончиках пальцев, максимально втягивая когти, чтобы не создавать никакого шума. Тянулся мордой к лежащей поверх покрывала руке, почти касаясь ее чувствительным носом. И дышал. Медленно, глубоко, вдумчиво. Запах юного, здорового тела щекотал ноздри, заставлял мурашки бежать по коже; от ребенка так вкусно пахло, что он едва мог оторваться, остановиться, перестать желать большего. Но когда мальчик шевелился во сне, перекатываясь на другой бок, или начинал бормотать что-то, Дерек пулей вылетал из его комнаты через распахнутое окно. Слетал вниз по карнизам и крышам, скользил с наклонных навесов, пока не спрыгивал на землю, мягко спружинив лапами. В суеверном страхе он оборачивался на оставшийся далеко вверху светящийся оконный проем, но еще живые и ослепительно яркие впечатления не оставляли его. Они следовали за ним, пока он пытался убежать от них и самого себя. Но Дерек все равно возвращался. В этот раз он нашел мальчика в охотничьей гостиной и остался с ним, глядя на взъерошенный затылок и острые скулы. Паренек повернул голову, давая полюбоваться своим вздернутым носом и кривящимися в улыбке губами, и вдруг, как гром среди ясного неба, раздался его голос: — Я знаю, что ты здесь. Оглушенный Дерек не слышал всю ту привычную ахинею, которую мальчишка выдавал со скоростью пулеметной очереди. Опасаясь за целостность своего разума, он в принципе больше не пытался его слушать, вникая в каждое слово, быстро сообразив, что к чему — и одного сеанса страстного имения мозгов в свое время хватило выше крыши. Но мальчишка был очень настойчив: — Я прошу тебя: хватит скрываться. Я тут чокнусь. Он бормотал еще что-то, потом в задумчивости умолк. Дерек тоже молча обдумывал, что ему делать и как лучше поступить. Ясно было, что замок паренька не отпустит; что замку от него что-то нужно и он получит свое, несмотря ни на что. Дерек от этого пацана малой кровью не отделается. Подавив тяжелый вдох, полный тупой безысходности, он угрюмо спросил: — О чем ты хочешь поговорить? Мальчишка вздрогнул всем телом, подскочив от испуга, заозирался, его пульс в ушах Дерека зашкаливал: чужое сердцебиение было похоже на удары гонга, но вместе с тошнотворным запахом страха Дерек уловил и иной соблазнительный, незнакомый ему, но желанный аромат чужой... приязни. — Кто ты? — нахохлившись, как отважный воробей, детеныш храбрился из последних сил, но не двигался с места, не решаясь пока приблизиться. Он пытался рассмотреть Дерека издалека, но слабое человеческое зрение такой возможности ему не предоставило, так что ему оставалось лишь гадать и воображать, с кем он сейчас разговаривает. Тем лучше. — Я это я, — лаконично ответил Дерек на дурацкий вопрос, стараясь подавить раздражение. Он-то думал, что уже научился с ним справляться, но этот юнец умел выводить его из состояния равновесия на счет раз, не прилагая для этого, как казалось, никаких усилий. Наконец мальчик нашел его глазами, подслеповато прищурился, очевидно, идентифицировал, как человека, и немного успокоился. — У тебя есть имя? — настойчиво спросил он. Не