Jem — Please do it for me
— Или сядь в кресло и не мне мозоль глаза, или выметайся из комнаты! — Иори. Не тот Иори что прежде, резанул воздух и неполную темноту собственным голосом. Вспорол стонущую тишину и буквально припечатал Тою взглядом к указанному месту — тот просто не мог уйти. Он понимал, отчётливо понимал, что происходит, чувствовал, как тошнота подкатывает к горлу от давящего солоноватого запаха крови и всё равно не мог оставить эту пару, чувствуя и свою принадлежность к ней. — Хороший мальчик. От этого тона голова шла кругом, странный, он бил по измученным нервам так ярко, что Тое хотелось разрыдаться в голос от счастья. От этой похвалы, чтобы в следующий миг, собравшись, заслужить новую. Делать что угодно, лишь бы заслужить. Но Иори, увы, а быть может и к счастью, не было дела до стороннего наблюдателя, когда тот переставал быть заметным. Он раз за разом оставлял на спине любовника багровеющие полосы, будто бы норовя добраться до напряженных мышц или же костей, но так казалось лишь со стороны. На деле же, он прекрасно знал нужные пропорции извращённого удовольствия и боли, соблюдал их и своевременно разбавлял иными ощущениями — кусочек льда, подобранный из чашки, что оказалась на полу неведомым образом, заскользил по свежим порезам, заставляя Джуна выгибаться навстречу и по-звериному скулить, благодаря за ласку больше похожую на очередное наказание. Плеть оказалась отброшена в сторону и Тоя мог поспорить, что видел, как с той брызнули алые капли на пол. Но Иори не было жаль своего любовника, на его лице хранилось всё то же выражение спокойствия и серьёзности, даже когда он отвешивал очередной удар. Уже иначе — всего лишь ладонью, но так умело и правильно поставлено, что Джун содрогнулся и застонал уже без намёка на удовольствие. Так не должно было быть, но в свершенном ударе крылась обида и настоящее желание причинить боль. Против воли. Гитарист, связанный по рукам, хотел о чём-то сказать… Хотел возмутиться, но получил ещё один увесистый удар, что оседал на поясницах мгновенной алостью, за которой, должно быть, и синяки не станут неожиданны. Больно. Больно было так, что даже Тоя невольно почувствовал на себе эту боль и только пару мгновений спустя осознал, что путает моральное и физическое. Ему было жаль Джуна, но боль он ощущал именно ту что принадлежала Иори, такому уязвлённому, такому усталому и совсем не возбуждённому процессом, в котором он занимал едва ли не главенствующую роль. — Ты жалок, — выплюнул он с чувством выполненного долга и даже не подумав развязать Джуна, сорвался с места, скрываясь в ванной, позволяя тому самостоятельно кое-как освободить руки и начать доводить себя до разрядки уже ими — затёкшими и непослушными. В томных глазах плескалось желание и похоть — Тоя пожалел, что нашел их своим взглядом, пожалел, что разглядел и услышал просьбу, в которой его просили помочь разобраться с маленькой проблемкой вроде никуда не девшегося возбуждения. — Джуи попроси, — как-то само сорвалось с губ, прежде чем Тоя сбежал из комнаты следом. Скрываясь в гостиной, скидывая с себя остатки одежды и готовясь лечь спать, он даже не сразу заметил, что находится в комнате не совсем один — распахнутая дверь, ведущая на балкон, и запах сигарет выдавали очевидного и единственно возможного гостя. Он медлил. Не мог отделаться от слишком уж ярких картинок произошедшего, а потому не спешил нарушать личное пространство другого, кажется не менее потерянного человека. Ласкающий себя Джун, плеть в руках Иори, зажженный жаром выступления Джуи — всё это мешалось в голове в отвратительный коктейль похоти, вызывающий что угодно кроме желания: омерзение, стыд, злобу… Хотелось выблевать воспоминания вместе с частью внутренностей прямо сейчас, но вместо этого Тоя всё же сделал несколько шагов к балкону. Высокая фигура у перил содрогалась, не так, как могла бы от холода, крепкие руки сжимали металл перекладин едва ли не до скрипа, изредка касаясь ногтями — порождая отвратительный скрежет, которым Иори или откровенно упивался, или просто его не замечал. Он продолжал вздрагивать от бесслёзных рыданий, даже когда Тоя оказался совсем рядом, обнял со спины и нежно коснулся лица. Коснулся горящих нездоровым румянцем щёк, боясь обнаружить влагу на них и уж точно зная, что видеть её не стоит. Но слёз не было, да и не могло быть их там, где не было боли. — Только горечь и отвращение, — прокомментировал Иори, догадываясь о мыслях стоящего позади мужчины и позволяя обнимать себя крепче. — Отвращение к нему, к себе. — Это я