одному Дереку хотелось узнать, кто же такой его подневольный сосед. Или, вернее, сокамерник. Дерек молчал. Идея заговорить с мальчишкой уже не казалась ему такой замечательной. — Дерек, — назвал он свое смертное имя, которое пока еще помнил, и паренек приободрился, мгновенно выпаливая в ответ: — Я Стайлз! — И тут же засыпал его кучей навязчивых вопросов, успевших накопиться у него за время пребывания здесь: — Это твой замок? Ты живешь здесь? Или забрел случайно, как я? У Дерека начинала болеть голова. Он давно отвык говорить вслух, успел позабыть звучание собственного видоизмененного голоса, и из-за необходимости напрягать голосовые связки и формулировать ответы нестерпимо тянуло убивать. Он неохотно процедил сквозь стиснутые клыки: — Ты не случайно сюда забрел. — Что это значит?.. — Стайлз был в ужасе. Конечно, ни он, ни Дерек не предполагали еще только две недели назад, что их жизни так кардинально изменятся — всего за один день. У Дерека было логическое объяснение тому, почему он сам здесь, и он догадывался, зачем тут Стайлз: — Ты должен мне помочь. — Э-э-э... Хорошо, — преодолев сомнения, согласился мальчишка и по-деловому осведомился, сразу переходя к сути: — И что я должен сделать? — Снять с меня проклятье, — озвучил Дерек очевидное, но в детали углубляться не стал, посчитав это пока лишним. Такому дурачку, как Ста-а-айлз-з-з, хотя бы эту информацию переварить и усвоить — уже подвиг. И Стайлз снова начал трещать, путаясь от волнения в мыслях и словах. Он говорил что-то о своем отце, о котором думает постоянно, и Дерек краем сознания вдруг понял, что у него самого никого не осталось, кого он мог бы любить и оберегать. Безжалостная смерть забрала у него всех, кого он когда-то знал, и Стайлза ждала та же участь, если он не справится. А он не справится, и поэтому: — Ты никогда не уйдешь отсюда. Задохнувшись, Стайлз сипло заорал на него под аффектом нахлынувших эмоций: — ЧТО?! Что значит никогда?! Дерек видел в коньячного цвета глазах скрытое, неизбежное понимание, которое проступило сквозь пылающую злобу, готовую вот-вот перерасти в лютую ненависть. Она была вызвана не им, она была другой природы, но Дерек — подходящий адресат, на ком можно ее выместить. Стайлз знал, что ему отсюда не вырваться, но продолжал питать жалкую, несбыточную надежду, которую Дерек забрал у него, чтобы облегчить его участь. Он уже проходил через это когда-то очень давно. — Никогда, — припечатал он и ушел раньше, чем Стайлз успел приблизиться достаточно, чтобы суметь разглядеть его и поддаться искушению как следует отделать парочкой смачных ударов. — Что это значит?! — догнал его полный отчаяния крик, несущийся ему в спину, и Дерек побежал еще быстрее по пустым коридорам, слыша лишь нарастающий свист ветра в прижатых ушах. Он хотел убежать и спрятаться, но осознание все равно настигло его, оглушая и выбивая почву из-под ног. Он резко остановился, как вкопанный, тяжело дыша. Дело было не в проклятом замке. Дерек сам не хотел отпускать Стайлза. Не хотел, чтобы он ушел и оставил его здесь. Одного.

***

Смертный мальчишка со странным именем, больше похожим на кличку животного, был ему нужен. Как воздух, как небо, как Солнце, как Луна, которая ослепительно сияла на ночном небосводе. За окнами сгущалась ночная мгла, туман окутывал заколдованный замок мутной густой пеленой. Дерек стоял, скрестив лапы на груди, и напряженно всматривался в изможденное, покрытое бисеринками пота бледное лицо Стайлза, силясь избавиться от наваждения. Он все еще чуял запах нежной, практически лишенной волос кожи, украшенной шоколадными брызгами родинок; продолжал ощущать тепло живой плоти под отвыкшими от прикосновений пальцами; слышал чарующий ритм ударов чужого сердца в своей груди. Обнаженный, разметавшийся по кровати Стайлз был таким беззащитным, хрупким, прекрасным, что у Дерека перехватывало дыхание. Он давно переодел мальчика и укрыл одеялом, но до сих пор не мог вспомнить, как нужно дышать. Трепещущие пушистые ресницы отбрасывали длинные тени на потемневшие, воспаленные веки закрытых глаз. Стайлз тяжело дышал, сгорая изнутри, и Дерек ничем не мог ему помочь более того, что уже сделал: вылечил его раны, напоил травяным настоем, сбил высокую температуру. Болезнь мальчика носила не физический, а душевный характер, и Дерек, увы, не мог забраться к нему в голову, и все, что ему оставалось, это просто ждать. Чуда. Стайлз постепенно начал приходить в себя. Обвел мутным взглядом комнату, не замечая постороннего присутствия. Ему было очень плохо, и Дереку пришлось приоткрыть окно из-за невыносимого запаха чужих страданий, забивавшего колючим войлоком ноздри. — Дерек... — он позвал его по имени слабым, надтреснутым голосом, и, подавляя внутреннюю дрожь от внезапно волнительного звучания собственного имени, Дерек смог выдавить из себя лишь неопределенное «м-м-м?», давая знать о своем присутствии. Больные, тусклые глаза, потерявшие золотой озорной блеск, посмотрели на него, найдя его у окна. — Что случилось? — спросил Стайлз сипло. Он ничего не помнил? Наверное, оно и к лучшему. Дерек не был уверен, что справится, когда Стайлз увидит его; поймет, кто он, и испытает ужас, граничащий с отвращением. Выходит, когда Дерек вытащил Стайлза из воды и тот взглянул на него, как ему показалось, бедный паренек уже ничего не видел. Но сейчас угрозы смерти больше не было, и вместо сводящего с ума беспокойства и неимоверного облегчения, что опасность миновала и все обошлось, Дерек начал ощущать иррациональную злость на этого глупого, беспечного детеныша! О чем он только думал, когда среди ночи сунулся в кишащий хищными тварями лес?! Он ведь знал, что не сможет уйти; что это проклятое место его не отпустит, и все равно попытался! Дурной! — Это мне следует спросить у тебя, — процедил по слогам Дерек, понимая, что не должен срываться на парнишке, но не смог справиться с охватившим его гневом. Он так давно не испытывал никаких чувств и эмоций, и вновь вспоминать их звучание было практически физически больно. — Ты совсем рехнулся? Чем ты думал, когда решил на ночь глядя прогуляться по лесу? Губы Стайлза задрожали, глаза повлажнели от слез, он всхлипнул и вдруг начал плакать. Дерек растерялся. Он решил, что был слишком груб и поэтому мальчишка сейчас рыдает, жалостливо поскуливая, как бездомный, никому не нужный щенок. Дереку стало очень мерзко. — Поговорим завтра, — глухо произнес он. — Постарайся поспать. — Не уходи! — Стайлз по-настоящему испугался, когда понял, что сейчас останется один. Один на один со своими страхами, мыслями и осточертевшим ему одиночеством. О, Дерек очень хорошо его понимал. Он остановился уже в дверях, обернулся и почти мягко проговорил, успокаивая: — Я никуда не уйду, я всегда рядом. И это было правдой. С тех пор, как нелепый, неуклюжий паренек с кучей очаровательных родинок и капризным, болтливым ртом появился здесь, Дерек не оставлял его ни на минуту. Но оставаться с ним в одной комнате и дальше было слишком опасно. Полная Луна была в своем подавляющем зените, от сочащегося через каменные стены лунного света, проникающего сквозь кожу, вскипала кровь и голова уже трещала по швам. Дереку нужно было уйти, чтобы обезопасить Стайлза от себя, когда он окончательно потеряет контроль. Дерек не мог допустить даже мысли, что может причинить ему вред — он и думать не хотел, что может случайно его убить. Если Стайлза вдруг не станет, воздух снова наполнится гнилой, мерзостной вонью обреченного одиночества, про которое Дерек за эти две недели успел позабыть. И он больше не хотел вспоминать его отравляющего аромата.