всё испортил, — слова сами собой сорвались с губ, даже прежде чем Тоя понял до какой же степени уверен в подобных мыслях. Но произнесённые, они только укрепили его веру, и та не угасла даже от отрицательного мотания головой Иори. Тот щекотал его вьющимися высветленными прядями и сам того не ведая разгонял атмосферу неловкости, в которой гость прибывал до сих пор, с момента вечернего возвращения. — Сам-то веришь? — Иори знал что тот верит, конечно же знал! Ощущал это в извиняющихся объятиях и робости голоса. И ему хотелось смеяться над чужой наивностью, вот только душащий ком в горле мог любой смешок обратить в рыдания. Приходилось молчать. Затушенная сигарета легла к немногочисленным собратьям в пепельнице, и Иори продолжил чуть более легко: — Мы можем поговорить здесь ещё немного? Тоя не нашелся что ответить, просто кивнул, отпустил и устроился прямо на полу балконных метров, следуя примеру самого хозяина квартиры. Но, к его удивлению, дальнейший разговор ничего не прояснял, хоть и не путал. Он просто был. Иори рассказывал какие-то забавные случаи из прошлого, слушал Тою, более смело вставляющего свои реплики и воспоминания в диалог и это… это действительно было прекрасно! Тоя впервые за долгое время ощущал себя не просто здоровым и жаждущим секса мужчиной, но ещё и замечательным рассказчиком и хорошим внимательным слушателем. Это стоило в разы дороже и десятка фантастических оргазмов. Кажется, запоздало Тоя осознал чего не хватает и самому Иори. И, наверное, осознание разгорелось в его глазах слишком ярко, чем зажгло и улыбку светлого, уже поднимающегося с пола и подающего руку Тое. — Идём, выпьем немного чая и согреемся, — Тоя благодарно ухватился за протянутую ладонь, позволяя поднять себя плавным рывком после которого невольно оказывался прижат к чужому телу — тёплому, нежному и такому неожиданно родному, что и отпускать не хотелось. Но Иори ловко отстранился сам, напоминая о чае, о позднем времени на часах и надобности в скором времени ложиться спать. Он говорил ещё много всего, пока заваривал ароматный чай, пока искал сахар, так много, что Тоя искренне боялся не запомнить всего — вроде бы не важного но такого ценного, что становилось немного не по себе. — Ты ведь не просто так начал этот разговор, правда? — Тоя потупил взгляд, рассматривая своё нечёткое отражение в чайной глади. От чего-то, даже после всего пережитого вместе за краткость прошедших дней, ему становилось неловко рассматривать знакомого в столь интимной атмосфере ночного чаепития. Запретно. Пока Иори возился с чайником, Тоя успел заглянуть в спальню и обнаружить Джуна спящим, и всё равно не потерял мысли о собственной ненадобности здесь. На чужой кухне. С незаслуженно своим-чужим человеком. В чужом крошечном мирке, куда его заманивали не за тем, во что вылилось это в итоге. — Не просто так, — отозвался тем временем Иори, будто бы наконец решившись разрушить тяжелеющее молчание, что породили слова собеседника. — Знаешь, я хочу уйти. Уехать куда-нибудь далеко и надолго. Возможно даже навсегда. Сердце Тои пропустило удар, а чашка в руках звонко ударилась о стол, выпущенная из разом ослабевших пальцев. Не пролитый, но обжегший руки, напиток опасливо всколыхнулся в плену светлой керамики, а Тое показалось, что это весь мир покачнулся, внезапно лишенный опоры. Он молчал. Держался взглядом за светлые кофейные глаза напротив и с сожалением понимал, как выверено по крупицам это решение. — Когда? — всё что и оставалось спросить, катастрофически быстро пытаясь примириться с грядущими переменами. Нужно было спрашивать об ином, наверное: как же Джун, как же он сам, как же его работа, квартира и всё, что наверняка случилось за эти совместные годы. Нужно было заваливать Иори расспросами и уговорами остаться, но Тоя ждал ответа на один-единственный — известный заранее. — Завтра с утра. В идеале, до того как проснётся Джун, — ещё один глоток чая и Иори с готовностью поднял глаза. Он ожидал осуждения, ведь и сам прекрасно понимал, что сбегает, но осуждения не было. Лишь теплящаяся светом доброта и искренность — Раз так, я могу попросить тебя об одном одолжении? — Тоя замялся, представляя, как глупо и чрезмерно романтично звучит это со стороны, но ничего не мог с собой поделать. — Останься на эту ночь, на её жалкий остаток точнее. Со мной. Прошу. — Это самое малое, что я мог бы сделать для тебя, взамен за твое появление здесь, — Иори охотно кивнул, искренне улыбнулся и отодвинул от себя недопитый и не сладкий. — Но я ведь… — Ты всё починил, поверь, — тёплые пальцы накрыли сухость чужих губ, приказывая молчать. — Так и должна была закончиться история Джуна и Иори. Их больше нет, но все всё равно будут жить долго и счастливо. — Без тебя ведь уже совсем не то будет. — Глупый. Ты когда сюда первый раз шел ты и не знал, что я здесь буду. Этот дурёха Джун не предупредил толком и… — светлый засмеялся, — видел бы ты свой удивлённый взгляд тогда. Это не тебя здесь не должно было быть. Это меня уже не было. — Пойдём? — протянутая к шее рука едва уловимо коснулась кожи и просто не смогла остановиться, обвивая, притягивая ближе к себе и разливая чёртов чай, остывший, так и не допитый. Прикосновение губ, почти невинное, заставило Тою содрогнуться всем телом, подаваясь через стол ближе. Ещё ближе. Вот только разливающееся вниз живота тепло было отнюдь не возбуждением, а всё тем же чаем, до которого обоим не было дела. И в спальне, когда остатки ненужной одежды были отброшены, не возникало того самого животного желания обладания друг другом. Была лишь чёткая потребность согреться, не имея ни сил, ни желания на то чтобы просто добраться до балкона и наконец-то закрыть дверь ведущую в ночную прохладу. А может быть, это было всего лишь предлогом. Ещё какое-то время согревая друг друга объятиями и невыполнимыми обещаниями, они засыпали, наверное, впервые осознавая этот мир с другой стороны, где тело не побеждало разум. А наутро Тое хотелось делиться этим открытием со всем миром, хотелось видеть всё и вся иначе, сжимая в объятиях желанное, ещё расслабленное дрёмой тело. Он не спешил открывать глаз, как и не спешил человек, изменивший его внутренний мирок, просыпаться. Тихое посапывание и первый робкий стон оборвали мечту в одночасье. Джун. Этот запах, этот голос, эта податливость усталого тела. Джун. Он коснулся собой тела позади лежащего Тои удовлетворённо потираясь об утреннюю эрекцию и лениво потянулся. — Я снился тебе? — перевернувшись на другой бок и заглянув в уже широко распахнутые глаза согруппника, Джун облизнул пересохшие губы. А Тоя… Тоя продолжал видеть перед собой алые свежие росчерки исполосованные обидой Иори, что на спине Джуна становилась клеймом. — Мне не снилось ничего, — честно признался он, отстраняясь. С Джуном всё было иначе. И тело поддавалось на ласки, даже такие неумелые и вялые спросонья, на ласки, которым не должно было случаться теперь, но… вопреки здравому смыслу, Тоя поддался. Он позволял себя целовать, отвечал и объятия делал крепче, когда его с бока перекатывали на спину, просили развести ноги чуть шире и шептали, бесконечно шептали о том, как желанен он в это утро. Тоя оправдывал себя только тем, что должен был попробовать этот новый мир. Мир без Иори, который — он почему-то был уверен — уже случился. Уют квартиры померк и теперь она становилась обычной, даже если в глаза бросались совместные фото гитаристов, а мелкие вещи, забытые светлым, желали быть замеченными. Его не было. Зато был Джун. Яркий и ненасытный. Страстный и возбуждающий, до искренних стонов, где болезненность сменялась удовольствием, а умелые пальцы — истекающим членом. Расслабленный, Тоя просто пытался дышать. Подстраивал ритм сбитых выдохов и вдохов под любовника и с каждым новым более смелым толчком бесконечной мантрой мысленно твердил себе лишь одно. Это тот Джун, которого он хотел получить. Именно тот Джун, что умудрялся заводить его на репетициях одними взглядами, до дрожи в коленях, до закушенных губ, что готовы были раскрыться стоном. Всё это теперь было его, вот только был ли он счастлив, получая? — Так всегда, Тоя. Поверь. Так. Всегда, — замедляясь, но ещё не покидая хорошо растянутого тела, Джун вдруг становился неожиданно серьёзен и собран. Даже цветастость налипших на лицо прядок и безумный огонёк похоти в глазах не портили всего образа, в котором было что-то от мудрого Иори. — Как только желанное становится достижимо, оно тут же теряет свою прелесть. И чем желанней было то — жизненно необходимое поначалу, тем сильней будет разочарование позже. Ты понимаешь? Тоя кивнул. Не смог сказать ни слова и сам, ближе притягивая к себе Джуна, сделал повторное движение бёдрами, призывая продолжить. Это уже был не тот секс, которым грезил Тоя когда-то — Джун оказывался прав, но и обещанное разочарование развеивалось. Стоило только понять Тое, что он не одинок в своём осознанном. Уже можно было просто отдаться ощущениям, на последнем крике-выдохе поверить что всё так, как и должно было быть. Поверить, чтобы в следующий же миг, отдышавшись, сбежать из под тяжести чужого