***

Стайлз быстро шел на поправку. Он почти не удивился, не обнаружив и следа от ран, ведь место-то волшебное, так что сразу забыл о неприятном инциденте. Сначала дулся, конечно же, потому что Дерек ему был все еще неприятен, и, зная причину этой ненависти, Дерек снизошел до объяснения: он не при чем, он такой же заложник этого места, как и Стайлз, и если бы он мог, давно дал бы ему уйти (и в этот момент он безбожно врал). Стайлз критически сомневался до последнего, стоит ли верить его словам или нет, но постепенно оттаял и перестал глядеть на него волком. Он теперь хорошо и с аппетитом кушал, интересовался литературой и Дереком особенно, и ему нестерпимо хотелось его увидеть. Дерек втайне от себя радовался тому, что кризис миновал и мальчишке стало намного лучше. Теперь они проводили вместе почти все время, но Дерек по-прежнему оставался лишь призрачным собеседником. И что более удивительно, он совсем не уставал от непрерывной болтовни Стайлза. Но стоило парнишке неосторожно заикнуться о просьбе показаться, Дерек сразу же исчезал. Он злился из-за своей постыдной трусости, но успел слишком сильно привязаться к этому наивному и доброму ребенку, и страх потерять его оказался слишком силен и невыносим. Дереку нравилось быть рядом со Стайлзом, так близко, насколько это возможно, чтобы не выдать себя; он любил тайно и украдкой любоваться им, его искренними, радостными улыбками; он наслаждался его звонким, заразительным смехом — Стайлз весь был словно сгусток тепла и света, и Дерек тянулся к нему, отчаянно нуждаясь в ком-то, кто мог бы согреть его. Но он был безобразным, страшным чудовищем, не смеющем показаться изнывающему от любопытства мальчишке на глаза. Дерек не мог потерять его расположения, не хотел лишиться возможности нормального общения после стольких лет заточения, и этот риск не оправдывался необходимостью двигаться дальше, ведь Стайлз единственный, кто мог снять проклятье, а сколько Дерек себя помнил, он мечтал лишь об одном: вернуть себе человеческий облик. Но сейчас все изменилось. Он был согласен навсегда остаться чудовищем, лишь бы Стайлз продолжал улыбаться ему. — Ну пожалуйста, Дерек, — ныл неугомонный щенок, гоняясь за ним по саду в импровизированной игре в прятки, — хватит меня мучить! Покажись! Почему ты все еще скрываешься? — Отвали, Ста-а-айлз-з-з, — привычно огрызался Дерек, сменяя одни кусты на другие, пока, кряхтя, мальчишка старательно продирался сквозь них, ориентируясь по шелесту густой листвы и мельканию неясной тени за ее завесой. — Я от тебя все равно не отстану! — заявил Стайлз угрожающе, остановившись, когда понял, что за неуловимым Дереком ему не угнаться. — Серьезно, Дерек! Что такого страшного я могу увидеть? У тебя лица нет? Ты горбун? Урод? Принц-лягушка? Блин, Дерек, ты как дите малое. Думаешь, я не буду с тобой разговаривать, когда увижу все твои бородавки? — Думаю, ты будешь в ужасе, — упрямо не желал сдаваться Дерек. Стайлз не понимал, о чем просил его! — Думаю, ты сгущаешь краски, — раздосадованно скривил губы Стайлз. Он искал Дерека глазами, вглядываясь в безмятежно цветущие заросли. — Я не нежная, слабохарактерная барышня, Дерек, я не стану визжать и падать в обморок, обещаю. Я хочу тебя увидеть. Пожалуйста. Дерек все еще сомневался, но уже допускал мысль, что может показать свое истинное лицо Стайлзу, и эта мысль не вызывала прежнего неконтролируемого ужаса, тошноты и слабости. Настырный мальчишка никак не желал угомониться. Он всеми правдами и неправдами хотел заставить Дерека преодолеть свой страх, а Стайлз знал, чего он боялся. Он про него будто все знал: что утром у Дерека часто бывало скверное настроение, но к вечеру он был не против