тела, оправдываясь душем, но на деле проскальзывая в спальню. Судорожно обыскивая все поверхности в поисках телефона Джуна, находя… Тоя не мог поверить. — Абонент временно недоступен, да? — повторил будничным тоном Джун, вторя словам льющимся из мобильного, незаметно следя за всем происходящим из дверного проёма. — Да, — Тоя растерянно кивнул и выпустил телефон из ослабших рук. Он всё равно оставался здесь чужим. Понимал в разы меньше и ещё меньше хотел принимать. — Он так всегда делает, когда понимает, что уже пора бы что-то изменить, — гитарист пожал плечами и принялся устранять остатки вчерашнего безумия. Простыни — в стирку, новые — застелить, окна — раскрыть пошире, да так чтоб солнечным светом залить каждый потаённый уголок ненавистно-опустевшей спальни. — Всегда? — Тоя привстал с выдёргиваемого из под него одеяла, уже не пытаясь что-то понять самостоятельно. Просто слушая. Вникая и доверяясь. — Всё недостижимое — остаётся прекрасней в разы, чем заполученное полностью. Мы уже давно заполучили друг друга. Тебе ещё проще — не познавший, не распробовавший, теряющийся между чувствами влюблённости, настоящей любви, светлого покровительства и всепоглощающей страсти… ты просто не достиг. Ещё не насытился и, чёрт, знал бы ты, как я тебе в этом плане завидую! — Джун смутился собственной откровенности, возвращая упавшее с тумбочки фото на место — Джун и Иори времён старшей школы, влюблённые и счастливые. — Нам нужна новая фотография, когда он вернётся. — А он… — Он вернётся, поверь. Возможно мы насытились друг другом, но это совсем не значит, что мы можем быть друг без друга, просто дай ему время и… как бы это странно не прозвучало, не жди. Неожиданное всегда приятней и лучше, чем то, чего ждал так неоправданно долго, — вернувшийся к уборке с новыми силами, Джун, наверное, впервые ощущал себя до такой же степени мудрым, как выглядел его Иори. Его Иори. От мыслей о котором до сих пор начинало покалывать кончики пальцев. Он уже скучал. И Тое не оставалось ничего иного, как верить. Даже будучи наравне со своими нынешними партнёрами, знакомыми… друзьями? Он ощущал себя маленьким мальчиком, которому нужно было довериться кому-то позволить вывести себя по нужному пути, если не удерживая чужую руку, то просто видя перед собой знакомый силуэт. Просто верить, что кто-то знает правильный путь. Он уже не боялся остаться не понятым и непонимающим в пределах этой квартиры. Осмысленно направлялся на кухню, чтобы сварить кофе, организовать сносный завтрак и, наконец, вспомнить какие дела были запланированы на сегодня. А уверенность в том, что дел было предостаточно стучала в голове тревожным звоночком — возможно они что-то проспали, возможно они что-то забыли, но всё это становилось не так важно, когда они были вместе. Действительно вместе. И обнаруженный в шкафу с чашками набросок десятков нот и символов — гитарной партии, как нельзя лучше говорил о том, что вместе не значит вдвоём, вместе значит… — Нас трое… — прошептал Тоя, бережно сворачивая листок-прощание, продолжая приготовления с чистой душой и лёгким сердцем.***
— Быстрее, Джун! Ты движешься так, как будто у тебя практики больше года не было! — Тоя и сам уже дышал тяжело и прерывисто, но не останавливался в подбадриваниях друга. — Но ведь и правда не было, — слезливо пожаловался тот, сгибаясь ниже, будто бы до хруста в позвонках, до ноющих мышц поясницы и стянутых болью напруженных рук. — Иори щадил тебя, я — не буду! — гордо распрямляясь заявил мужчина. Сбрасывая с лица вновь отросшие пряди влажные от пота, он выжал тряпку и, вновь цепляя её на швабру, склонился в удобное для мытья пола положение. — И под кроватью не забудь помыть! — Но ведь мы не пользуемся подкроватным пространством… — Теперь будем! Будем прятать там особо ленивых гитаристов, так что в твоих же интересах выскрести оттуда всю грязь и заначки из пустых пивных банок. — Тоя? — Что? — тёмный мгновенно потерял боевой настрой, как только и тон его уставшего собеседника наполнился тревогой. — С чего ты взял, что он вернётся именно сегодня? — Интуиция? — пожав плечами, Тоя улыбнулся и так и не сказал Джуну о письме, обнаруженном в почтовом ящике. Всего лишь один листок. Всё тот же знакомый почерк и продолжение нотных строк. Продолжение… от которого теплело на душе. Предвкушение, от которого и обычная уборка становилась чем-то сказочным. — Нас трое… — шептал словно мантру гитарист, когда ноги сами его несли к входной двери, открывая её лишь за пару мгновений до того, как квартиру наполнила призывная трель звонка.