поболтать; что он терпеть не мог сладкое, особенно клубничные пудинги, но если Стайлз покушался на его отбивную с кровью, ему было несдобровать; что Дерек очень много читал, владел несколькими языками, но понятия не имел, что такое сотовая связь, телевидение и тем более лакросс; что он не любил говорить о себе, и выпытать у него что-либо о проклятье или об этом месте было вообще нереально. Но Дерек охотно слушал рассказы Стайлза о себе, об его отце-шерифе, о лучшем и единственном друге Скотте, о рыжеволосой девушке с красивым именем Лидия, в которую парень был влюблен с первого класса. Стайлз рассказывал ему о внешнем мире, о том, что в нем происходило и происходит, и когда Дерек случайно обмолвился, что ему много больше трехсот лет, парень впал в неописуемый восторг: — Так ты бессмертен?! Охренеть! Нереально круто! А раньше? Раньше ты был человеком, или ты всегда таким был?! — Раньше я был... человеком, — неохотно ответил Дерек, про себя думая, что сейчас в нем куда больше человечности, чем в те времена, когда он принадлежал к людскому роду и считался одним из них. Колдунья не превращала его в чудовище, отнюдь, она лишь позволила его телу принять тот облик, который соответствовал внутреннему содержанию, и зверь под человеческой личиной превратился в зверя настоящего. А теперь, сумев побороть в себе тьму и обрести утерянную человечность, Дерек не мог избавиться от звериной шкуры, чтобы вернуться к нормальной жизни — где-то за пределами этого осточертевшего ему замка. Дерек очень хотел снова выглядеть, как человек, чтобы своими глазами увидеть стеклянные небоскребы, достающие до самого неба; цветные картинки на жидкокристаллических экранах телевизоров; заменившие лошадей железные кареты-автомобили, движимые энергией перерабатываемого топлива; летающих по небу гигантских птиц-самолетов — увидеть все то, о чем Стайлз так увлекательно рассказывал ему, когда они коротали вечера за чашечкой крепкого ароматного чая. Но больше всего Дерек хотел прикоснуться к Стайлзу — дотронуться до этой восхитительной, манящей его молочной кожи; припасть к ней губами, огладить ладонями. Он хотел узнать вкус этих бесстыжих, чувственных, соблазняющих его губ, по которым так часто скользил острый розовый кончик языка. Он хотел ощутить жар молодого, упругого, желанного тела изнутри, овладеть Стайлзом, сделать его своим. Это было естественное желание, вызванное не животной похотью, а иным чувством, переполнявшим Дерека, когда он думал о Стайлзе, видел его, слышал, чуял... И самым прекрасным было ответное желание. Он тоже нравился Стайлзу, тот тоже его хотел... И все упиралось в то, что Дерек был чудовищем, а не человеком. И когда Стайлз узнает правду, все волшебство их робкой влюбленности пропадет, превратившись в суеверный страх и неизбежную, в этот раз настоящую ненависть. Люди всегда ненавидят то, чего боятся, что не могут понять и принять; что угнетает их или угрожает им. В конечном итоге Стайлз попытается его убить, чтобы спастись. И Дерек не сможет винить его за это. Но влечение с каждым днем становилось все сильнее. Стайлз нагло и очень опрометчиво пользовался своей безнаказанностью и совращал его, не думая о последствиях. Зная, что Дерек следит за ним из своего надежного, тайного укрытия, он особо медленно расстегивал пуговицу за пуговицей на своей рубашке, обнажая сначала изящную шею и резные ключицы, в конце — плоский живот, аккуратный пупок и большую, сочную родинку на выступающей подвздошной косточке. Он не спеша стянул рубашку с плеч, легким движением руки повесил ее на спинку стула рядом с мраморной ванной, наполненной горячей благоухающей водой, на поверхности которой плавали свежие лепестки роз. Столь же медленно Стайлз приступил к штанам, развязал утягивающий шнурок на поясе, наклонился, спуская свободные штанины со своих стройных ног. Дерек жадно впитывал каждое его движение, скользил голодным взглядом по аппетитному телу, жгучее желание отзывалось ноющей болью в паху, и ему до одури хотелось наплевать на все, схватить мальчику, швырнуть его на кровать и банально изнасиловать. Дерек понятия не имел, чего Стайлз добивается, провоцируя его, но Стайлз жестоко ошибался, если думал, что Дерек обладает безграничным терпением, стальными яйцами и лишен любого рода слабостей. О нет, человеческие искушения даже зверю были отнюдь не чужды. Воспоминания об обнаженном теле Стайлза не покидали Дерека весь вечер, пока они ужинали: парень за трапезным столом на тридцать персон, Дерек — на полу внутреннего балкона, в надежном прикрытии увитых розами балясин балюстрады второго этажа. Стайлзу его практически не было видно, а Дерек с высоты своего места видел его всего, как на ладони. — Дерек, а у тебя была невеста? — спросил он вдруг. — Была, — честно ответил Дерек. — И вы с ней... ну... в смысле... Бровь Дерека против воли взлетела вверх. Он был удивлен. Еще бы! Стайлз изображал из себя полноценного, самодостаточного мужчину, но стеснялся называть вещи своими именами. — Да, мы с ней занимались сексом, если тебя это интересует. Стайлз очаровательно покраснел и поспешно занял рот виноградным соком. Ему очень хотелось задать следующий вопрос, но вместо этого он спросил совсем другое: — А что с ней случилось? — Она умерла. — Прости. — Ничего, это было очень давно. Я почти не помню, как она выглядела. Стайлз долго молчал, а потом выдал, пока не передумал: — А у меня никогда не было никого. Я даже не целовался ни с кем, ну, по-настоящему. — По тебе не скажешь, — усмехнулся Дерек тому, с каким профессионализмом Стайлз пытал его всего пару часов назад. Мальчишка покраснел еще больше. Но только гордо вскинул свой курносый нос, не собираясь смущаться и отрицать очевидное. — У тебя красивый голос, — решительно перешел он в нападение. — И мне нравится тебя слушать, хотя ты почти все время молчишь. Но я чувствую, что ты хороший человек, что я могу... тебе доверять. И я хочу, чтобы ты тоже мне доверял, поэтому... покажись. Я хочу тебя увидеть. Я готов тебя увидеть. — Ты ошибаешься, — голос Дерека был полон горечи и сожалений. — Ты не сможешь принять меня таким, какой я есть. — Я смогу! — возмущенный задевшими его словами Стайлз рвался в бой пуще прежнего. Он был настроен серьезнее, чем раньше, заставить выйти Дерека на свет божий. — Я уже. Уже принял тебя таким, какой ты есть. Мне все равно, как ты выглядишь. Может быть, ты правда так ужасен, как пытаешься меня убедить, и я не смогу сдержать вскрика или скрыть отвращения в первые секунды, но я справлюсь с этим, слышишь? Мне это нужно, Дерек, мне нужно тебя увидеть. Стайлз говорил так много и так долго, что у Дерека по новой начала кружиться голова. Его затошнило. От страха, от волнения, от того, что он уже решился, хотя сам об этом еще не догадывался. — Пожалуйста, Дерек, — упрашивал его мальчик почти с отчаянием, ища взглядом, откуда доносится его голос, — покажись мне. Дерек поднялся с пола, Стайлз тут же вскинул голову, глядел на него, но плохо видел, потому что Дерек был высоко, далеко, его прикрывали переплетенные стволы роз. Он положил свою напоминающую руку лапу на перила, оперся, чтобы перескочить через балюстраду, и бесшумно спрыгнул вниз. Секунды превратились в вечность, пока он медленно выпрямился, становясь в полный рост, и поднял взгляд на сидящего на другом конце длинного стола Стайлза. Момент истины настал. Его судьба предрешена. Дороги назад нет.